Мелькнул чулок - Элизабет Гейдж

Именно поэтому Энни получила возможность увидеть неповторимые кварталы к югу от бульвара Сансет, которые она показывала Бет – в этом районе были расположены самые красивые дома, построенные первыми жителями.

Бет изумленно слушала рассказы Энни о старом сером здании на Норт Лорел, в котором Скотт Фитцджеральд писал за несколько месяцев до смерти роман «Последний магнат», и дом на Хэйуорт авеню, где великий писатель скончался в квартире репортера Шейлы Грэхем, доведенный до трагического финала алкоголем и отчаянием.

– Детка, – воскликнула Бет, откидывая назад светлые волосы, – ты знаешь об этом месте больше, чем я когда-нибудь знала. А ведь я выросла здесь. Хорошо, что ты привела меня сюда. Совсем не похоже на Шерман Оукс, правда?

Она покачала головой, подумав о тихих пригородных улочках и жилом многоквартирном доме, где жила с тех пор как ушла от родителей. Бет всегда считала эту часть западного Голливуда лишь районом, через который проезжаешь по пути к Беверли Хилз. И надо же, чтобы именно Энни, чужая в этом городе, смогла показать ей, что за каждым знакомым фасадом кроется необычная и занимательная история.

– Кто знает? – улыбнулась Энни, помахивая сумочкой. – Может, когда-нибудь ты переедешь сюда, просто так, для забавы.

– При такой цене на квартиры? Проснись, – сказала Бет, мысленно оценивая жалованье секретаря и вероятность того, что она и Майкл обвенчаются и поселятся в уютной квартирке где-нибудь в Долине. – Однако мысль неплохая. Как это ты находишь такие отдаленные уголки?

– Люблю бродить по новым местам – тогда они становятся мне как бы родными, – ответила Энни. – Мне кажется, я не могла бы жить в доме, пока не определю для себя его место во времени, не свяжу с событиями, происходившими тогда, когда дом был только построен. Я – путешественница!

Она говорила правду: за первый год жизни в Нью-Йорке Энни все уик-энды бродила по улицам, аллеям и пригородам, от Бэттери-Парк до Клойстерса, игнорируя опасности, о которых ее предупреждали старожилы.

И теперь, когда ее цель – получить работу в Голливуде – снова и снова приводила ее в этот город, Энни и здесь исследовала окрестности. Правда, делать это приходилось с помощью машины, ведь в отличие от Нью-Йорка в Лос-Анджелесе не было метро, да и в перспективе не намечалось.

Но в эти районы ее приводило не просто любопытство. В глубине души Энни знала, что когда-нибудь она оборвет связи с Нью-Йорком и переедет в Лос-Анджелес навсегда.

Она десятки раз проезжала по бульвару Сансет, от дальних пляжей на Пэсифик Пэлисейд через холмы и дальше, на шумный вызывающий Сансет Стрип, чтобы попасть в безумную паутину шоссе.

И куда бы она ни глядела, повсюду замечала метки, оставленные историей кино, – развалины и пришедшие в ветхость здания разорившихся студий, сломанные ограды, бульвары и перекрестки, лишенные прежнего блеска и служившие приютом ресторанам, закусочным, дешевым магазинчикам.

Голливуд – земля прошлого, полная реликвий былого, от разрушающегося дорожного знака с названием города, где не хватало буквы «О», и огромных отпечатков ног в цементе около кинотеатра «Грауман Чайниз» – единственное, что осталось от некогда блистательных звезд, многие из которых были к этому времени мертвы или забыты, – до костюмов и реквизита знаменитостей, продающихся небольшими студиями на аукционах, – последних остатков золотого века, напоминавших о великих людях, которых пережили их вещи.

Многие говорили, что Голливуд действует на людей угнетающе. Энни не могла отрицать этого. Но сама она испытывала чувство, скорее близкое к восторженному любопытству ученого, чем к неразборчивому благоговению туриста или разочарованию критика.

Теперешнее состояние Голливуда напоминало ей о геологических срезах, которые она в детстве видела в учебниках, показывающих почву и растения на поверхности, дальше слои разлагающихся органических веществ, а еще ниже – основание, измененное временем и эрозией. Разве мистический ландшафт Голливуда не был подобен геологическому образцу?! Только история развития земли, насчитывающей миллионы лет, здесь была спрессована в несколько десятков – ведь именно столько времени прошло с тех дней, когда первые режиссеры снимали здесь немые фильмы и раздражали местных землевладельцев тем, что использовали их участки под съемочные площадки для своих двухчастевок, до золотого века Голливуда и послевоенного упадка. Еще были живы многие свидетели начала эры кино.

Некоторые прославленные звезды до сих пор жили в величественных особняках на холмах. Другие, забытые и заброшенные, влачили жалкое существование в маленьких бунгало, подальше от людей, в убогих меблированных комнатах или в знаменитом Кантри-Хаузе – доме для престарелых актеров и студийных работников. И, конечно, почти все сейчас были безработными, еще с тех пор, как в пятидесятых могущество студий пошло на убыль. Но люди эти по-прежнему жили здесь, существовали во плоти, как деревья и трава в верхних слоях срезов в учебнике Энни, и несмотря на неизбежный близкий конец их пребывания на земле, они были полны воспоминаниями о тех, кто уже сошел со сцены и ушел из жизни.

Они помнили! Энни видела интервью с ними в местных телепередачах, читала мемуары в профессиональной прессе и популярных журналах, приводившие ее в восхищение и восторг. Конечно, очень часто бывшие звезды занимались самовосхвалением, но тем не менее были живыми свидетелями присутствия на этой земле Барриморов, Харлоу, Ломбардов – имен и людей, неотделимых от величия, великолепия и неизгладимого романтизма раннего Голливуда.

Но сколько их еще осталось! И кто станет последним свидетелем былого величия?

Плоть человеческая действительно бренна. Уходят люди, создавшие и населявшие великолепный изменчивый Голливуд прошлого, и самая горькая ирония в том, что памятники, бессмертные, вечные – плод величайших коллективных усилий в истории мирового кино, – разрушались быстрее своих создателей – ведь они были сделаны из непрочного материала, целлулоидной пленки, которая так легко крошилась, стиралась при вторичных показах, терялась или просто выбрасывалась.

Грусть охватывала Энни при мысли, что во многих случаях усталые и старые люди, вложившие столько труда в эти пленки, были все еще живы, а фильмы, где они выглядели такими юными, красивыми и талантливыми, были безвозвратно утрачены или погибли. Герои этих фильмов еще оставались на земле, как опавшие листья, сорванные с деревьев, но лежащие на поверхности, люди эти жили, храня воспоминания, старые привязанности, вражду… и еще теплящиеся хотя и напрасные надежды. Потому что Голливуд всегда был и оставался местом неугасимых надежд, землей грез, где росли и расцветали фантазии.