Самая темная ночь - Дженнифер Робсон
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Но Роза, помолчав, кивнула и тихо ответила:
– Каждый день.
– Каким он был?
– Он был… хорошим человеком. Всегда приходил помогать мне на ферме, даже если у него самого хватало забот или нужно было что-то сделать для родителей. Я так на него злилась тогда…
– Когда он записался добровольцем и уехал в Африку? – вспомнила Нина рассказ Нико.
– Нет, – покачала головой Роза. – Когда его убили. Хотелось закричать ему в лицо: зачем ты послушал Марко? Почему не остался там, где безопасно? Глупо это было, конечно, я понимаю. Прошлое не изменишь.
– Нет, Роза, это было не глупо. А сейчас ты все еще злишься на него?
– Больше не злюсь. Теперь у меня остались только воспоминания.
– И ты никогда не думала о том, чтобы выйти замуж за кого-то другого? Ты же молодая, можешь родить своих детей.
– Могу, – пожала плечами Роза. – Но мне и здесь хорошо. Раз уж Луки у меня больше нет, зачем мне выходить за мужчину, который всегда будет для меня чужим? Луку я знала, как саму себя. Связать свою жизнь с кем-то другим… даже думать об этом для меня невыносимо.
– Да-да, я не хотела…
– Я не обиделась из-за твоих вопросов. Потому что и сама их себе не раз задавала. Я знаю, что моя жизнь с Лукой была бы далеко не безоблачной, мы бы ссорились, как все… Но мне кажется… нет, я знаю, что мы с ним были бы счастливы.
– А сейчас ты чувствуешь себя счастливой?
– О, сколько вопросов! Не знаю, если честно. Наверно, могла бы быть счастливее. – Роза рассмеялась, но веселье в этом смехе было едва уловимо. – Однажды жизнь обязательно изменится к лучшему. Надеюсь, станет легче, когда война закончится.
– Когда я впервые появилась здесь, ты очень расстроилась. Из-за меня и из-за Нико. Я давно хотела тебе сказать, что мне очень жаль. Прости, что мы сделали тебе больно.
– Больно? Вовсе нет. Я просто была огорчена тем, что Нико окончательно отказался от хорошего образования. Ну и… неприятно было узнать, что у него есть от меня секреты.
– О… – Нина постаралась не думать о том, сколько еще секретов они таят от Розы.
– Мы с Нико всегда были очень близки, – продолжала Роза. – Он часто писал мне письма, когда уехал учиться. Всегда мне всё рассказывал, понимаешь? И вдруг я узнаю, что он давным-давно познакомился с тобой и при этом не сказал мне ни слова! Вот это меня действительно задело. Но я не должна была срывать злость на тебе.
– Я не в обиде на тебя, Роза…
– А надо было обидеться. Я не имела права так ужасно к тебе относиться и теперь сожалею. Ладно, что было, то прошло да быльем поросло, а мне еще ужин готовить. Ты как, сможешь сегодня проглотить что-нибудь, кроме бульона?
– Кажется, пока нет. Помочь тебе с готовкой?
– Чтобы у тебя опять голова закружилась? Нет уж, спасибо. Лучше заканчивай со штопкой и погрейся немного на солнышке, пока оно не зашло.
Это был хороший совет, так что Нина продела иголку в нитку и принялась подшивать ночную рубашку. Действительно, не грех будет воспользоваться последними лучами заходящего солнца. Надо впитать солнечное тепло всем телом, и ночью, если ей снова приснится кошмар – а такое часто бывает, когда она остается одна в холодной спальне, – можно будет подставить во сне лицо сохраненному в памяти солнцу и, нежась в тепле его лучей, думать о надежных объятиях Нико и слышать умиротворяющее биение его сердца.
* * *
Через две недели вернулся Нико. Роза, конечно, не замедлила сообщить брату, что его жена несколько дней плохо себя чувствовала, и, хотя Нина сразу же заверила его, что не помнит уже того недомогания и вообще не понимает, зачем упоминать о такой мелочи, он не отходил от нее полдня и весь вечер, окружив заботой.
Лишь ночью, когда они оказались в спальне наедине и можно было наконец спокойно поговорить, она открыла ему правду:
– Я не была больна. То есть чувствовала себя не так уж и плохо. Просто это были священные дни, и поскольку я не могла отпраздновать Песах как должно, воспользовалась предлогом, чтобы хотя бы не есть ничего недозволенного. Но это продолжалось всего неделю…
Он крепче обнял ее:
– Прости, что меня не было рядом. Когда-нибудь мы отметим твой праздник вместе. Ты расскажешь мне, как принято встречать Песах и что делать в другие священные дни. – Нико удовлетворенно вздохнул. – Значит, ты чувствовала себя хорошо?
– Меня немного тошнило несколько дней, сразу после твоего отъезда. Думаю, просто съела что-то не то. А потом, когда все прошло, я подумала, что проще притвориться больной, чем придумывать для Розы какие-то дурацкие объяснения, почему я на целую неделю отказываюсь от дрожжевого хлеба.
– Ты заставила меня поволноваться. Страшно думать, что ты можешь заболеть, пока я в отъезде.
– Но сейчас ты здесь.
– Да, только вот на следующей неделе мне опять придется уехать – надо помочь дяде Беппе на его полях в Лиедоло. Мы будем ночевать у тети Норы – путь неблизкий, чтобы возвращаться домой каждый вечер.
– Надолго?
– На несколько дней, не больше.
Нико провел на ферме субботу и воскресенье, а в понедельник уехал на рассвете. Нина с Розой, проводив его, взялись за еженедельную стирку. Только к полудню Нина смогла перевести дыхание и подумать о чем-то, кроме корзин с исходящим пáром бельем, их погрузке на повозку, запряженную Красавчиком, и о полоскании каждой простыни, каждого полотенца и предмета отдежды в ледяных водах ручья, от которых немеют руки.
В разгар дня они закончили с полосканием и, загрузив чистое белье в повозку, приготовились отправиться в обратный путь. Роза отпустила девочек вперед, а они с Ниной позволили себе слегка передохнуть.
– Всего пару минуток, имей в виду, – предупредила Роза, – а то упустим время развесить белье, пока солнце еще жаркое.
Нина почти не обратила внимания на эти слова – было так жарко, а она до того устала, что всё отдала бы за возможность прилечь ненадолго, хоть на пять минут. Это все, что в тот момент ей было нужно.
– Вот, возьми. – Роза протянула ей чистую, влажную и восхитительно холодную салфетку. – Вытри лицо и шею, будет не так жарко.
– Спасибо. Не знаю, почему я совсем без сил. Вроде бы хорошо выспалась ночью…
– Ты ему уже сказала? – осторожно поинтересовалась Роза.
– Что сказала? – не поняла Нина. – Что мне нездоровилось? Ты же сама ему меня выдала, разве не помнишь?
– Нет,
