Битва трех императоров. Наполеон, Россия и Европа. 1799 – 1805 гг. - Дмитрий Юрьевич Пучков
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
«Цизальпийская республика, признанная по Кампо-Формийскому миру, пережила с тех пор много потрясений… Захваченная вражескими армиями, она, кажется, должна была исчезнуть с лица земли, но французский народ силой оружия снова прогнал ваших врагов с вашей территории… Представители шести разных народов [шести бывших мелких государств, которые были объединены в одну республику. – Примеч. авт.], вы объединитесь под сенью одной конституции… У вас были только местные законы, теперь у вас будут законы, общие для всех. У вашего народа были только местные традиции, нужно теперь, чтобы у вас появились национальные традиции…»[195]
После речи Бонапарта, которая была встречена бурными рукоплесканиями, на трибуну поднялся один из депутатов, который должен был зачитать текст конституции. Начиная свое выступление, он медленно произнес слова: «Конституция республики…» и сделал паузу. Зал не дал произнести ему слово «Цизальпийской», в едином порыве депутаты закричали: «Итальянской!». Все посмотрели на Бонапарта, он секунду подумал и кивнул. Так состоялось рождение Итальянской республики. Ее первым президентом единогласно был избран Наполеон Бонапарт, а вице-президентом – известный либеральный политический деятель и патриот Франческо Мельци.
Итальянские государства. 1802 г.
События, произошедшие в Лионе, получили название «Лионская консульта». Разумеется, новая республика была вассальным от Франции государством. У нее не было самостоятельной политики, и ее ресурсы отныне служили планам первого консула. Тем не менее нельзя не отметить, что гордое имя Итальянская только одним фактом своего существования открыло новую эпоху в истории. Именно республика, созданная по воле Бонапарта, послужила основой для будущего объединения страны. В ней зародились истоки движения Рисорджименто, и ее офицеры и солдаты станут после гибели наполеоновского государства борцами за свободу Италии. Знаменитый поэт Розетти написал: «В этом необыкновенном человеке, который был нашим победителем, Италия увидела своего сына. Его великая душа, воссиявшая в мире, родилась от искры итальянского солнца»[196].
Впрочем, «великая душа» не ограничилась созданием Итальянской республики на Апеннинском полуострове. 11 сентября 1802 г. было принято решение об аннексии Пьемонта. Де-факто это мало что меняло в положении провинции. Уже с весны 1801 г. Пьемонт управлялся из Парижа, пьемонтские войска были влиты в ряды французской армии, а молодежь подлежала отныне призыву на службу в войска наравне с французами. Однако изменение юридического статуса означало конец даже последних смутных сомнений по поводу возможности возвращения сардинского короля в свои владения. В самом Пьемонте его присоединение к Франции было воспринято почти что без эмоций. Зато при европейских дворах и, прежде всего, в Санкт-Петербурге этот акт Бонапарта вызвал бурю негодования.
Прочно укрепившись в Италии, Бонапарт не позабыл и о Швейцарии. Здесь не утихала ожесточенная политическая борьба. С одной стороны так называемые федералисты, сторонники независимости друг от друга отдельных регионов (кантонов) и олигархии, с другой стороны «унитаристы», сторонники единства страны (отныне называемой Гельветическая республика) и либерального правления. Федералистов поддерживали Англия и Австрия, «унитаристов» – Франция. После разгрома Второй коалиции французы снова заняли Швейцарию и, естественно, подержали своих сторонников.
Когда в июле 1802 г. французская армия покинула страну, там снова разгорелась гражданская война. Тогда по приказу Бонапарта в октябре 1802 г. войска под командованием Нея опять вступили в Швейцарию. Порядок был быстро наведен, и Бонапарт решил собрать в Париже представителей от обеих враждующих группировок. 19 февраля 1803 г. в Париже был подписан так называемый Акт о посредничестве. Фактически это была конституция страны, которая сохраняет свое значение и поныне. Конституция была умелым компромиссом между враждующими партиями. «Учредить единое представительное правление для всей Швейцарии, – заявил первый консул, – это означает урезать свободу мелких кантонов, которые всегда управлялись демократически… С другой стороны, учредить демократию в богатых кантонах, например в Берне, означает желать невозможного и подвергаться риску вызвать в стране смуту. Поэтому необходимы различные виды правления для этой столь разнообразной страны»[197].
Швейцария получила название Гельветической конфедерации. Формально она сохраняла полную независимость от Франции, однако Бонапарт в недвусмысленной форме заявил депутатам, что не потерпит присутствия на территории их страны вражеских войск: «Что касается англичан, им нечего делать в Швейцарии. Я не потерплю, чтобы она стала новым островом Гернеси [маленький остров у берегов Франции, принадлежащий англичанам. – Примеч. авт.] на наших границах»[198]. Гельветическая конфедерация заключила с Францией союз на 50 лет и, кроме того, возобновляя традицию эпохи старого порядка, обязалась выставить для службы Франции воинский контингент из четырех пехотных полков с артиллерией (всего 16 тыс. человек). Этот контингент оплачивался за счет французского Военного министерства и проходил службу на особых условиях. Швейцарцы скрупулезно выполнят условия договора и, оставаясь независимыми в своих внутренних делах, будут неукоснительно поддерживать союз с Францией, а швейцарские солдаты – верно и преданно сражаться на всех полях битв, вплоть до самого падения империи Наполеона.
Оценивая произошедшее в 1802 г. в Европе, справедливо задать вопрос: насколько действия Бонапарта мотивировались политической необходимостью? Существует точка зрения, что именно действия французов в Швейцарии, а также присоединение Пьемонта послужили главным толчком к формированию новой коалиции против Франции. Талейран позже утверждал, что он предостерегал Бонапарта от аннексии Пьемонта и только неумеренная страсть к завоеваниям толкнула первого консула на этот шаг.
Ничего подобного нельзя найти в документах той эпохи. Талейран, как и многие политические деятели республики, был вполне солидарен с Бонапартом в этом вопросе. Выдающиеся историки начала XX в. Аломбер и Колен в своей монументальной публикации, посвященной войне 1805 г., отметили: «Чтобы за хитросплетениями дипломатических интриг понять сущность внешней политики того времени, нельзя терять из виду важнейший фактор… непримиримую враждебность, которую испытывала монархическая и феодальная Европа по отношению к революционной Франции… Эмигранты повсюду при европейских дворах составляли нечто подобное тайному объединению, направленному против своего бывшего отечества… Правительства, наиболее благожелательные [по отношению к Франции. – Примеч. авт.], были словно окутаны атмосферой ненависти, от влияния которой сложно было избавиться… Его характер [Наполеона. – Примеч. авт.] подталкивал его, без сомнения, к аннексиям… Но нужно учитывать, что он не должен был рассчитывать ни на какую помощь, ни на какую искреннюю объективность и наиболее мудрым, быть может, было обеспечить себя на всякий случай как можно большими ресурсами»[199].
Бонапарт мыслил часто по-военному, и ему казалось, что оборонительный рубеж дорого стоит лишь тогда, когда обеспечена возможность перейти с него в наступление: если объяснять просто, то в защитной стене должны быть ворота, перед воротами мост, перед мостом предмостные укрепления. Когда-то знаменитый маршал XVII в. Тюренн давал такой совет: «Вы хотите оборонять левый берег Рейна? Ну что ж, тогда перейдите на правый».
В документах того времени нельзя найти никаких планов первого
