Убийцы Сталина. Главная тайна XX века - Юрий Мухин

Полянский считает, что следователи, избивая Ежова, заставили его все это выдумать. Однако тут слишком много подробностей, чтобы это было выдумкой, и, кроме того, история того времени показывает, что если человеку в НКВД не в чем было признаваться, то он ни в чем и не признавался, и никакие избиения не могли его заставить что-либо выдумать, как, к примеру, это было в делах генералов Рокоссовского или Горбатова. Более того, если преступник надеялся молчанием выкрутиться, то он молчал даже под пытками, чему примером является министр МГБ В. Абакумов, которого год били, но он ни в чем не признался, хотя знал многое.

На суде Ежов от многих, в том числе и этих, показаний на предварительном следствии отказался, заявив, что оговорил себя. Но было поздно — мало того, что теперь против Ежова свидетельствовали показания тех, кого он сам на следствии выдал, но судьи-то ведь не дураки — как Ежов мог объяснить, зачем еще, кроме вербовки в шпионы, уже расстрелянный враг народа Яковлев тратил валюту и посылал Ежова, своего зама по кадрам, в Германию? Подбирать из местных жителей председателей колхозов?

Но даже на суде Ежов не отказался от показаний в отношении своей жены. Дело в том, что следователи не поверили в ее отравление люминалом — лекарством, которое отпускается строго по рецептам и которого нужно очень много, чтобы отравиться. Они решили, что он отравил ее специальным ядом скрытого действия, которым располагал НКВД. Ежов прямое убийство жены категорически отрицал, хотя на следствии признал планы по отравлению Сталина, Молотова и Ворошилова. А о смерти жены он показал следующее.

«— Я не помню точной даты, когда в последний раз видел жену в больнице. Скорее всего это было числа семнадцатого или восемнадцатого. Она сказала мне, что не хочет жить, знает, что ее все равно скоро арестуют, чувствует за собой тяжкие преступления. Она просила, чтобы я в следующий раз принес ей какой-нибудь яд…

— Вас устраивало самоубийство жены?

— Да. Она много знала о моей подрывной деятельности, о моих сообщниках и преступных замыслах. Но я решил не давать ей яд. Специального у меня не было. Обыкновенный, конечно же, я мог достать, но такое отравление могло бы навести на меня подозрения в том, что ее умертвил я сам или же через сообщников или просто дал ей яд для самоубийства. Я знал, что смерть может вызвать большая доза снотворного. Сказал ей, что яда у меня нет, а снотворного очень много. Она все поняла.

Двадцатого числа я взял коробку с шоколадными конфетами и вложил туда пачку люминала. Потом положил коробку в сумку с виноградом и яблоками и велел шоферу отвезти все это в больницу. Конечно же, я совершил тяжкое преступление, но она сама просила меня об этом. Она хотела уйти из жизни».

Как видите, Ежов помог жене умереть, а у него самого духу на самоубийство не хватило (даже в пьяном состоянии, из которого он перед арестом редко выходил).

Давайте подытожим эти сведения, чтобы еще раз отметить схожесть судеб. И у Кулика, и у Ежова в конце 20х гг. произошел крах карьеры — они с довольно высоких должностей скатились с очень большим понижением, что вполне могло привести их к недовольству государственной властью. В этот момент оба на курортах знакомятся с женщинами весьма сомнительных репутаций и прошлого, разводятся со своими женами и женятся на этих особах. После нового брака их карьеры начинают резко идти вверх, причем причины этого роста плохо объяснимы с точки зрения профессионализма. Ежов, начинавший работу в партийных органах как пропагандист и сменивший даже эту работу на сугубо канцелярскую, вдруг получает пост наркома внутренних дел, хотя до этого ни минуты не работал в этой области. Кулик до начала 30х гг. служил сугубо как артиллерист, но свои главные чины и ордена заработал как общевойсковой начальник. Жены этих маршалов вели весьма свободный (если не распутный) образ жизни, все время вращаясь в весьма сомнительных компаниях, что вызвало интерес контрразведки к их связям. Но ни одна из них показаний в НКВД не дала — жена Кулика исчезла, а Ежов своей жене помог покончить жизнь самоубийством.

И Кулик, и Ежов не могли не знать, какую роль в приговоре суда маршалу или высокопоставленному деятелю могут сыграть такие жены, как у них, если им вовремя не заткнуть рот. Ведь в начале 1938 г. Сталин письмом запросил у членов ЦК согласие на такое решение по маршалу Егорову, у которого жена уже давала в НКВД показания:

«Ввиду того, что, как показала очная ставка т. Егорова с арестованными заговорщиками Беловым, Грязновым, Гринько, Седякиным, т. Егоров оказался политически более запачканным, чем можно было бы думать до очной ставки, и принимая во внимание, что жена его урожденная Цешковская, с которой т. Егоров жил душа в душу, оказалась давнишней польской шпионкой, как это явствует из ее собственного показания, — ЦК ВКП(б) признает необходимым исключить т. Егорова из состава кандидатов в члены ЦК ВКП(б)».

Показания жены, судя по всему, усугубили положение и другого заговорщика, видного в свое время вождя большевиков Г. Пятакова. Для него все началось с ареста жены: 28.07.1936 г. была арестована она, а лишь 12.09.1936 г., после ее показаний, — он. Перед арестом Пятаков предложил ЦК услуги прокурора и палача. Ежов сообщал об этом Политбюро:

«Назначение его обвинителем рассматривает как акт огромного доверия ЦК и идет на это «от души»… Просит предоставить ему любую форму реабилитации. В частности, от себя вносит предложение разрешить ему лично расстрелять всех приговоренных к расстрелу по процессу, в том числе и свою бывшую жену. Опубликовать это в печати. Несмотря на то, что я указал ему на абсурдность его предложения, он все же настойчиво просит сообщить об этом в ЦК».

А вот образчик подлости уже не жены маршала по отношению к супругу, а только маршала.

Вдумайтесь в слова воспоминаний Галины Блюхер, молоденькой жены «жертвы сталинизма» маршала Блюхера. Она тоже «жертва сталинизма», но, на наше счастье, глуповата и откровенна. Рассказывая уже в наши дни о встрече в 1936 г. Блюхера с начальником Политуправления РККА Я.Б. Гамарником, она вспоминает, что после этой встречи Блюхер ей «рассказал, что с Гамарником (встреча состоялась на ст. Бочкарево Чита) был продолжительный разговор, в котором Я.Б. Гамарник предложил Василию Константиновичу убрать меня как лицо подставное. («Объявим ее замешанной в шпионаже, тем самым обелим вас… молодая жена…»). На что Василий Константинович ответил (привожу его слова дословно): «Она не только моя жена, но и мать моего ребенка, и пока я жив, ни один волос не упадет с ее головы!».

Из этих фраз наивной женщины следует, что Блюхер передавал за границу шпионскую информацию, которую НКВД перехватил. На Блюхера пало обоснованное обвинение в шпионаже. И его товарищ по антисоветской троцкистской организации Гамарник предложил Блюхеру пожертвовать женой — ее объявить шпионкой, а Блюхеру придать вид человека, по глупости влюбившегося в шпионку.

Начиная с Хрущева подробности предательской и заговорщической деятельности «жертв сталинизма» засекречены. Но и сегодня, спустя почти 70 лет после описываемых событий, они по-прежнему засекречены, более того, дела в архивах уничтожаются и фальсифицируются. Правда о «жертвах сталинизма» тщательно скрывается, и причина очевидна — узнай мы ее, и у нас возникнет понимание, за что расстреливались тогдашние «лучшие немцы» горбачевы и ельцины, «пламенные чекисты» бакатины и калугины, «военные профессионалы» Грачевы и Шапошниковы и т. д. и т. п.

Революционное наследство

Итак, последователи Троцкого тайно организовывались, пополняя свои ряды всеми теми, от кого освобождался государственный и партийный аппараты, и сначала пытались вредительством добиться ситуации, когда народ, не выдержав напряжения индустриализации и коллективизации, сам свалит сталинский ЦК. Не дождались. Троцкий Из-за границы потребовал активных действий, включая индивидуальный террор. Немного о нем.

Надо сказать, что начиная от Ленина индивидуальный террор у большевиков не считался действенным средством политической борьбы, однако в среде еврейских революционеров (особенно сионистов) террор был обычным способом устранения противников. Нельзя забывать, к примеру, о странной смерти М.В. Фрунзе, последовавшей с помощью врачей почти сразу же, как только Фрунзе осмелился занять должность Троцкого, и поэтому, собственно, нет ничего удивительного в том, что позже троцкисты признались и в убийстве Кирова, и в том, что их врачи «залечили» М. Горького, его сына и В. Куйбышева. Для троцкистов это было делом обыкновенным.

Следует сказать, что благоприятной почвой для терроризма была особого рода безнаказанность, которую создал Троцкий для своих людей. Красная армия при нем не очень сильно отличалась от банды, захватившей власть в городе. Вот, к примеру, сообщение из владимирской газеты «Призыв» за 3 июля 1922 г.: