Сад принцессы Сульдрун - Джек Холбрук Вэнс
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Свечи ярко горели в настенных канделябрах – судя по всему, зал приготовили к ночному совещанию или к церемонии, но сейчас в нем было пусто.
Сульдрун и Эйлас спустились по узкой лестнице в каморку, соединенную с Малиновой гостиной, получившей такое наименование благодаря малиновой обивке кресел и диванов, – роскошное помещение с бежевыми деревянными панелями обшивки стен, отделанной слоновой костью, и огромным ковром ярко-изумрудного цвета. Сульдрун и Эйлас потихоньку подошли к выходной двери и выглянули в Длинную галерею, где в этот момент никого не было.
– Теперь уже недалеко, – сказала Сульдрун. – Сначала добежим до Почетного зала, а потом, если никто не появится, обратно до вестибюля Восточной башни – и наружу, мимо оранжереи.
Последний раз оглянувшись по сторонам, они добежали до сводчатой ниши входа в Почетный зал. Обернувшись, Сульдрун схватила Эйласа за руку:
– Кто-то вышел из библиотеки. Скорее, сюда!
Они проскользнули в Почетный зал. Здесь они остановились лицом к лицу, с широко раскрытыми глазами, переводя дыхание.
– Кто это был? – спросил Эйлас.
– Кажется, жрец Умфред.
– Может быть, он нас не заметил.
– Может быть… Если заметил, то обязательно придет проверить. Спрячемся в кладовой!
– Не вижу никакой кладовой.
– Она за шпалерой. Быстрее! Монах уже за дверью!
Пробежав к трону в конце зала, они спрятались за бордовым занавесом. Выглядывая в прорезь, Эйлас заметил, как открылась входная дверь – потихоньку, очень осторожно. На фоне тусклого зарева факелов Длинной галереи появился темный силуэт округлой фигуры брата Умфреда.
Несколько секунд Умфред неподвижно стоял под аркой входа; только его бритая голова крутилась – он внимательно осматривал зал. Недоуменно хмыкнув, проповедник медленно двинулся вперед, продолжая крутить головой.
Сульдрун бросилась к задней стене кладовой, нащупала железный стержень в углублении пола и поочередно вставила его в два отверстия.
Эйлас удивился:
– Что ты делаешь?
– Умфред может знать про кладовую, он все тут вынюхивает. Но этого он не может знать.
Потайная дверь отворилась; в темную кладовую вырвалось лилово-зеленое мерцание.
– Если Умфред подойдет ближе, мы тут спрячемся, – прошептала Сульдрун.
Эйлас, стоявший у прорези занавеса, сказал:
– Нет, он возвращается… Он уходит. Сульдрун?
– Я здесь! Тут король, мой отец, хранит свою тайную волшебную коллекцию. Иди посмотри!
Эйлас подошел к проходу в альков, неуверенно озираясь по сторонам.
– Ничего страшного! – подбодрила его Сульдрун. – Я тут уже была. Этот бесенок в бутылке – маленький леший. Конечно, он хотел бы, чтобы его выпустили, но я боюсь, что он настолько озлобился в заточении, что будет мстить даже своим освободителям. Зеркало на стене – Персиллиан; он говорит, когда у него хорошее настроение. А из этого коровьего рога текут или свежее молоко, или мед – в зависимости от того, кто его держит.
Эйлас осторожно шагнул внутрь. Желтоватый леший раздраженно встрепенулся и уставился на него из бутыли. Возбужденно взметнулись светящиеся цветные блестки в высоких флаконах на полке. Висевшая в тени под потолком маска горгульи чуть наклонилась к Эйласу и растянулась в недоброй усмешке.
– Уйдем отсюда, пока вся эта чертовщина не навела на нас порчу! – встревожился Эйлас.
– Никакого вреда эти вещи мне не сделали, – возразила Сульдрун. – А зеркало знает, как меня зовут, и говорит со мной.
– Того, кто слушает колдовские голоса, ждет беда! Пойдем! Нам здесь не место!
– Подожди, Эйлас. Может быть, зеркало опять что-нибудь скажет – оно, кажется, доброе. Персиллиан, ты здесь?
Из зеркала послышался печальный голос:
– Кто зовет Персиллиана?
– Сульдрун! Ты говорил со мной раньше, помнишь? И называл меня по имени. Вот мой любовник, Эйлас.
Зеркало издало мучительный стон и принялось декламировать нараспев, заунывным басом – медленно, так, чтобы можно было безошибочно разобрать каждое слово:
Тебя к ногам спасительницы, Эйлас,
Безлунной ночью море принесло,
И с ней, забывшись страстью неизбежной,
Зачал ты сына всем врагам назло.
Какой бы путь ни выбрал ты сегодня,
Везде прольешь ты слезы, кровь и пот,
Но свой союз скрепить обрядом брачным
Обязан ты, чтобы продолжить род.
Давно служу я королю Казмиру,
Три раза предрекал ему провал:
Четвертый раз он спрашивать боится,
И ждать свободы я уже устал.
Ты должен, Эйлас, взять меня с собою:
Под деревом Сульдрун, на берегу,
Укрой меня – и там под шум прибоя
Блаженным сном забыться я смогу.
Невольно, как во сне, Эйлас протянул руки к раме Волшебного Зерцала и снял его с металлического штырька, торчавшего из стены. Продолжая держать зеркало перед собой, он в замешательстве спросил:
– Каким образом мы можем обвенчаться?
Персиллиан отозвался из глубины зеркала звучным, многозначительным голосом:
– Ты похитил меня у Казмира, Эйлас! Отныне я принадлежу тебе. Я отвечу тебе три раза – и ты уже задал первый вопрос. Но если ты спросишь меня в четвертый раз – прощай, я буду наконец свободен!
– Хорошо, как тебе угодно. Но ты не ответил на мой вопрос.
– Возвращайтесь в сад, вас никто не задержит. Там будут скреплены ваши брачные узы – позаботься о том, чтобы они были неопровержимо подтверждены. А теперь торопитесь, время не ждет! Вы должны вернуться прежде, чем двери Хайдиона запрут на засовы!
Без лишних слов Сульдрун и Эйлас покинули тайное хранилище Казмира, плотно прикрыв за собой дверь, из-за которой настойчиво пыталось просочиться дрожащее лилово-зеленое свечение. Сульдрун приложила глаз к прорези шпалеры: в Почетном зале не было никого, кроме пятидесяти четырех кресел, производивших на нее такое впечатление в детстве. Теперь казалось, что кресла ссохлись и постарели – они уже не выглядели так грозно и величественно. Тем не менее Сульдрун чувствовала, что кресла задумчиво, мрачновато наблюдали за ней и Эйласом, пока они спешили к выходу.
Пробежав по пустой Длинной галерее в восьмиугольный вестибюль Восточной башни, они вышли под ночное небо. По пути к Урквиалу им пришлось срочно скрыться в оранжерее: навстречу, топая сапогами, звеня оружием и ругаясь, шли четыре дворцовых стражника.
Шаги стражников затихли вдали. Лунный свет, проливаясь под арками парапета, создавал на полу галереи вереницу бледно-серых форм, перемежавшихся тенями чернее ночи. Внизу, в городе, еще
