Старообрядцы и евреи. Триста лет рядом - Бондаренко Григорий Владимирович

По мнению Е. Королевой, староверы Латгалии относились к местным евреям с глубоким сочувствием, поскольку тоже подвергались гонениям и репрессиям за свою веру. Опрошенные исследовательницей респонденты-старообрядцы неоднократно с горечью рассказывали ей о расстрелах времен Холокоста, свидетелями которых они были.

Л. Л. Рыльский из села Покровка в Молдове вспоминал, что в 1941–1942 годах он был свидетелем того, как румыны гнали через это старообрядческое село колонны арестованных евреев. Более того, перед вывозом на расстрел их в течение какого-то времени даже содержали в местной школе.

Приведем цитаты из нескольких воспоминаний. Вот что информант из деревни Астицы (Псковская область) рассказывал о самом начале немецкой оккупации: «Сначала им [евреям] нашили звёзды, потом переменили, ты не должен идти по тротуары, а некоторые злом (специально. — Авт.) ехали, чтоб сбить, а разве оны не люди?» О. К. Усова тоже рассказывала Е. Данилко о раннем этапе оккупации, предшествовавшем уничтожению евреев:

Шо були евреи, и немцы их усех такие круги, тряпки (звезды Давида. – Авт.) понашили им на плечи. Это что еврей. Там же и старообрядцы, и русские были, а это ж евреи уже. И понашили им круги такие всем. Много здесь жили семьи… Еще немцы их заставляли работать. А что работать? Зима ж, мороз… Сейчас и морозов таких нема, тогда, знаешь, морозы 30–40 градусов были! И вот соломы по дороге настелють, немцы, натрусють, а жидов всех выгонють: «Идите подбирайте». И они бедненькие! Не вязены (варежки. – Авт.) же не дают одевать, ничто, голыми руками! Подбирают эту соломочку!

О Холокосте в русском старообрядческом селе Пилипы-Хребтиевские (Украина) вспоминала старообрядка М. А. Ягодина. Начала она свой рассказ с описания начального этапа – нашивания звезд Давида:

От когда немец пришел, приехали шушманы (то есть шуцманы, сотрудники охранной полиции. – Авт.) и стали евреев метить. И им почепляли такие как карты, как восьмерка, как девятка, такие бубновые. Такой угольничком сделаны, вот так вот наискосок шло. И почепляли на рукав всем эты бубночки.

Узнав о готовящемся расстреле, как минимум трое евреев из ее села смогли пересечь Днестр, по которому тогда проходила граница, и спрятаться на румынской территории. Отец Ягодиной, который контрабандой переносил золото и обменивал его в Румынии, встретил там одну из них.

В Прейли (Латгалия) респонденты рассказывали, как незадолго до начала войны один местный еврей хотел перейти с семьей в старообрядчество, по всей видимости понимая, что это могло бы его спасти от антисемитских преследований. Однако он не успел это сделать – и был расстрелян нацистами вместе с семьей.

Старообрядцы Латгалии вспоминали о массовых расстрелах: «Ай-ай-ай, такие хорошие евреи у нас были в Краславе, и их всих расстреляли!» (деревня Калишево); «Стадом-стадом с-под винтовку гнали и в яму» (деревня Зигманы). А вот красноречивое описание информанта из деревни Анчкины под Прейли:

Там, где расстреливали прейльских евреев, их самих заставляли копать эты ямы. Партию отберут по 10 каких человек, с узелочкам идут, рукам ребенка несут, заставляли, чтоб садились на ту яму, кровь, всё разрывными пулями! Что они делали кому? Там сколько этых ям? Как сдумаешь, сколько тут было переживаний!

Старообрядка О. К. Усова предоставила подробное описание расстрелов евреев Святска исследовательнице Е. Данилко. Она не была свидетельницей самих расстрелов, однако с края села прекрасно слышала звуки расстрелов; кроме того, уже после убийства евреев она, будучи подростком, ходила смотреть на место расстрела и видела все это воочию:

А за Святском, вот туды вот, у нас цегельня така была, салотопка… И вот там ета цигельня и такие вот с гор обрывы, обрывы, обрывы… И на конях, тада ж машин-то никаких же не було, и вот на конях этих евреев же вязуть. Семьями, и деточек держуть, и везуть их на тую цигельню. И там от-ко их уже расстреливають! С автомата. Поставять их у ряд, и стреляють, и стреляють. А мы же, вот так уже край Святска, и все ж слышим, как они их стреляють там. Усё! А тада уже какие недобитые, еще живые, ворочаются, так уже ходять и с автоматом и строчать, и строчать! По етих жидах, по евреям по етих. Ходять. Вот попостреляеть их уже все, они в крови. А у каких жидов волосы видно, ветер их, этот волос гоняеть… И вот попостреляли уже, кончили, всё. И мы собралися, сколько девчат. Я говорю: «Пойдемте поглядим». И хлопцы, ну, такие, подростки. «Пойдемте, сбегаем». Пошли! Дак оне там от-ко, знаешь! Одна жидовка держить детеночка, а он весь у крови той дитеночек, она держит… И хто покрытый материем, хто чем. Знаешь же, ишли с дома, так что уж ухватили там. И той детеночек в одеялочке увернутый, ляжить… Господи! Мы как глянули! Тикать оттыда! Такая жуть была!

О. К. Усова также рассказала историю о девочке, чей отец Морхул (Мордехай) был евреем, а мать Грушка (Аграфена или Агриппина) – старообрядкой. Родители девочки умерли, и она жила у своей тети-старообрядки. В какой-то момент к ним в гости пришли бабушка и дедушка со стороны отца. Узнав, что в девочке течет еврейская кровь, нацисты убили ее прямо на глазах ее родственников. Рассказчица об этом не упоминает, но довольно очевидно, что и еврейские бабушка и дедушка девочки впоследствии были уничтожены.

О. Каменецкий, потомственный старообрядец родом из Святска, также рассказал нам о расстрелах в селе:

Святск – это тоже и место Холокоста, на Цигельне, известное место, где было расстреляно 149 человек… Исключительно евреи, и дети, и та же семья Драгунских была расстреляна, их сначала прятали.

Он же рассказал нам сообщил нам о печальной истории одной из святских семей. По его словам, в селе жила старообрядческая семья, в которой дети взяли себе в супруги евреев. Уже после расстрела основной массы святских евреев немецкий офицер принес им спеленатого новорожденного ребенка и сказал, что это – их племянница из смешанной семьи и ее родители уже расстреляны. Тем не менее старообрядцы побоялись взять эту девочку из страха перед дальнейшими репрессиями, и та, по всей видимости, погибла. Пожилая информантка, которая рассказала эту историю, добавила, что после войны к ней приезжали из‐за границы родственники той девочки и говорили, что если бы она тогда спасла ее, то «жила бы как в золоте».

Н. Козлова и О. Каменецкий записали свидетельство Марии Григорьевны Усовой (урожд. Сватковская, 1930 г. р.) о ее довоенной учительнице Циле Ароновне Злотниковой. Про свою первую учительницу Усова рассказала, что та была очень хорошей, а

когда фашисты оккупировали село [Святск], то Циля Ароновна разнесла своим ученикам их метрики, хранившиеся в школе, со словами: Вам они еще пригодятся. Во время оккупации Циля Ароновна, ее муж и дочь погибли…

М. А. Ягодина описала кагаты – этим словом в Пилипах-Хребтиевских называли ямы для хранения картошки, – в которых встретили смерть жители ее села:

Было четыре кагаты – такие ямы, как силосные, как мое это все здание длины и метров пять, наверное, ширины. Когда их посгоняли туда, жидов, расстреливать в лес, их становили прямо над ямкой рядами и стреляли. Оны падали, кого убили, а хто живой. Кричали оны там, понарвали волосы… У них там над этым, над ямой держали ще скоко. Шо, думаешь, сразу пригнали да в яму? Так страшно евреи просилися, так кричали. А потом поставили их рядом, подгоняють к кагаты, строчуть, оны падають и всё. Ужас был, страх.

По рассказам Ягодиной, одна еврейка смогла спасти грудную дочь следующим образом. Когда немцы вели ее на расстрел, она незаметно перекинула младенца на двор местной украинке. Та выдала ребенка за своего собственного и вырастила его; соседи, знавшие об этом, также хранили молчание. Спасенная девочка позднее получила медицинское образование и работала неподалеку, в поселке Новая Ушица, женским врачом. После расстрела Ягодина из любопытства пошла посмотреть с другими детьми на место расстрела. Им предстала страшная картина: