Самая темная ночь - Дженнифер Робсон
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Христианское венчание не очень отличается. Там тоже звучат молитвы и благословения, до и после обмена обетами.
– Ты знаешь слова обетов?
– Конечно. Помнишь, сколько у меня двоюродных сестер и братьев? Я побывал на многих свадьбах.
– Я бы хотела произнести эти слова.
Нико кивнул, его лицо посерьезнело.
– Нам нужно преклонить колени.
Они оба встали на колени лицом друг к другу, на расстоянии ладони. Нико снял кольцо с пальца Нины и аккуратно положил его на пол. Затем взял ее руки в свои.
– Я, Никколо, беру тебя, Антонина, в жены, чтобы любить и оберегать отныне и вовек в горе и в радости, в богатстве и в бедности, в болезни и в здравии, пока смерть не разлучит нас.
– Я, Антонина, беру тебя, Никколо, в мужья, чтобы любить и оберегать отныне и вовек в горе и в радости, в…
– В богатстве…
– В богатстве и в бедности, в болезни и в здравии, пока смерть не разлучит нас.
Нико поднял кольцо и снова надел его Нине на палец:
– Я принадлежу возлюбленной моей, а возлюбленная моя – мне.
У Нины не было кольца для него, но она повторила клятву:
– Я принадлежу возлюбленному моему, а возлюбленный мой – мне.
Нико обнял ее так крепко, что она забыла, где заканчивается ее тело и начинается его, а потом были еще поцелуи – медленные, нежные, чарующие. Обоих охватила дрожь, но Нина не чувствовала холода.
– Подожди немного, – прошептал Нико, и она ощутила его дыхание на своих губах.
Он встал, подошел к кровати, снял шерстяную подстилку, лежавшую на матрасе, вместе с подушками, простыней и одеялом, и разложил все это прямо на полу посередине комнаты. Выпрямившись, он перехватил взгляд Нины и пояснил:
– Не хочу перебудить весь дом и отвечать завтра на неудобные вопросы Карло.
Затем он снова наклонился – развязать шнурки на ботинках, но дальше раздеваться не стал, просто сел на импровизированное ложе и поманил Нину к себе.
Она опустилась рядом, подогнув ноги и накрыв их подолом ночной рубашки, затем взяла Нико за руки.
Он встретил ее вопросительный взгляд, не отводя глаз, но почему-то покраснел – румянец проступил на высоких скулах.
– Мне нужно кое в чем признаться, – проговорил наконец Нико.
– В чем же?
– Я никогда не делал этого раньше.
– Я тоже.
– Боюсь тебя разочаровать.
– Ты меня не разочаруешь.
– Значит, ты говоришь мне «да»? – спросил он, и голос его дрогнул от волнения, любви и надежды.
– Да, мой Нико. Да, любимый…
* * *
Доски были слишком жесткими под шерстяной подстилкой, а тонкое одеяло не спасало от гулявших по полу сквозняков – ветер прорывался в щели под окном и под дверью, – но Нина покоилась в объятиях мужчины, который любил ее, и никогда еще она не чувствовала себя так безопасно и блаженно. Лежать, прижавшись к нему, слушать умиротворяющее биение его сердца, изгнать прочь все страхи до утра – в этом было незамутненное счастье, и Нина впервые чувствовала себя такой счастливой после того дня, когда отец пришел за ней в дом призрения, где она навещала маму.
– Ты не спишь? – прошептала Нина.
– Нет. Я слишком счастлив, чтобы заснуть. Хочу, чтобы это длилось вечно.
– Если бы… Если бы только мы могли проснуться завтра и узнать, что война закончилась. Как было бы чудесно, правда?
– Но война уж точно не продлится вечно. Так просто не должно быть.
– А когда наступит мир и будет возможно все что угодно, что ты сделаешь прежде всего?
– Если будет возможно все что угодно? Наверное, поступлю в университет.
– А что будешь изучать?
– Наверное… сельское хозяйство. Звучит, конечно, не очень увлекательно, но мне и правда многому нужно научиться – как сохранять землю плодородной, увеличивать урожай, защищать растения от болезней, и так далее. Я знаю об этом совсем мало, вон та книга на комоде – единственное руководство по сельскому хозяйству, которое у меня есть. Я хочу узнать больше.
– Мне вовсе не кажется, что это скучно, – сказала Нина и чуть крепче обняла его, словно для того, чтобы подчеркнуть свои слова. Лампу они давно погасили, но сейчас ей хотелось видеть его лицо.
– А ты чем займешься, когда война закончится? – спросил он через несколько секунд.
– Я хочу изучать медицину и стать врачом, как мой папа. – Нина впервые поделилась этой мечтой с кем-то, кроме отца. И впервые позволила себе думать об этом, с тех пор как покинула Венецию.
– Ты станешь замечательным врачом. В тебе есть то, что для этого нужно: ты добрая и терпеливая. И очень сильная, когда нужно проявить силу. А специализацию уже выбрала?
– Пока нет. Папа специализировался на нефрологии.
– Я знаю. Мне отец Бернарди сказал, что познакомился с твоим папой, когда ему понадобилась помощь из-за камней в почках.
– Раньше к папе приезжали больные со всей Европы, но после принятия расовых законов он вынужден был закрыть клинику. После этого он стал лечить пациентов тайно, сам к ним ходил. Большинство были совсем бедными, я даже не помню, чтобы ему кто-то платил.
– Как же вы жили?
– У него были кое-какие сбережения. Один друг, не еврей, хранил их у себя, иначе эти деньги конфисковали бы. Кроме того, мы научились экономить. Все, чего мы хотели, – это жить в мире со всеми, оставаться в городе, где я родилась и где родились мои мама и папа, и все поколения наших предков, о которых нам известно. Много веков Венеция была нашим домом, а теперь… – Нина замолчала – боялась, что, если продолжит, ее незамутненное счастье растает и исчезнет.
– Венеция снова станет вашим домом, – сказал Нико. – Как только закончится война.
– Но, возможно, тогда будет слишком поздно. Мои родители…
– Не заслуживают того, что творится. И ты не заслуживаешь.
– Я с детства привыкла молиться – просить Господа защищать мою семью, хранить нас от бед…
– И сейчас молишься?
– Не молилась уже несколько лет. Надеюсь, ты из-за этого не подумаешь, что я плохой человек?
– Никогда, – прошептал Нико, нежно коснувшись губами ее лба. – Помимо прочего, еще и потому, что мне знакомы те же сомнения и страхи.
– Ты больше не веришь в Бога?
– Я очень хочу верить, но то, что мне довелось видеть и делать самому… изменило меня. Оставило след. И теперь я
