Стрелка - В. Бирюк

Тут мы пришли в Ростов. И нарвались на «бешеного Федю». С его… ораторией.

Пока мы «вкушали слово праведное» на пляже перед городом, монахи прошлись по лагерю. Был бы я умнее — надел бы на Новожею ошейник. Но мне казалось, что Лазарь воспримет это… А впрочем, чего уж — прошлого не вернуть. Рабынь монахи не тронули — у тех своей воли нет, за них — спрос с хозяина. Холопки, они того… безгрешные. А вот вольных…

С-с-с… Спокойно, Ваня.

Страстная неделя, «чистый четверг». «Если в Чистый Четверг вымоешься и вымоешь, весь год чистота в избе водиться будет». Вот нас и… умыли.

«Все надо выстирать, даже портяночка и та Пасхе радуется». И наши походные бабы ныне в чистоте пребывают, прополаскиваемые озёрной водицей там, в глубине…. Какая, нахрен, глубина?! В Неро — не более 4 метров! Но им… хватило.

Воинство постепенно трансгрессировало в глубокое уныние. Пока были на пляже — сплошной восторг. От Фединой проповеди и молитвы.

Потом разошлись по кострам, по стягам своим… Против природы не попрёшь — в мозгах посветлело. Загрустили. Пустили бы нас в город — были бы… инциденты. А так… народ квасить начал. Нам-то Великий пост — не указ. Потянулись торговцы-разносчики. Кто с кувшинами, кто и на телегах с бочками.

Воины всё вином заливают. Кто — горе утраты, кто — радость просветления. Постепенно разошлись православные — воспоминания о молебне, о страстных душевных молитвах, о хорошем — взяли верх.

«Человечество смеясь прощается со своим прошлым».

Жить в тоске нельзя — пищеварение, давление… «Человек рождён для счастья, как птица для полёта!».

Крыльев у нас нет, для полёта есть одно — склероз торжествующий. «Кто старое помянет — тому глаз вон» — русская народная мудрость. И все без слов понимают, что прежнее, «старое» было настолько скверное, что лучше и не вспоминать.

Человеческая память избирательна, сохраняет только позитив. Инстинктивно, во избежание гипертонии и язвы желудка. Что колбаса была по два двадцать — помнят, а что её не было — нет.

Да вот же беда — встречаются изредка в популяции индивидуумы… Бескрылые. В смысле: с недоразвитым склерозом. Все уже забыли, успокоились, радуются, светлым надеждам умиляются… а вот такие… выродки-мутанты… Вроде меня.

Глава 323

Темнело, костры горели всё ярче, пьяные голоса становились всё громче, пошли уже песни с плясками… Уже и покрасневший от выпитой бражки Лазарь, подпевал что-то разухабистое, уже и Басконя поднимал пыль, пытаясь выбить чечёточку на песке.

Моё бешенство, моя ненависть к «убийце с благодатью», к этому «епископу Феде» постепенно распространялась на окружающих, на всё наше воинство, на весь этот народ, так быстро забывший, так легко возлюбивший «плеть ударяющую».

«Если не можешь укусить руку, бьющую тебя — лизни её» — старинная восточная мудрость. Не наша. Наша — то же самое, но с восторгом, с искренней верой, с радостью. Без какого-либо оттенка поиска прибыли, выгоды. Даже — без страха. Мы — бесстрашный народ нестяжателей-облизывателей. Лижем по велению сердца, а не за деньги или из страха.

Ох, и тошненько мне, ох и противненько…

Интересно: до чего первого я допсихую? Инфаркт мне нравится больше, чем прободение язвы…

Пойду-ка я искупаюсь. Говорят, холодная вода — лучшее успокоительное для души. Ну, типа «да»: кто в лёд вмёрз — уже ни о чём не беспокоится.

Как обычно, нашу хоругвь поставили на край лагеря. В одну сторону — здоровенный песчаный пляж с кострами и нашим войском, дальше — луг и сам город. А с этой стороны — песчаная гряда с сосенками поверху и невысоким обрывом в нашу сторону. Вот к косе, которой гряда заканчивается, я и потопал.

Поплескался, искупался, поприседал на мелком… Мозги себе прополоскал. В смысле: с головой окунулся.

Вода… бр-р… И правда — помогает. Ярость уже не носом шибает, а так, в сердце огоньком горит. Хочется уже не просто кое-кого в куски порвать, а как-нибудь… преднамеренно и с особым цинизмом.

Пока вытирался да чистое надевал, Сухан снова головой крутит.

– Услыхал чего?

– Там… на горке… Звяк… будто оружие. Шелест… одежда длинная. Один.

Воин-монах?! В рясе и с мечом. Из Федькиных прислужников. А не воздать ли мне — слугам его? Пока до господина не дотянуться. Пусть-ка составит компанию… грешницам.

«Мне — отмщение. Аз — воздам» — это так по-христиански!

У этой фразы — три смысла. Мне нравится четвёртый. Где «Аз» — я, Ванька. Так и работаем.

Мы не стали возвращаться к костру, сложили грязное да лишнее под кустиками — после заберём, и пошли по тёмной, неосвещаемой стороне гряды, вверх.

Ходить тихо по сухому сосновому ночному лесу… Я уже об этом… А мы — умные! Мы — по опушке, по травушке-муравушке, по лужку, который по-за грядой. А вот и прогалина сквозь сосёнки, а вон и монах искомый.

Тёмная, довольно высокая фигура, с капюшоном на голове, стоит на краю обрыва и неотрывно смотрит на наш лагерь.

Сволочи. Пасут паству. Подсматривают да подслушивают.

В лагере пьяные голоса с огромным воодушевлением заорали что-то из «срамных» песен. Фигура дёрнулась от выкрикиваемой православным воинством ненормативной и богохульственной лексики, что-то злобно забормотала, звякнула металлом.

Что у него за оружие? В правой руке какая-то длинная хрень… двуручный меч? Здоровенный. «Одна бутылка не звенит». Обо что ж он…? А теперь меч к сосне рядом прислонил… Какое ж у него ещё оружие?

Монах что-то делал двумя руками перед собой. То вскидывая голову и окидывая взглядом наши костры, то снова наклоняясь над своим… рукоделием. Потом, не отрывая взгляда от панорамы, протянул правую к мечу, а левую с каким-то… кинжал в широких ножнах? что-то метательное? рожок к автомату?! — к сумке, висевшей на перевязи через плечо на левом бедре.

Темно, он весь в чёрном, видно плохо, только со спины.

А, факеншит! Двум смертям — не бывать, а одной не миновать! Берём чудака!

Я сделал последний шаг и накинул на запястье монаха открытый наручник. Щелчок защёлкивания почти совпал с моим рывком: его правой — вниз и назад, его левой, ещё пытавшейся не глядя, сунуть эту… хрень в сумку на бедре — назад и вверх.

Монах ахнул от неожиданности, и тут же Сухан накинул ему через голову портянку. Жгут с вложенным камнем. Как новогородцы применяли — я же прилежный ученик!

Чудак рванулся, я вздёрнул вверх скованные за спиной его запястья, он согнулся, капюшон упал ему на глаза, я крутанул его в сторону, одновременно наступив на подол рясы. Монах рухнул в развороте на колени, воткнулся головой в песок, что-то светлое пролетело мимо меча у дерева и резко звякнуло. Меч свалился, упал на хвою, перекатился…

Таки-да. Я — идиот.

Слабое утешение: это — не новость. Слабое оправдание — темно. Можно отослать к общему правилу: «человек видит то, что он готов увидеть». Можно просто… послать.

Это — не двуручник. Это вообще — не меч.

Это посох. Высокий — почти в человеческий рост, с перекрестьем. Поскольку — крест. Поскольку монахи в наших краях — сплошь православные. В верхней трети изукрашен какими-то металлическими накладками. Вот об них и звякнуло.

«Обо что» — понятно. А чем?

Ну, это-то очевидно, это-то я догадался сразу, ещё до того, как сунул руку под пытающегося «встать на рога» служителя культа. Здоровенный крест. Светлый. Наверное — серебряный.

Хотя может быть и оловянный. Другие исключения по русской грамматике — «стеклянный, деревянный»… не, не уместны. Похожий крест я где-то недавно видел… Где-то… совсем недавно…

Я пытался вспомнить, пытался одновременно найти застёжку на длинной цепочке — или там её вообще нет? просто через голову надевается…? Монах вдруг резко взбесился, попытался вырваться. Нам с Суханом пришлось нажать, выбить ему упирающиеся в землю колени, сесть сверху, заставляя вытянуть ноги… Крест остался под телом «борца с умом». Пришлось снова лезть туда. Где-то он там под бок завалился…

«Борец» снова «вышел на татами». Беспощадный поединок. Исключительно — со своим умом: против двоих в такой позиции дёргаться… не умно.

И тут до меня дошло — что именно я держу в ладони и уже несколько мгновений автоматически пытаюсь проверить достоверность ощущений. Потому что…

Я — идиот.

Я это уже говорил? Совсем недавно? И что? Коли это правда — то она… от употребления «не смылится».

Вы следите за моей мыслью? Продолжайте, пожалуйста, за ней следить.

Потому что я сам… потому что мысли у меня… как тараканы от щелчка выключателем на общежитской кухне — россыпью во все стороны… Мне за мыслёй… даже за своей… — никак не уследить. Я слежу только за своей рукой. Поскольку в ней…

И как вы догадались?! Правильно! Ну что ещё может быть в руках у «лысого Ваньки»! Какой там прогресс?! Вы ещё скажите — «Золотой Ключик», «Рычаг Архимеда», «Таблица Менделеева»…

Фигня! У меня в руке, конечно же — бабьи сиськи!