Двуявь - Владимир Прягин

вижу странные сны – в смысле, помимо тех кошмаров с «химерами». Из этих снов я пытаюсь извлечь подсказки, что делать дальше. Но сновидения прекратились, идеи не появляются.

Лицо комитетчика стало сосредоточенно-хмурым. Он сделал паузу, размышляя, потом произнёс:

– Напомню – я ограничен в своих возможностях. Хочу вам помочь, но способен сделать это лишь косвенно. Решение вы можете найти только сами. Однако наш спец – скажем так, психолог – мог бы проконсультировать вас по поводу сновидений, если вы, конечно, не против и намерены идти до конца.

– Да, намерен, – пробурчал Юра. – Пусть всё это кончится – и, желательно, поскорее. Везите к своему мозгоправу.

Машина села у комитетского здания; стоял уже поздний вечер, светились окна и фонари. Фархутдинов, успевший за время полёта написать кому-то через планшет короткое сообщение, повёл студента не в кабинет, а в другое крыло. Приоткрыл одну из дверей:

– Виталий Фёдорович, к вам можно?

Помещение слегка напоминало медпункт – кушетка, во всяком случае, здесь имелась. Хозяин же оказался дядей лет сорока пяти с незапоминающимся лицом и бледной улыбкой. После взаимных приветствий и представлений он сказал Фархутдинову:

– Спасибо, дальше мы сами.

– Если что – зовите, я у себя.

Психолог указал студенту на кресло:

– Прошу. Я ознакомился с материалами, Юрий, и у меня составилось впечатление, что вы не любите долгие предисловия.

– Терпеть не могу.

– Отлично. Признаюсь, в этом вопросе я с вами солидарен, так что перейдём сразу к делу. Если я правильно понял коллегу, вы видите некие интересные сны. Не откажетесь поделиться?

Самохин поведал о подгнившей версии Медноярска. Хозяин кабинета слушал спокойно, будто речь шла о самых заурядных вещах, и не встревал с вопросами, лишь потом поинтересовался:

– Значит, картины той жизни вас увлекают? Несмотря на некую мрачность?

– Ну, это вроде как научное любопытство. Я же историк.

– Понимаю. И сны появились только сейчас?

– Ну да, в эти дни. Вернее, первый намёк – ещё в сентябре, когда нам задали эссе в универе. Но в тот раз ничего почти не запомнилось – только общие контуры.

– В сентябре – то есть вскоре после того, как ваш дед отправился в рейс?

Юра почувствовал раздражение:

– Виталий Фёдорович, давайте без этих психологических подковырок. Ну да, я жил с дедом после того, как родители погибли в аварии. Он в эти годы работал на космодроме, не улетал с Земли. А тут я школу закончил, и его пригласили в рейс. Он сначала отказывался, но я ему сказал – соглашайся. Я уже не ребёнок, чтобы за мной присматривать. И если вы собираетесь выстроить на этом теорию…

– Простите, Юрий, но я всего лишь уточнил время, когда у вас появились странные сны. Эту нужно для дела.

Самохин ещё с полминуты сопел, взъерошившись, но всё же взял себя в руки:

– Ладно. В общем, сны стали чётче, когда на ладони появилась отметина. А снотворное их убило – забористая штука.

– Да, таблетки, грубо выражаясь, усиленные. Вне Земли кошмарные сны – не редкость, такие препараты нужны. Но давайте вернёмся к нашей проблеме. Вы ищете способ, чтобы лучше запомнить картины из зазеркалья. Так?

– И чтобы я проснуться успел, пока «химеры» меня не сгрызли. Можете помочь?

– Постараюсь. Вы правильно рассудили, что во сне пригодится «якорь», но, по-моему, нет нужды что-то изобретать специально. Ведь знак, который, в каком-то смысле, соединяет сон с явью, уже закреплён у вас на ладони. Сосредоточьтесь на нём, когда будете засыпать, а потом постарайтесь взглянуть на него ещё раз, как только окажетесь по ту сторону.

– Гм, пожалуй, звучит логично. Но как-то слишком уж просто.

– А сила – она всегда в простоте, – улыбнулся психолог всё так же бледно. – Когда будете готовы, попробуем.

– Давайте прямо сейчас, не хочу тянуть.

– Тоже правильно. Тогда занимайте место.

Самохин лёг на кушетку. Над изголовьем был закреплён прибор – нечто вроде массивного монитора на поворотном кронштейне. Виталий Фёдорович, пробежавшись пальцами по сенсорной панели, сказал:

– Я буду контролировать сон, чтобы вас вовремя разбудить.

Он повернул к студенту экран, на котором появилось изображение – красный круг со скрещёнными клинками. Та самая фотография со скалы.

– Слушайте мой голос, Юрий. Вы засыпаете.

Глава 8. Консервы

Марк проснулся.

В комнате было полутемно – дом стоял у кромки пригородного леса; худосочные грабы, ёжась, тянули к окнам свои озябшие пальцы. Сырость, настоянная на прелой листве, просачивалась в щели над подоконником.

Он осторожно выбрался из постели. Голова ожидаемо закружилась, но это была сущая ерунда по сравнению с предыдущими сутками, когда комнатёнка раскачивалась, как судовая каюта в шторм, стены таяли, обнажая изнанку мира, и с той стороны подступали тени. Марк отворачивался, не желая их видеть, но они терпеливо ждали у изголовья. Иногда он, не выдержав, оглядывался на них – и не мог толком рассмотреть, потому что вокруг дрожало пыльное марево, подсвеченное тошнотворным багрянцем. Он зажмуривался, утыкался лицом в подушку и час за часом лежал, вцепившись в диван, словно утопающий – в обломок разбитой мачты. Сон наваливался, но вместо облегчения приносил очередное облако пыли…

И вот теперь всё это наконец прекратилось.

Пол под ногами обрёл восхитительную устойчивость, а мебель уже не грозила перевернуться – два раскладных дивана, трюмо, потёртое кресло и циклопический ископаемый шифоньер, занимавший почти полкомнаты. На окнах – занавески из тюля и коричневатые шторы; и те, и другие раздёрнуты по углам в попытке нацедить с улицы ещё хоть немного света.

Эля, кажется, говорила, что ради экономии снимает однушку вдвоём с подругой, но та недавно обзавелась перспективным хахалем и дома появляется редко. Что ж, огромное ей за это человеческое спасибо.

Неожиданно зачесалась ладонь, и он машинально поглядел на неё. Круг с крестом, нарисованный ручкой несколько дней назад в качестве «шпаргалки», уже совершенно стёрся, и всё равно возникло странное чувство, что знак – пусть даже незримо – до сих пор остался на коже; надо лишь внимательно присмотреться, и из памяти всплывёт нечто важное…

На кухне лязгнула сковородка, что-то зашипело призывно. Марк уловил чарующий мясной аромат и тут же забыл о каракулях на ладони. Давясь слюной, торопливо натянул джинсы, валявшиеся на кресле. Рубаха, правда, куда-то запропастилась; он даже заглянул под диван, но там обнаружилась лишь опорожненная водочная бутылка – одна из тех, что он притащил с собой.

Запах между тем дразнил всё сильнее. Поколебавшись, сыщик решил, что голое брюхо предпочтительнее пустого, махнул рукой и пошёл на кухню. Собственно, идти было всего ничего –