Город туманов - Хоуп Мирлис

— Полагаете, эта женщина покушалась на мою жизнь? — спросил он.

Столь откровенный вопрос привел девушку в замешательство, и она вновь зарыдала. Господин Натаниэль подождал, пока она успокоится, и негромко сказал:

— Хватит плакать, дитя мое. Вы проявили истинную доброту, но вдове вашего деда мое общество почему-то не нравится, поэтому я не стану здесь задерживаться. Но прежде чем покинуть ваш дом, я должен кое-что сделать, мне понадобится ваша помощь.

Он назвал девушке свое имя, сказал, что хочет найти улики против одного своего врага, зачем, собственно, и приехал на ферму.

Он задумчиво поглядел на девушку и продолжил:

— Полагаю, дитя мое, если мне удастся найти эти доказательства, они могут коснуться и вашей бабушки. Известно ли вам, что ее уже судили по обвинению в убийстве вашего деда?

— Да. — Голос Хейзл дрогнул. — Я думала, ее оправдали.

— Да. Однако бывают судебные ошибки. Уверен, что вашего деда убили и что мой враг — чьего имени я не хочу называть, пока не буду окончательно убежден в этом, — замешан в этом деле. Подозреваю, что вдова была его сообщницей. Учитывая все обстоятельства, согласны ли вы помочь мне?

Хейзл сначала покраснела, потом побелела и нижняя губа ее задрожала. Вдову она не любила, однако следовало признать, что та всегда хорошо относилась к ней, и что хотя кровное родство их не связывало, более близкого родственника у нее не было. И все же, Хейзл всегда была на стороне Закона. Преступление не должно оставаться безнаказанным; а кровная родня — не отомщенной.

Однако сама та страсть, с которой девушка стремилась избавиться от опеки вдовы, рождала в ее душе иррациональное чувство вины; к тому же, говоря откровенно, девушка попросту боялась старухи.

Что, если эти доказательства не найдутся, а вдова узнает о том, что они сделали? Как она после этого ей посмотрит в глаза? Как сможет жить с ней под одной крышей?

И все же… Хейзл не сомневалась, что вдова только что попыталась убить их гостя. Как она посмела?

Хейзл сжала кулаки и едва слышно выдохнула:

— Да, сэр, я помогу вам.

— Вот и отлично! — отозвался господин Натаниэль. — Я хочу воспользоваться советом старого Портунуса — посмотреть, что может оказаться под этой гермой, притом прямо сейчас. Впрочем, вполне возможно, что, вняв бреду безумца, мы не найдем там никаких доказательств, или же под камнем может обнаружиться какое-нибудь сокровище, или некая вещь, не имеющая отношения к убийству вашего деда. Если же мы все-таки извлечем из-под камня весомые доказательства, нам необходимо заручиться поддержкой свидетелей. Например, районного законоведа… кстати, кто он?

— Местный кузнец, Питер Горошина.

— Доверяете ли вы кому-нибудь из слуг настолько, чтобы послать за ним? Преданный вам больше, чем вдове?

— Я верю им всем, и все они преданны мне, — ответила девушка.

— Хорошо. Ступайте, разбудите любого из слуг и немедленно пошлите за кузнецом. Пусть приведет законоведа не в дом, а прямо в сад, не стоит будить вдову раньше, чем это потребуется. Кроме того, слуга может остаться и помочь нам выполнить эту работу: чем больше свидетелей, тем лучше.

Происходящее казалось Хейзл кошмаром. Однако она заставила себя подняться на чердак и разбудила одного из неженатых работников, который, согласно старинному обычаю, ночевал в доме хозяина, и приказала ему скакать в Лебедянь и привезти оттуда кузнеца.

Хейзл прикинула, что ее посланцу потребуется примерно час, чтобы добраться до Лебедяни и вернуться назад, и, прихватив с собой по лопате, они с господином Натаниэлем осторожно выбрались из дома и отправились в сад.

Луна заметно пошла на убыль, однако полная темнота еще не наступила.

— Бедная старушка Луна, — усмехнулся господин Натаниэль, пребывавший в превосходном расположении духа, — крадет у мира все краски, чтобы разрисовать свою бледную физиономию, однако безуспешно! Но поглядите, Хейзл, на своего друга, господина Герма. Судя по его взгляду, ему что-то известно!

Дело было в том, что освещенная лунным светом старая герма попала в, так сказать, родную среду, и под лучами ночного солнца камень ее мерцал и искрился, преобразуясь в серебристую плоть, а загадочная улыбка как бы сделалась еще более многозначительной.

— Простите меня, сэр, — робко произнесла Хейзл, — но мне хотелось бы знать, кого именно вы подозреваете, быть может, доктора Лера?

— А почему вы так думаете? — резким тоном спросил господин Натаниэль.

— Сама не знаю, — произнесла Хейзл.

Вскоре появились посланный в деревню батрак вместе с кузнецом-законоведом, крепким, бодрым и рыжеволосым селянином лет пятидесяти.

— Добрый вечер, — поздоровался с прибывшими господин Натаниэль. — Я — Натаниэль Шантеклер (он был уверен в том, что новость о его смещении еще не достигла Лебедяни), и у меня есть дело, настолько неотложное и тайное, что я был вынужден поднять вас с постели в столь неурочный час. Я имею основания предполагать, что под этой гермой закопан крайне важный предмет, и хочу, чтобы вы засвидетельствовали полную законность всего происходящего. — Он любезно улыбнулся. — А вот и свидетельство моей личности. — Он снял свой перстень и подал кузнецу.

Перстень был украшен известным всей стране гербом его рода — изображением петуха с шестью шевронами, обозначавшими, что шестеро из предков господина Натаниэля занимали пост Высокого сенешаля Доримара.

Появление столь знаменитой личности ошеломило кузнеца и работника. Между тем разжалованный мэр сунул им обоим по лопате и попросил без промедления приступить к делу.

Некоторое время оба селянина копали молча, а потом одна из лопат наткнулась на что-то твердое. «Что-то» оказалось небольшой железной коробочкой, к которой был приложен ключ.

— Доставайте! Доставайте ее! — с волнением в голосе поторопил обоих работников господин Натаниэль. — Хотелось бы поскорее узнать, найдется ли в ней удавка для кое-кого! Клянусь Солнцем, Луной и Звездами!

Увидев, как побледнела Хейзл, господин Натаниэль уже мягче сказал:

— Простите меня, дитя мое, жажда отмщения заставила меня забыть и о хороших манерах, и о благопристойности. Кроме того, не исключено, что мы ничего не обнаружим, кроме горсти золотых крон герцога Обри, закопанных одним из ваших предков.

Открыв коробочку, они обнаружили в ней только запечатанный и упакованный пергамент с надписью: «Первому, кто отыщет меня».

— По-моему, мисс Хейзл, право вскрыть его принадлежит вам. Надеюсь, вы согласны со мной, господин Законовед? — проговорил Натаниэль.

Хейзл дрожащими пальцами сломала печать, разорвала обертку и развернула исписанный лист.

При свете фонаря они прочли следующее:

Я, Иеремия Тарабар, фермер и законовед волости Лебедянь-на-Пестрянке, как человек веселый и любивший шутку, этим вершу свой последний розыгрыш по сю сторону Спорных гор, в надежде, что послание мое не пролежит слишком долго в сырой земле, и порох в нем не подмокнет к тому времени, когда настанет пора поджигать эту ракету. Вот вам моя последняя шутка, и пусть все, кто слышит ее, держатся за бока и рыдают от смеха. Я, Иеремия Тарабар, был коварно и преднамеренно умерщвлен моей второй женой Клементиной, дочерью моряка Ральфа Драные Штаны и чужестранки, явившейся к нам с далекого севера. К преступлению этому ее подстрекал и содействовал ее же любовник, Кристофер Месиглин, иноземец, называвший себя торговцем лекарственными травами. Зуд, который меня терзает, пока я пишу эти строки, и выступившие на моем языке пятна свидетельствуют о том, что меня накормили ягодами, именуемыми в народе ягодами смерти, Моя дорогая жена сварила из них желе, похожее на шелковичное, и дала мне, и я по неведению съел его. Прошу того, кто найдет это послание, отыскать парнишку, по имени Питер Горошина, сына выпивохи-лудильщика, ибо парнишка этот, вечно голодный и ценящий всякий пенс, явился ко мне час назад с корзинкой, полной этих самых смертоносных ягод, и предложил купить их. Я же, чтобы испытать его, спросил, не думает ли он, что в саду у меня неурожай, и я вынужден питаться подобными ягодами. Он сообщил, что видел собственными глазами, как живший у нас джентльмен (Кристофер Месиглин) всего педелю назад собирал эти ягоды, и потому решил, что мы их употребляем. Если же Кристофер покинет паши края, пусть Закон ищет человека кряжистого, с каштановыми волосами, курносого и веснушчатого, как яйцо дрозда, с одним глазом карим, а другим голубым. А чтобы последняя шутка моя не оказалась вздорной, хотя и против собственного желания, я накормил ягодами, купленными у упомянутого парнишки, одного из кроликов некоей малой девицы, рекомой Марджори Бич, дочери моего возницы. И сделал я так ради того, что она, будучи девицей семи лет отроду и крепкой, имеет шанс пребывать по сю сторону гор до тех пор, пока кто-либо не выкопает эту спрятанную мной шутку. Если же окажется по моему слову, она, конечно же, не забудет, как один из ее кроликов вдруг начал чесаться, как язык его покрылся пятнами и стал похож на змеиную шкуру и как она нашла его мертвым. Смиренно прошу у нее прощения за столь жестокую шутку и прошу моих наследников (если таковые будут в живых) отослать ей отличного кролика-самца, окорок и десять золотых монет. Как законовед я мог бы арестовать их еще до кончины, однако решил не торопиться с возмездием. Я делаю это отчасти потому, что всю жизнь был охотником, а и у зайца, и у оленя всегда есть путь к спасению; так что пусть такая возможность останется и у них. Кроме того, мне бы хотелось оказаться как можно дальше в своей дороге по Млечному Пути к тому времени, когда Клементина залезет на деревянную лошадку герцога Обри — предсмертные хрипы ее в петле будут мне неприятны; к тому же я сильно устал. А посему в последний раз подписываюсь здесь своим собственным именем.