Старообрядцы и евреи. Триста лет рядом - Бондаренко Григорий Владимирович

Издание не указало имени автора этой статьи, но исследователи предполагают, что им был известный старообрядческий полемист Ф. Мельников. Так или иначе, на примере дела Бейлиса мы видим, в чем была одна из причин симпатии старообрядцев к евреям: антиеврейские кампании властей напоминали им антистарообрядческие действия и законы России.

ИСААК ЛЕВИТАН И СТАРООБРЯДЦЫ

Ранее мы писали преимущественно о том, как жили бок о бок простые евреи и старообрядцы, а теперь, в конце главы о взаимопомощи и сотрудничестве, приведем пример из мира людей искусства. Так, общение со старообрядцами и поддержка с их стороны сыграли заметную роль в жизни и творчестве знаменитого русского художника еврейского происхождения Исаака Левитана (1860–1900). В 1885–1886 годах он принял предложение Василия Поленова поработать в Частной опере знаменитого мецената-старообрядца Саввы Мамонтова (1841–1918) и создал декорации к «Русалке», «Виндзорским кумушкам», «Снегурочке», «Жизни за царя» и некоторым другим операм. Этот период в жизни Левитана длился совсем недолго, однако дружба с другими художниками из мамонтовского окружения продолжалась у него до конца жизни.

Важную роль в биографии художника сыграло его общение с Сергеем Морозовым (1860–1944), предпринимателем из знаменитой старообрядческой семьи. Ряд источников сообщает о том, что к концу 1880‐х Исаак Левитан и Сергей Морозов были уже близкими друзьями. Сергей Тимофеевич восхищался талантом Левитана. Приблизительно в это время он, не состоявшийся как художник, передал в безвозмездное пользование бездомному на тот момент Левитану помещение своей мастерской в Москве. Позднее Морозов отдал ему и жилой флигель, в котором находилась мастерская. Кроме того, незадолго до смерти, летом 1899 года, Левитан проживал в усадьбе Морозова в Звенигородском уезде под Москвой. По мнению исследователей Леонида Юниверга и Григория Бокмана,

годы, прожитые Левитаном во флигеле Сергея Морозова, были самым плодотворным и благополучным периодом его жизни. В этом скромном домике им были написаны почти все лучшие картины, здесь он превратился в великого мастера пейзажа, стал академиком, познал радость преподавания и переживаний за успехи учеников, став руководителем пейзажного класса. Его мастерская стала местом встреч не только с многочисленными друзьями-художниками и учениками, но и с почитателями его таланта, с выдающимися деятелями культуры, в числе которых Ф. Шаляпин и К. Тимирязев.

В 1892 году, когда по новому указу правительства все евреи должны были покинуть Москву, о том, чтобы Левитану было разрешено проживать в столице, хлопотал сам Павел Третьяков. Позднее Павел Михайлович неоднократно приобретал у Левитана его полотна (например, картины «Март», «Золотая осень», «Ненюфары») для своей галереи, а также состоял с ним в деловой и дружеской переписке.

Со старообрядческой церковью и общиной города Плеса связана история создания нескольких полотен и этюдов, в том числе одной из самых знаменитых работ художника – «Над вечным покоем». Изображенная на полотне деревянная церковь Петра и Павла, по некоторым данным, была построена в Плесе еще до раскола. Левитан посетил эту местность несколько раз в течение 1888–1890 годов; картина была создана позднее, в 1893–1894 годах, на озере Удомля близ Вышнего Волочка, однако церковь перенесена с этюда, сделанного ранее в Плесе. С. Кувшинникова вспоминала: «Только церковь была в натуре другая, некрасивая, и Левитан заменил ее уютной церквушкой из Плеса».

Петропавловская гора, на которой находилась церковь, сейчас носит имя художника. По сообщению Софьи Петровны, она и Левитан посетили церковь во время богослужения:

Аромат ладана смешивался с запахом сырой затхлости, и огненные блики мистически мелькали на венчиках образов на иконостасе, а в довершение впечатления в углу появились вдруг три древние старухи, точно сошедшие с картины Нестерова. Их фигуры в черных платках и старинных темных сарафанах странно мелькали в голубоватых волнах ладана. Истово крестились они двуперстным знамением и клали низкие, глубокие поклоны. Потом я узнала, что эти женщины здесь же, в этой церкви, были когда-то венчаны и очень ее почитали…

Как вспоминала сестра А. П. Чехова Мария Чехова, Левитан вообще любил вечернюю службу в тихих деревенских церквах. По ее словам, «тихая ее прелесть была этому еврею ближе, чем многим православным».

Кувшинникова вспоминает:

…картина «Золотой Плес» была написана около того же времени (то есть около 1889 года. – Авт.) и при довольно необычайных условиях. Судьбе угодно было впутать нас в семейную драму одной симпатичной женщины-старообрядки. Мятущаяся ее душа изнывала под гнетом тяжелой семейной жизни, и, случайно познакомившись с нами, она нашла в нас отклик многому из того, что бродило в ее душе. Невольно мы очень сдружились, и когда у этой женщины созрело решение уйти из семьи, нам приходилось целыми часами обсуждать с ней разные подробности, как это сделать. Видеться приходилось тайком по вечерам, и вот, бывало, я брожу с ней в подгородной рощице, а Левитан сторожит нас на пригорке и в то же время любуется тихой зарей, догорающей над городом. Здесь подметил он и мотив «Золотого Плеса», который потом каждое утро стал писать, наполняя запас впечатлений своими наблюдениями по вечерам.

Подробно об этой драматической истории, в ходе которой Левитан вмешался в судьбу местной старообрядческой семьи и помог женщине бежать от нелюбимого мужа, пишет плесский краевед Леонид Смирнов, также выходец из старообрядческой среды. По его сведениям, старообрядку звали Анна Александровна Грошева. Выданная замуж за молодого купца Ксенофонта Максимовича Грошева, переселившегося в Плес из соседней деревни, она принадлежала к тому же самому согласию, что и муж. Жизнь в семье мужа оказалась для нее невыносима, и в значительной степени под влиянием общения с Кувшинниковой и при содействии художника Грошева действительно бросила мужа и бежала от него в Москву. Так Левитан невольно оказался напрямую вовлеченным в разлад в одной из старообрядческих семей Плеса.

Смирнов также развенчивает слух о том, что во время жизни в городе Левитан снимал зал для живописных работ в доме того самого купца Грошева. По его мнению, слух не основан на фактах, а сам Ксенофонт Грошев (которого Смирнов хорошо знал лично) «отдать зал своего дома „жиду“… никак не мог».

Знаменитый художник окончил свои дни 22 июля (4 августа) 1900 года в том самом флигеле в Трехсвятительском переулке, который Сергей Морозов в свое время предоставил ему в качестве мастерской (на верхнем этаже) и места для жизни (на первом этаже).

Добавим, что Левитан был не единственным талантливым художником еврейского происхождения, кому оказывали помощь старообрядцы. Так, уже упомянутый нами Павел Третьяков сыграл важную роль в жизни многих других художников-евреев – к примеру, он помогал Авелю (Адольфу) Ильичу Левитану, брату И. И. Левитана; Савва Мамонтов состоял в дружеских отношениях с известным скульптором Марком Антокольским. В момент знакомства с меценатом у Антокольского были серьезные финансовые трудности. Мамонтов, узнав об этом, тактично не стал предлагать денег, но заказал скульптору статую «Христос перед судом народа». Антокольский писал позднее, что благодаря выданному ему в качестве аванса кредиту в 2000 рублей он смог решить свои проблемы. Сам же Мамонтов, также достаточно неплохо занимавшийся лепкой, летом 1883 года вылепил во флигеле-мастерской в Абрамцеве портрет Антокольского. Скульптор высоко ценил Мамонтова и писал, что тот относится к числу «самых прелестных людей с артистической натурой». Третьяков, Морозов и Мамонтов также были одними из первых меценатов, заметивших и поддержавших в 1914–1915 годах Исаака Иткинда – безденежного, но талантливого скульптора из Вильно.