Крестоносцы - Режин Перну

Достаточно, с другой стороны, бросить взгляд на карту, чтобы понять весь интерес христиан к отделению Египта от государства Алеппо или Дамаска и от всей месопотамской державы, в XIII в. это была неизменно преследуемая политическая цель, по крайней мере, когда проводилась последовательная политика Основные линии этой политики были намечены в первый период существования франкской Сирии. На протяжении всего правления в XII в. Амори I, одного из наиболее деятельных и предусмотрительных королей Иерусалима, доминирующим в политике был египетский вопрос, разрешенный им наиболее благоприятно для его королевства, поскольку Египет на некоторое время стал франкским протекторатом.

Условия установления протектората изложены с обычным мастерством Гильомом Тирским, историком Амори I и свидетелем переговоров, ведшихся этим королем и его советниками. В то время правитель Алеппо, свирепый Нуреддин, тюркского происхождения, захватил Дамаск (25 апреля 1154 г.) и объединил таким образом мусульманскую Сирию. Египет же был в руках последних представителей династии Фатимидов, находившейся в состоянии полного упадка и переживавшей постоянные заговоры и трагедии при своем дворе, «вероятно, самым коррумпированным, какой когда-либо был»43. Более того, Фатимиды считались большей частью мусульман еретиками. В 1153 г. в Каире разыгралась самая тяжелая драма, когда один из придворных, Диргхам, изгнал визиря Шавера и организовал избиение семидесяти эмиров, что, судя по восточным хроникам, сильно ослабило египетскую армию. Шавер обратился за помощью к Нуреддину, а тем временем король Иерусалима Амори отправил в долину Нила армию, оказавшуюся впоследствии ему полезной.

Шавер, восстановив свою власть в государстве с помощью Нуреддина, очень скоро начал тяготиться зависимостью от сирийской державы. Ширкух, дядя знаменитого Саладина, делавшего тогда свои первые шаги на военном поприще, смотрел на Египет как на завоеванную страну, и, держа там свои военные силы, облагал население поборами по своей воле. Чтобы избавиться от него, Шавер не замедлил воззвать к королю Иерусалима. И первая египетская кампания завершилась изгнанием из Египта армии Ширкуха в 1164 г.; и когда по приказу Нуреддина он во второй раз вторгся в Египет в 1167 г., Шавер вновь обратился ча помощью к Амори. Так франкский король стал своего рода арбитром в противостоянии двух сил исламского мира, которые вели между собой не только войну интересов, но и войну религиозную, ортодоксальных суннитов против еретиков шиитов.

Именно по этому поводу была написана любопытная страница истории крестовых походов о приеме Каирским халифом, под руководством его визиря Шавера, двух франкских рыцарей, Гуго Кесарийского и тамплиера Жоффруа. Халиф Египта, совсем молодой человек, «жгучий брюнет, высокого роста, с красивым лицом и очень великодушный, живший среди множества женщин», принял их в покоях своего дворца, произведших на франкских баронов неизгладимое впечатление: «Там были мраморные бассейны, полные чистейшей воды, всюду слышно было щебетанье многочисленных неведомых у нас птиц… Для прогулок были галереи с мраморными колоннами, инкрустированными золотом, и со скульптурами; пол был выложен разными материалами, и вообще весь этот променад был действительно достоин королевского величества… Далее начальник евнухов провел их в другие помещения, еще более красивые, чем первые, там были разнообразные и удивительные четвероногие, каких только может изобразить рука художника, описать поэт или можно увидеть во сне, то есть такие, какие водятся в странах Востока и Юга и неизвестны на Западе».

В этой обстановке из сказок «Тысячи и одной ночи» визирь Шавер представил посланцев короля Иерусалима своему сеньору: «Удивительно быстро раздвинулся златотканый занавес, украшенный множеством драгоценных камней и висевший посреди зала, скрывая трон; и тогда появился халиф, представляя свое лицо всем устремленным на него взорам, он сидел на золотом троне в одежде более великолепной, чем королевская, в окружении небольшого числа домашних слуг и близких евнухов. Тогда визирь смиренно, с величайшим почтением подошел к государю, поцеловал ему ноги и изложил причины приезда послов, сказав о содержании заключенных договоров, а под конец объявил, что его сеньор расположен сделать для послов».

В церемонии этого приема был один характерный эпизод. Гуго Кесарийский, который, видимо, сохранил свое хладнокровие, несмотря на все великолепие дворца и на то, что народ распростерся в благоговении перед халифом, когда увидел его, попросил, чтобы халиф пожал ему руку в знак доверия. Близкие властителя «с ужасом восприняли эту просьбу как нечто неслыханное». Халиф все же протянул руку, но обернутую полотном, однако Гуго невозмутимо настаивал на своем: «Сеньор, у доверия нет околичностей, и нужно, чтобы все было открыто в обязательствах, кои государи принимают на себя, вступая в соглашение… Поэтому или вы протянете мне обнаженную руку, или я вынужден буду считать, что вы неискренни и имеете заднюю мысль, чего мне не хотелось бы». В конце концов халиф снизошел к этой настойчивой просьбе и с улыбкой пожал своей обнаженной рукой руку посланца.

Другим любопытным эпизодом этих франко-египетских отношений был въезд франков в Александрию после осады города, оборонявшегося юным Саладином. Это произошло в августе 1167 г., когда капитулировали армии Ширкуха и Саладина, против которых египетские и франкские солдаты сражались бок о бок. Король Амори показал тогда, на что способен франкский рыцарь, лично утвердив полную амнистию тем жителям Александрии, которые помогали Саладину, бежавшему под защиту короля Иерусалима; более того, именно Амори предложил свои суда для перевозки в Сирию раненых из курдо-арабской армии. И Гильом Тирский пишет о своего рода братстве, царившем между двумя противостоявшими друг другу лагерями: «Жители Александрии, изнуренные и изголодавшиеся за время осады, вышли из города, чтобы успокоиться и поговорить с теми, кого совсем недавно боялись, как посланцев беды и смерти. Наши, со своей стороны, поспешили войти в город, чего они так желали, и стали свободно прогуливаться по улицам, в порту, по укреплениям, тщательно все рассматривая, чтобы по возвращении домой обо всем подробно рассказать своим соотечественникам и порадовать своих друзей интересными историями».

С этого времени правительство Каира обязано было королю Иерусалима ежегодной данью в сто тысяч золотых монет и становилось его вассалом. Но со следующего года ситуация круто изменилась, и франкский поход на сей раз против того же Шавера привел к отмене условий прежнего договора.

А 18 января 1169 г. Египет был потрясен новым переворотом; Саладин убил Шавера и вскоре низложил последнего фатимидского халифа (1171), и на смену разложившемуся двору халифа пришло военное правление. С этого времени можно уже было предвидеть, что рано или поздно он под своей сильной рукой объединит мусульманский мир. Это и случилось, когда Нуреддин умер в Дамаске (15 мая 1174 г.), оставив наследником всего лишь одиннадцатилетнего ребенка Мелик-эс-Салика, и в том же году (11 июля 1174 г.) от тифа в возрасте тридцати девяти лет умер король Амори. Таким образом быстро изменилась та ситуация, благодаря которой египетская политика Амори обеспечивала ему в свое время роль арбитра в мусульманском мире.

На протяжении всего XIII в., как свидетельствуют усилия Жана де Бриенна, Фридриха II и, наконец, Людовика Святого, Египет представлялся ключом к франкским владениям в Сирии. Дважды возникал проект обмена Дамьетты, осажденной франками, на Иерусалим. По правде говоря, в первом случае осада Дамьетты стоила крестоносцам огромных потерь, поэтому, когда Людовик Святой в 1249 г. направил свои силы к этому городу и с первого удара захватил его благодаря блестяще успешной высадке 6 июня, то его победа потрясла египетский мир. Султан Египта тогда в наказание велел казнить пятьдесят эмиров, после чего при каирском дворе более чем когда-либо пошли друг за другом убийства и перевороты.

Жуанвиль оставил патетический рассказ о страшной охоте на человека, завершившейся смертью султана Туран-шаха, последнего потомка Саладина; он был убит мамлюками по приказу того, чье имя вскоре стало знаменитым, когда он после серии убийств вознесся на вершину командования тюркско-арабскими силами, — это султан Бей-барс. Попав в плен вместе со многими своими спутниками, хронист оказался на охраняемой галере, откуда видел часть этой варварской охоты. Туран-шах еще ранее велел построить при входе в лагерь башню из еловых досок, обитую раскрашенным полотном; когда он увидел, что ему в конце устроенного им пира начинает угрожать мамлюкская гвардия, то решил скрыться в этой башне: «Султан, молодой и легкий, с троими близкими людьми, убежал в башню, которую построил, мамлюки стали кричать ему, чтобы спускался, но он потребовал гарантий безопасности. Тогда они сказали, что заставят его спуститься силой, с помощью греческого огня, который подожжет башню из еловых досок и полотна. Башня действительно быстро загорелась, и я никогда не видел такого красивого и высокого пламени. Султан спешно спустился и бросился к реке по той дороге, о которой я ранее говорил… Но мамлюки с мечами и копьями преградили ему дорогу, и когда он подбежал к реке, один из них вонзил ему копье в бок, и с ним султан нырнул в воду. Они же бросились вплавь за ним и добили его в реке около нашей галеры, где нас держали под стражей».