Небо Голливуда - Леон де Винтер

Грин вытащил ключ из кармана брюк, отодвинул металлический язычок, висевший над замочной скважиной, и вставил ключ.

– Она нас не подставила? – волновался Джим.

– Подходит? – спросил Флойд.

Грин повернул ключ.

Практически не встречая сопротивления, Грин взялся двумя руками за рычаг, торчавший над замком и указывавший направо – он стоял на половине пятого, – и резким движением повернул его налево, до половины восьмого.

– Как по маслу, – сказал он.

Затем он схватился за ручку и открыл дверь сейфа – плиту толщиной в десять сантиметров, идеально балансировавшую на шарнирах и легко поддающуюся.

Они заглянули в сейф. Стопки банкнот. Заботливо укомплектованные руками бухгалтера. Эйфория. Миллионы долларов, подсчитанные, разложенные по пачкам, готовые к использованию на острове Гогена, к оплате ирландского издательства и гостиницы в Марокко. Не говоря ни слова, они торопливо раскрыли свои чемоданы.

– Проходимцы, – раздался голос сзади.

В дверном проеме стоял Родни, с победоносным видом играя револьвером, и актеры уронили на пол то, что держали в руках.

У Грина запищал мобильный телефон, но Грин не мог ответить. Очевидно, это была Паула, которую о возвращении «мустанга» известил Чарли, и она в свою очередь хотела предупредить Грина.

– Тебе не стоило снимать очки и усы, – усмехнулся Родни, обращаясь к Флойду Бенсону. – Проехав мимо вас и очутившись на Ля-Бри, я подумал: черт, да это же монтер, известный актер-неудачник. Боже, это ведь он все придумал. – Он повернулся к Грину: – Не хочешь ответить на звонок?

Грин покачал головой.

– Дай мне, – сказал Родни.

Грин протянул ему «Флиппфоун».

– Да? – сказал он и услышал голос Паулы.

– Грязная потаскушка, – произнес он спустя десять секунд. – Шлюха, вот ты кто. А я ведь было действительно поехал к тебе. Я тебе поверил, продажная тварь! – Он слушал и качал головой:

– Не утруждай себя. Ты завралась вконец!

И вдруг около него оказался Джим. За какую-то долю секунды он вытащил пистолет и преодолел двухметровое расстояние по направлению к Родни. Он загубил свою актерскую карьеру, когда не смог на съемках осуществить то, что сейчас проделал с таким блеском: он приставил дуло пластикового пистолета к голове Родни.

– Брось-ка свою игрушку, – приказал он.

Ошарашенный внезапным нападением Джима, Родни нервно заморгал. Однако он по-прежнему целился во Флойда Бенсона и не собирался сдаваться.

– Если ты выстрелишь, он тоже умрет, – предупредил он.

Но Джим не дал ему шанса и тут же спустил курок.

На глазах у Грина Родни был убит. Его череп разорвался на мелкие кусочки, и он умер прежде, чем выстрелить во Флойда. Из глаз его что-то исчезло, роговица растворилась, взор потух.

Джим стоял с дымящимся вонючим пистолетом рядом с качающимся телом, которое, как ни странно, еще продолжало стоять, и отошел в сторону, когда Родни рухнул на пол. Руки и грудь Джима были запачканы чем-то склизким.

– На лице тоже эта гадость? – спросил он.

Грин кивнул. Дрожащими пальцами Джим расстегнул рубашку. Затем снял ее с себя неловкими движениями и вытер лицо.

Флойд Бенсон стоял, словно окаменелый, уставившись на размозженный череп Родни, а потом вдруг наклонился вперед и вытошнил весь свой обед.

Джим смотрел на Родни, на серые и красные остатки его головы на своих брюках, на грязную рубашку, которую держал в руках.

Заикаясь, едва дыша, Грин пролепетал:

– Ты ведь говорил… что он из пластика.

– Я говорил неправду, – сказал Джим.

ТРИДЦАТЬ ОДИН

Они отвезли Чарли обратно в «Сант-Мартин», где он снял полицейскую униформу и получил тысячу долларов в качестве обещанного гонорара.

– Здорово, – поблагодарил он Джима, сияя.

Они стояли под платанами на запустелой улочке возле гостиницы, где в ожидании смерти прятались в тени грязные бездомные, красными глазами разглядывавшие их так, словно они только что прилетели с Марса. Отчасти это было правдой. Актеров не покидало ощущение, что они вернулись на Землю из открытого космоса – сетчатка сохранила образ разорванной головы Родни, похожей на разбившуюся тыкву.

– Когда ты мне пообещал этот куш, я подумал: как же, так я тебе и поверил, старый прохвост! Боже, с ума сойти! Они настоящие?

– Гарантированы казначейством, – ответил Джим, не выражая при этом никаких эмоций.

– Когда мы снова увидимся? – спросил Чарли.

– Скоро. Выпьем чего-нибудь вместе.

– Отлично.

Они молча поставили свои автографы на листках чистой бумаги, которые Чарли взял с собой, и помахали ему на прощание.

По дороге в Санта-Монику в ушах по-прежнему звенело от грохотавшего выстрела из пистолета Джима, тысячи ударов кнутом отзывались эхом из сводов подземелья дома Жан Хэрлоу.

Спустя пять часов они сели в «Боинг-767», летящий в Новый Орлеан. Они почти не разговаривали, не обменивались взглядами, предоставляя Пауле вести их к выходам, залам ожидания и креслам в самолете.

В Новом Орлеане они арендовали комфортабельный «линкольн» с серыми кожаными сиденьями и отправились в Тампу во Флориде, где заранее забронировали четыре номера в гостинице. Они проспали двенадцать часов, каждой в своей комнате, Грин этажом ниже Паулы. Ему хотелось прижаться к ее ягодицам, почувствовать ее бедра, живот, поцеловать ее шею, ощутить ее волосы на своем лице.

На следующее утро в другом магазине они взяли новую машину, вседорожник «тойоту лэндкрузер», и поехали в Майами, где снова сели в самолет.

Предстояла самая опасная часть побега. До сих пор их нигде не просили открывать чемоданы – никто не проверял и не следил за тем, что они перевозили, но теперь они покидали Штаты и въезжали в другую страну.

Они выбрали Доминиканскую республику, имевшую репутацию коррумпированной страны, и к тому же с большим наплывом туристов. Если им придется открыть чемоданы, они просто дадут таможенникам пачку долларов, думали они, в крайнем случае две. Но их никто не остановил, когда они приземлились в Пуэрто-Плата и проследовали за Паулой через барак, служивший зданием аэропорта, мимо сонных, до зубов вооруженных солдат, которые, обливаясь потом под тяжестью шлемов, не обращали на них никакого внимания и отпускали непонятные шуточки по поводу голых ног Паулы и ее ультракороткой юбки.

Через три дня они купили морскую яхту, назначили Джима капитаном и штурманом (во времена былой славы он часто ходил под парусом) и совершили плавание по Карибскому морю бирюзового цвета, под солнцем, отпускавшим все грехи, а потом поселились в трех бунгало на одном из пляжей Кюрасао.

Острота воспоминаний о доме на Уитли-Хейтс постепенно растворилась в теплом песке, в вяло текущих днях, душных пассатах, в сладких фруктах, в лоне Паулы. Грин никогда больше не говорил об этом с Кейджем и Бенсоном. Ни слова. Ни вздоха. Кровоточащие раны памяти затянулись мягкой корочкой.

Флойд Бенсон уехал через полгода. Он отправился в гостиницу в Марокко. Он уже начал испытывать симптомы болезни, которые разрушали его изнутри, душили, и он распрощался с поставленным им самим спектаклем. Празднование дня рождения закончилось его театральным отъездом, с первыми лучами солнца, на вертолете, приземлившемся на пляже, чтобы забрать его на борт.

Сидя в открытом проеме, обвязанный ремнями, он махал им рукой, больной медведь с детскими глазами, открывавшими тайны, которые они уже не могли постигнуть из-за шума пропеллера, за поднимавшимся и скрывавшим его из поля зрения песком.

А Джим?

Джим остался с ними еще на пару месяцев, а затем отправился дальше, на другие острова. Он влюбился в Кики, рослую шведку, которая жаждала родить ему ребенка. Но сам он не был уверен в том, нужен ли ему ребенок в его возрасте.

В одно прекрасное утро он, не простившись, снялся с якоря. Лишь спустя несколько часов после того, как корабль скрылся за линией горизонта, они поняли, что Джим и Кики навсегда покинули остров.

На веранде своего дома Джим оставил записку: «До скорой встречи среди звезд».

А Том и Паула?

Они жили еще долго и счастливо.

ОДИННАДЦАТЬ МЕСЯЦЕВ СПУСТЯ

Мрачным дождливым утром в гостиницу «Эглон» – белоснежное здание-торт эпохи Ренессанса, выдержавшее землетрясение 1887 года, – в Ментоне на южном побережье Франции поселился мужчина. По паспорту Фредерик Смит, гражданин США. Планируя остановиться на три недели, он заплатил наличными за две недели вперед. Весь его багаж состоял из одного чемодана. Он оказался спокойным постояльцем, довольным своей шумной комнатой на первом этаже, раньше служившей подвалом. Каждое утро он завтракал на террасе у бассейна. Яйцо всмятку, черный кофе, апельсиновый сок, никакого хлеба или тоста. До обеда он проводил время в своем номере, позволяя уборщицам делать их работу и продолжая писать. Около половины первого он выходил в мраморный коридор (на полу там до сих пор виднелась трещина, напоминавшая о землетрясении). В центре города он заказывал ленч и после двух возвращался обратно в гостиницу, где работал часов до шести. Такого распорядка он придерживался десять дней.