Клеточник, или Охота на еврея - Григорий Самуилович Симанович
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Выстрел. «Что такое! Звук не тот. Стреляет с двух рук?» — мелькнула догадка. — Уходить! Уходить!
Но два следующих выстрела, таких же «других», как предыдущий, заставили Вадима на мгновение оглянуться: убийца исчез. Во всяком случае, его не видно было из-за верхней границы узкого пологого ската, на котором растянулся в этот миг Жираф, уходя от пуль. Он еще раз для страховки сделал два обманных движения. Затем в три прыжка достиг цели, примеченной еще в начале дистанции, — растущей на самой границе рощи старой березы с достаточно широким стволом, чтобы худо-бедно укрыться за ним, стоя боком. Выстрелов не последовало. Шагов приближающегося человека, каких-либо шорохов — тоже.
Опер застыл, прислушиваясь. Потом отважился слегка выглянуть из-за дерева. Теперь с этой точки и до края оврага смертельная дистанция просматривалась отчетливо. Метрах в пятидесяти от себя он разглядел неподвижно лежащее на спине тело. «Ловушка? Но зачем? Еще один-два выстрела, и я готов…» Постоял минут десять для страховки. Тело не шелохнулось. Но и спасительный стрелок не дал о себе знать.
Рассудив, что тот свою миссию выполнил и он, Мариничев, того не интересует, — решился. Тем же приемом, на всякий случай совершая те же прыжки и уклоны, приблизился к преследователю на достаточное расстояние. Достаточное, чтобы отчетливо разглядеть пятно крови, проступившее сквозь рубаху и защитного цвета куртку. Четко в районе сердца.
Это был Гоша Родимцев. И только один человек на земле, Хозяин, называл его по-другому: Пат.
Вадик не мог позволить себе роскошь переживать чудесное спасение, тем более учинять следственные действия. Кто-то наверняка слышал выстрелы и появиться с минуты на минуту. Или целится, чтобы добить его самого.
Но азарт сыщика и любопытство возобладали над благоразумием. Он бросился к убитому, подхватив по дороге с земли свое оружие, и распластался рядом с трупом.
Держа «пушку» наготове и чуть приподняв голову, дабы не утратить обзор, он почти на ощупь обыскал поверженного кем-то стрелка. В карманах обнаружились ключи от машины на брелоке в виде зловещего черепа, права на имя Родимцева Георгия Матвеевича, техпаспорт на автомобиль «тойота-королла». Прихватив все это, он обернул носовым платком пистолет киллера и сунул в карман. Затем пополз к оврагу, все отчетливей ощущая боль в задетой пулей руке. Чуть помедлив, спустился и, не обращая внимания на проволоку, бетонные осколки и прочий мусор, быстро добрался до трупа несчастного Вани. Склонился над светло-серым камнем и прочел выведенные черной краской, поблекшие, но вполне различимые буквы.
Жираф наконец узнал фамилию Сергея Сергеевича. Она ни о чем не говорила ему. Пока.
Он выбрался из оврага и рванул вдоль края рощи по направлению ко входу на кладбище. Точно знал, куда сейчас поедет. Не знал только, почему первая пуля досталась могильщику, еще одной безвинной жертве охоты на Фогеля. Ведь мишенью был он!
Однако Гоша Родимцев не посчитал это принципиальным. Он был слишком хорошим стрелком и ни секунды не сомневался, что второй выстрел тоже попадет в цель. Откуда ему было знать, что сам он через пару минут окажется под прицелом не худшего, чем он, профессионала из другого ведомства. Но на все божья воля…
Глава 10
Президент: своя игра
Председатель Федерального комитета правопорядка Федор Захарович Мудрик контролировал, оставаясь в тени, могучий силовой блок. Его подчиненность президенту и парламенту была в значительной степени формальной. Согласно новому положению Конституции, которое регламентировало деятельность ФКП, председатель де-юре и де-факто являлся фигурой абсолютно секретной и обязан был держать отчет только лично перед президентом и — два раза в год — перед руководителями трех комитетов Государственной думы, которым абсолютно покорный и ручной парламент доверил эту деликатную функцию.
В реальности Мудрик начхать хотел на думскую тройку и уже дважды проигнорировал встречу-отчет. Однако официальная пресса сухо информировала народ об этих якобы докладах ФКП и о глубоком удовлетворении деятельностью правоохранителей, которое выразили высокопоставленные парламентарии.
Избранному президенту, своему бывшему приятелю и коллеге, а ныне опасному конкуренту, руководителю противостоящего клана политиков, части крупных бизнесменов и прозападно ориентированных министров он, разумеется, докладывал чаще. Но отчеты носили для обоих ритуальный характер, поскольку глава государства, как это ни парадоксально, не мог оказать никакого реального влияния на деятельность внеармейских силовых и правоохранительных ведомств, полностью подчиненных Мудрику. Если не по боевой мощи, то по численности они немногим уступали армии. В то же время Мудрик никак не вмешивался в управление армией и структурами Министерства обороны.
Такова была негласная договоренность, накануне президентских выборов достигнутая двумя мощными конкурирующими кланами власти. И она соблюдалась. Просто отдавали себе отчет: любой конфликт приведет к губительному дисбалансу и политическому хаосу. Такой ход событий был невыгоден и опасен для обеих сторон. Войны не хотел никто.
Но Главное разведывательное управление армии и достаточно многочисленная служба охраны президента тоже располагали опытными кадрами и серьезными возможностями. Скрытое их противостояние людям Мудрика не было секретом для посвященных и муссировалось в обществе, обрастая все более пугающими слухами.
Президенту симпатизировала добрая половина населения, видя в нем если не гаранта грядущего процветания, то, по крайней мере, охранителя той относительно сносной жизни, какая установилась в годы правления его предшественника.
Мудрик олицетворял невидимую, завораживающую тайную силу, которую обыватель боялся, но принимал как данность и открыто критиковать не решался. Наиболее просвещенная и дальновидная часть интеллигенции ненавидела его, ассоциируя с былыми сталинскими порядками.
Ропот в мягкой форме изредка прорывался сквозь плотный заслон опять-таки негласной, неконституционной цензуры в государственных СМИ. Частные газеты, журналы, теле- и радиокомпании старались в условиях двоевластия вести нейтральную политику, балансируя между интересами двух правящих кланов, но не делая никаких «резких движений» в ту или иную сторону. Народное недовольство несвободой и вопиющим материальным неравенством изливалось в социальных сетях, на кухнях, в речах немногих отважных оппозиционеров на малолюдных полулегальных митингах, разгонявшихся жестко, да на страницах западной печати, предоставлявшей
