Вольные стрелки - Томас Майн Рид

– Странно! – пробормотал я.

– А я видел мальчика, капитан, – обратился ко мне Рауль, – когда они открывали дверь, он как раз проходил мимо.

– Мальчика, какого мальчика?!

– Да того самого, которого мы выудили из города.

– А, Нарсиссо! Вы его видели?

– Да, его самого, а кроме того, белого мула, на котором старый джентльмен ездил в лагерь. Я уверен, что вся семья здесь. Может быть, только благодаря этому мы до сих пор и живы…

За последние двадцать часов я ни разу не подумал о Нарсиссо. Теперь мне все стало ясно. Самбо, которого убил Линкольн, был послан предупредить нас об опасности. Кинжал был передан ему Нарсиссо для того, чтобы мы поверили посланцу. Женский голос, маленькие мягкие руки – и то, и другое принадлежали Нарсиссо. Значит, она знает, что я здесь, и она спит спокойно в двух шагах от меня, а я страдаю, со мной обращаются, как со зверем…

Мои горькие размышления были прерваны несколькими гверильясами, вошедшими в нашу темницу. Нам завязали глаза, вывели и посадили на мулов.

Заиграл рожок. Мы снова тронулись в путь.

– Я хорошо знаю эту дорогу, – проговорил Рауль, – мы приближаемся к гасиенде Сенобио. Когда-то я возил этим путем контрабандный табак. Все это проделывалось по ночам…

– А я думал, что контрабандистам не приходится прибегать к таким предосторожностям…

– Как когда. Иногда правительство вдруг проявляет бдительность, и тогда контрабанда становится опасным занятием. Я никогда не забуду этих холмов. Однажды в здешних местах я чуть не отправился на тот свет.

– Каким образом? – заинтересовался я.

– Сенобио закупил большую партию товара у одного купца в Оахаке. В устье Меделлина стоял корабль, на борт которого мы должны были доставить эту партию. Сенобио отобрал самых надежных ребят: товар был ценный. Мы были вооружены до зубов и получили от патрона приказ защищаться до последней капли крови. Правительство как-то пронюхало об этом деле, из Вера-Круц был послан отряд нам наперерез. И вот на этом самом холме мы повстречались.

– Ну, и что же дальше?

– Сражение продолжалось около часу. Мы потеряли троих лучших людей, зато и мы перебили пол-отряда, а вторую половину заставили бежать обратно в Вера-Круц.

– А что же сталось с вами?

– Благополучно сдали товар. Трое из нас остались лежать у подножия холма, едва не лег и я рядом с ними. У меня насквозь было пробито бедро. Шрам виден до сих пор. По временам болит невыносимо.

Нашу беседу прервал лай собак. Лошади заржали, им ответили мустанги, пасшиеся где-то поблизости.

– Мне думается, Рауль, дело близится к вечеру, – заметил я.

– Да, как будто стало посвежее, – ответил он.

Собаки умолкли. Кто-то здоровался с нашими провожатыми. Копыта лошадей и мулов гулко застучали по каменным плитам. По звукам мы догадались, что едем под каменными сводами. Остановились. Нас сняли с седел и бросили на плиты, точно тюки с товарами…

Мы прислушались к раздававшимся вокруг нас звукам. Ржали лошади, выли и лаяли собаки, мычали быки и коровы, бряцали сабли и шпоры, визжали женщины, кричали и ругались мужчины.

Кто-то возле нас говорил:

– Они из того самого отряда, который ускользнул от нас в Ля-Вирхене. Между ними – два офицера…

– Каррамба! У них были какие-то заколдованные пули! Надо надеяться, что патрон повесит всех этих янки.

– Quien sabe! (Кто знает!) – произнес другой голос. – Пинсон захвачен сегодня утром в Пуенте-Морено. Наскочили драгуны. Наши ничего не могли поделать. Вы знаете, как старик любит Пинсона: он скорее лишится жены, чем его….

– Так вы думаете, что он предложит обмен?

– Очень может быть…

– О нас с вами он не стал бы беспокоиться. Изруби нас в куски на его глазах, он и пальцем бы не пошевельнул…

– Всегда так бывает. Чем больше стараешься, тем меньше тобой дорожат…

– Верно! Мне порядком надоело возиться со стариком. Право, Хозе, я, того и гляди, удеру к падре.

– К Харауте?

– Ну да. Он сейчас со своим харочо где-то у Puente National. Между ними – несколько человек моих товарищей с Рио-Гранде. Живут они в палатках и ведут превеселую жизнь, как я слышал. Если бы эти молодчики попались вчера падре Харауте, их сегодня не было бы уже на свете…

– Это верно. Однако надо развязать их и дать им поесть, – может быть, они и ужинают-то в последний раз…

С этими утешительными для нас словами тот, которого звали Хозе, снял с нас повязку. Вечерний свет так ослепил нас, что мы не сразу могли различить, что творилось вокруг нас.

Мы лежали в углу patio – широкого двора, окруженного домами с плоскими крышами и толстыми стенами. За исключением первого дома, все здания были одноэтажные.

Украшенный балюстрадами портик главного дома был уставлен громадными вазами с растениями и цветами и защищен от солнца пестрой шелковой драпировкой.

Посредине патио помещался обширный каменный бассейн с фонтаном, окруженный померанцевыми деревьями, ветви которых свешивались над водою. На самом видном месте стояли две небольшие пушки. С одной стороны двора тянулись большие ясли, насыпанные маисом. К ним подводили проголодавшихся дорогой лошадей и мулов.

Громадные собаки, лежавшие на раскаленных плитах мостовой, ожесточенно лаяли, когда появлялся какой-нибудь новый всадник. Это были знаменитые испанские ищейки из породы тех, которыми Кортес травил когда-то ацтеков.

Гверильясы расположились вокруг разведенных огней, поджаривая на кончиках сабель куски вяленого мяса.

Некоторые чинили сбрую или чистили оружие, другие прогуливались взад и вперед, гордо драпируясь в роскошные manga или живописные серапе. Тут же ходили женщины в цветных рубашках.

Служанки приносили большие кувшины с водой или, стоя на коленях перед каменными очагами, скатывали тесто для тортилий и жарили бобы.

Все весело смеялись, шутили и болтали. Никому не было грустно, кроме нас, злополучных пленников, которых, быть может, ожидала в ближайшем будущем ужасная смерть…

Из вестибюля главного дома выходили офицеры, отдавали распоряжения и снова скрывались.

В одном углу двора лежали нагроможденные друг на друга тюки товара. Вблизи них расположились арриеро – погонщики мулов в живописных кожаных костюмах. Через крыши низких зданий – мы находились на возвышении – мы могли видеть зелень лугов и лесов. Вдали обрисовывались снежные вершины Анд. Выше всех вздымался к небу, как снежная пирамида, пик Орисавы.

Солнце уже скрылось за горами; последние лучи озарили конус Орисавы, заливая его расплавленным золотом. Облака, отливавшие пурпуром, окутывали вершины более низких Кордильер. Только самый высокий пик – Сверкающая Звезда

– одиноко вздымался из тумана…