Дни затмения - Пётр Александрович Половцов
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Рано утром уезжаю обратно в Дно, где я получаю телеграмму от Архангельского, что приказом 9 сентября я утвержден в должности корпусного командира с производством в генерал-лейтенанты.
Закончив все распоряжения по погрузке, еду в Петроград. Кончаю личные дела, прощаюсь с родными и знакомыми. Весьма забавно мое прощание с новым военным министром Верховским. Спрашиваю его, не может ли он мне дать каких-нибудь общих политических указаний для моего поведения среди туземцев на Кавказе. Он разводит руками и рекомендует мне действовать по собственному усмотрению. А затем он, в свою очередь, задает мне и Туманову вопрос: «А что, если будет большевистское правительство, оставаться мне военным министром или нет?» Обсуждаем этот вопрос, но я в душе решаю, что если военный министр говорит о таких вещах, то счастлив мой Бог, что я уезжаю из Петрограда. Туманов очень хочет поступить ко мне начальником штаба корпуса, но в конце концов приходит к убеждению, что ему неловко бросать Керенского и что он должен с ним остаться до конца. Не мог, бедняга, предвидеть, что его щепетильность будет ему стоить жизни, а Керенский спасет свою голову.
Назначаю отъезд на 16 сентября. Мне дают отдельный вагон, и я усаживаюсь в сопровождении Никитина, Масленникова и моего старого значкового унтер-офицера Керима, ныне вместо полкового значка таскающего корпусный бунчук. Напутствуемый благими пожеланиями младотурок, отплываю. Пальчинский продолжает упорно твердить, что моя роль еще не кончена. Но я с легким сердцем покидаю столицу, где столько пришлось пережить всяких пакостей за эти исторические шесть месяцев. Все равно теперь Временное Правительство обречено на гибель, и поддерживать его далее является предприятием чересчур неблагодарным.
Четыре месяца на Кавказе
По приезде во Владикавказ распределяю стоянки частей корпуса так, чтобы каждый полк находился на территории того племени, из которого он сформирован. Отдыхать так отдыхать поближе к дому. Во Владикавказе, кроме штаба корпуса и хозяйственных учреждений, ставлю запасные пулеметные команды, все полковые учебные команды, запасные сотни, свой личный конвой и т. д., словом, устраиваю себе маленький, но крепкий резерв на случай беспорядков.
Политическое положение довольно оригинальное, ибо Владикавказ является одновременно столицей двух автономных держав: Терского казачьего войска[210] и Союза горских племен. Этот союз был составлен из представителей Дагестана, Чечни, Ингушетии, Осетии, Кабарды и черкесских племен, но последние, находясь на Кубани, были, кроме того, объединены с Кубанским казачьим правительством[211]. Союз именовал себя Горской республикой[212], хотя определить государственные границы этого государства не всякий мог бы. Председателем республики был избран мой старый приятель Чермоев. Злые языки говорят, что он был единогласно выбран на этот высокий пост только потому, что съехавшиеся в одном из чеченских аулов представители горских племен решали этот вопрос на большом митинге на базарной площади. Когда была выставлена кандидатура Чермоева, то несогласным с нею было предложено сесть, а согласным стоять. На базарной площади была грязь по колено, и весьма естественно, никто сесть не пожелал. Как же верить после этого народным волеизъявлениям, если чистота штанов ставится выше политических убеждений.
Как бы то ни было, а Чермоев со своей трудной задачей справляется очень хорошо. Терским атаманом состоит Караулов. Предвижу, что и с тем и с другим всегда могу сговориться, и стараюсь на будущее смотреть розово.
Оказывается, что горцы совместно с казаками образовали объединенное Терско-Дагестанское правительство[213], и сие правительство постановило назначить меня главнокомандующим всех вооруженных сил своей территории, как туземных, так и казачьих, и русских строевых. Получается оригинальная картина: с одной стороны, как командир Кавказского Туземного конного корпуса, я подчинен штабу Кавказского фронта, ибо война-то еще не кончена, а с другой стороны, я военачальник самостоятельной державы. Сношусь по телеграфному проводу с Тифлисом и получаю от своего начальства полное благословение на службу в автономном государстве. Деньги и все виды довольствия, однако, буду получать от старых интендантских учреждений, продолжающих еще существовать. Вопрос осложняется еще тем, что один из моих полков, Татарский, стоит в Елисаветполе, на территории другого государства, а именно Закавказского Союза[214], а Черкесский — в пределах Кубанского государства[215]. Казачьи части подчиняются мне только в оперативном смысле, да и то по малости; в их внутреннюю жизнь совершенно не вмешиваюсь, и все вопросы решаются дружескими разговорами с Карауловым; русскими частями управляю через вновь устроенный штаб командующего войсками Терско-Дагестанской области, а туземными через свой старый штаб корпуса, словом, воплощаю в своем лице какую-то фантастическую русско-туземно-казачью троицу, к сожалению, не имеющую главной прерогативы Божественной Троицы — совершать чудеса для приведения в порядок земного хаоса. А хаос — невероятный! Грабежам и междоусобным браням нет конца, разные правительства издают декреты, пишут воззвания и занимаются дипломатической перепиской друг с другом, но жизнь и, весьма притом бурная, идет своим чередом, а во многих местах власть фактически захвачена комитетами с определенно большевистскими тенденциями.
Несколько дней после приезда мне приходится выступать с программной речью на съезде представителей горских племен. Говорю им, что туземные полки, призванные к жизни правительственным распоряжением в далеком Петрограде, ныне волею судеб должны стать их национальными войсками для сохранения порядка на территории своих племен в период общего развала. Полки эти на войне показали необычайную доблесть, они пришли с фронта в прекрасном виде и нужно их в этом виде сохранить. Я вполне сочувствую принципу национальных войсковых формирований и доказал это даже в Петрограде, образовав там украинские части, но никак не могу допустить принципа полной национализации офицерского состава и считаю сохранение русских офицеров необходимым для пользы дела, да и не могут же благородные горцы считать чужими тех офицеров, которые на войне проливали свою кровь вместе с туземными всадниками и совместно с ними созидали славу кавказских полков. Моя речь неоднократно прерывается бурными рукоплесканиями, но цену народным восторгам я теперь знаю.
Собираю во Владикавказе командиров туземных полков и обсуждаю с ними положение. Они в общем оптимистичны, но совершенно ясно, что всюду интриги против русского офицерского состава ведутся определенно, и для меня очевидно, что чем дальше, тем будет хуже.
Вообще национальные тенденции в разных углах принимают все более и более агрессивный характер. Особенно плохо дело между терскими казаками и ингушами, главным образом из-за земель, отобранных у ингушей в пользу казаков при покорении Кавказа. Картина борьбы между ними получается такая: обыкновенно в воскресенье казаки, подвыпив, совместно с артиллеристами русских частей, расквартированных в их станицах, выкатывают пушку и начинают угощать шрапнелью ингушские аулы, а затем мирно заваливаются спать. В понедельник ингуши производят мобилизацию
