В Речи Посполитой - Илья Исаевич Левит
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Вообще, Бешт стремился к облегчению и упрощению необыкновенно сложной религиозной практики. Он хотел сделать свое учение общедоступным учением мирян и темной трудовой массы…
В личной свой жизни Бешт также имел много общего с еврейским простолюдином того времени, с которым он всячески братался, несмотря на свое влиятельное положение. «Он часто расхаживал по улицам и базарам с длинным чубуком во рту, останавливался и разговаривал даже с прохожими бабами», — пренебрежительно рассказывает о Беште один современник. Он любил по временам и выпить и, по свидетельству его легендарного биографа, мог пить самое крепкое вино, и в значительном количестве, нисколько не пьянея от этого…
Бешт, судя по имеющимся данным, не был богатым человеком, и даже часто нуждался, несмотря на то, что зарабатывал деньги в качестве составителя амулетов и знахаря. Но тем достатком, который он имел, а также своим общественным влиянием он часто пользовался для облегчения участи нуждающихся. Так, он нередко выкупал бедных арендаторов, которые, вследствие несвоевременного внесения арендной платы, попадали в заточение, в цепи и всячески истязались по панскому приказанию…
А вот часть беседы Бешта с Машиахом (Мессией. Бешту было видение): «И спросил я Мессию: „Скажи мне, господин, когда же явишься ты?“ И отвечал мне Мессия: „Вот тебе знак: когда станет известным учение твое, и откроется взорам мира, и разольются клады мудрости твоей, коей я обучил, а ты постиг, и когда прочие люди сумеют совершать такие же таинства, как ты, — тогда исчезнут все полчища нечистой силы и настанет время великого благоволения и избавления“».
Напоминаю, что пока в Меджибоже чудодействовал Бешт, в Париже Дидро издавал «Энциклопедию». Как видите, между совпадающими по времени событиями, происходящими в Европе, может быть «дистанция огромного размера».
Лирическое отступление
Но интересно, что для распространения своих идей, хасиды на рубеже XVIII–XIX веков достаточно широко использовали печатное слово. Книга к тому времени прочно вошла в быт евреев, даже в захолустье.
А теперь о главном сопернике Бешта и его младшем современнике, неукротимом враге хасидизма, Виленском Гаоне (мудреце), призвавшем очистить «божий виноградник — дом Израиля — от терниев» и преследовать хасидов беспощадно.
Из статьи И. Цинберга
«Предтечи еврейского просвещения в России»
Илья Гаон стоял на водоразделе двух течений: суровый фанатик и ревностный поборник старины, он в то же время являлся во многих областях убежденным новатором. Этот великий талмудист и ярый защитник застывшей обрядности был также одним из родоначальников просвещения и распространения светского знания среди северо-западного еврейства…
Его огромный авторитет являлся надежным щитом для всех, чей пытливый ум стремился к усвоению светских наук, чья душа не находила удовлетворения ни в каббалистической мистике, ни в сухой схоластике. И все эти лица группировались вокруг Гаона, признавая его центральной фигурой, великим учителем; к нему были устремлены взоры даже тех из них, которые жили вдали от Вильны, куда они совершали паломнические поездки и считали величайшим счастьем, когда им удавалось беседовать с великим отшельником…
В 1745 году Илья Гаон вернулся в Вильну (из путешествия по Германии), где и прожил до самой смерти. Не интересуясь никакими мирскими делами, он всю свою жизнь посвятил всецело науке. Его трудолюбие было изумительно. Отдавая сну не больше двух часов в сутки, он неизменно сидел, облаченный в талис и тефилин, погруженный в научные занятия. Чтобы не отвлекаться, он и днем занимался при искусственном свете, закрывая ставни…
Несмотря на затворническую жизнь и нежелание публиковать при жизни свои произведения, он вскоре приобрел славу величайшего авторитета своего времени по талмудическим вопросам и стал как в ученом мире, так и в народной массе символом огромной эрудиции и исключительной праведности…
Совершенно небывалым для той эпохи являлось также убеждение Ильи Гаона, что для изучения богословской науки необходимо знание не только еврейского языка, но и светских наук. Видя в Торе кладезь всякой мудрости, он указывал, что науки являются необходимым и законным дополнением к ней, так как без знания таких наук, как астрономия, география, математика, медицина и проч., многие вопросы, о которых трактуют Библия и Талмуд, остаются непонятыми. «Каждый пробел в области светского знания, — говорил он, — влечет за собою в десять раз больший пробел в знании Торы…»
Для распространения светских знаний он советовал своим ученикам переводить на еврейский язык научные сочинения…
Им (Гаоном) были составлены руководства по математике, географии, астрономии и т. д.
А вот что пишет по этому вопросу Дубнов: «Обнаружилась в этих кругах (у миснагидов) некоторая доля терпимости к опальным светским наукам… Виленский Гаон, сам занимавшийся между делом математическими упражнениями, разрешил своему ученику Баруху Шкловеру издать геометрию Эвклида в еврейском переводе (1780 год)…»
Более того, были, пусть минимальные, контакты Гаона с Мендельсоном (см. главу XXIX) через общих знакомых.
Однако, с другой стороны, исключительную строгость, проявляемую Ильей Гаоном по отношению к исполнению обрядов, подчеркивают все его биографы. Он считал, что религиозные обряды и заповеди — «облачение Божества».
«По твердому убеждению Ильи Гаона, не закон должен подчиняться требованиям жизни, а жизнь должна быть подчинена неизменным и незыблемым законам, исполнение и изучение которых составляет, по мнению И. Г., главный смысл жизни» (Цинберг).
Таковы были два самых выдающихся еврейских религиозных авторитета эпохи конца Речи Посполитой. Виленский Гаон, который был лет на двадцать моложе Бешта, дожил и до русской власти.
* * *
Когда в более поздние времена евреи хотели сказать, что что-либо совершенно невозможно, они говорили, что это будет, когда Бешт и Виленский Гаон согласятся друг с другом.
И далее существовало традиционное противопоставление — хасидский цадик близок к простому народу, доступен ему и враждебен светскому просвещению. «Литовский» раввин (миснагид) учен, понимает пользу светских наук, часто сам эрудирован не только в богословских вопросах. Из их среды вышли первые раввины-сионисты.
А само слов «хасид» у евреев времен Шолома Алейхема, помимо прямого своего значения, обозначало также просто еврея старого закала, живущего
