Сергей Павлович Королев - Ребров Михаил Федорович

— Левин, Петр Степанович…

— Петр Степанович? — вскрикнул Королев. — Петр Степанович Левин, дорогой вы мой…

Он повернулся к Тюлину:

— Помнишь, я говорил тебе о нем? — Королев положил руку на плечо товарищу. — Делился хлебом со мной, подсказывал, как уберечься о цинги, помогал не потерять веру в себя, в справедливость. Очень я благодарен ему.

Левин добрым взглядом смотрел на Королева, а тот продолжал:

— Очень было важно — не потерять себя, не утратить веру. Иначе — конец. Мучительный, хотя и недолгий…

Он говорил, говорил не переставая. Настойчиво, сильно, переполняясь воспоминаниями прожитых в страхе и мучениях лет. Счастливый, что уцелел. А потом вдруг замолчал, нахмурил брови, сунул руки в карманы пальто и, словно обращаясь только к самому себе, тихо сказал:

— Из песни слов не выкинешь. Из жизни — тем более.

«…Вынырнувший из воды огромный медного цвета диск золотил горизонт. К рисовым полям потянулись вереницы босоногих китайцев с плетеными корзинами за плечами и в таких же широкополых шляпах. Было свежо и тихо, как вдруг неожиданно произошло затмение солнца. Люди заметались в страхе. Ужас объял всех, видевших, как Черный дракон пожирал раскаленный диск. В причудливом смешении ярких красок света и тьмы императорский дворец казался огромной крепостью, брошенной защитниками. Вскоре светило совсем исчезло, и черная мгла упала на землю. Однако счастье не оставило жителей Великой Восточной Страны: Черный дракон выплюнул Солнце, и снова стало светло. Когда пришло успокоение, император повелел отрубить головы двум звездочетам, которые проглядели Дракона и не предупредили правителя о надвигающейся беде. Их звали Хи и Хо…»

Королев захлопнул книгу. За окном было темно, только месяц светил холодным призрачным светом. Яркий, будто никелированный, опустив книзу остроконечное жало кривого янычарского ножа, он медленно плыл в рваных дымчато-белых облаках и в то же время оставался неподвижным. «Черный дракон», — усмехнулся Королев и выключил свет. Было заполночь, а в пять нужно было уже вставать.

Испытания на полигоне в Капустином Яре проходили с переменным успехом. Боевое «изделие» капризничало по мелочам, и это злило Королева. Он не спал ночами, посекундно проигрывая в уме каждый старт. Но вот пришла удача: пуск, еще пуск, еще… Все, как говорили, «гладкие», что означало «нормально». Ракета обретала «устойчивую надежность», это поднимало настроение главного конструктора.

— Послушай, Николай1, — начал Королев таинственно, вполголоса, полуприкрыв веками маслины своих глаз, — ты помнишь наш разговор в Германии?

Они приехали на стартовую позицию, когда солнце только царапнуло небо узким оранжевым клином. Бело-серая степь с оспинами выветренной земли и редкой щетиной жухлой травы казалась безжизненной. Солнце всходило, и пустыня, скованная утренней прохладой, желтела. Оттенки этого цвета переливались, напоминая чем-то фантастический лунный пейзаж.

— Так помнишь? — не отставал Королев.

— Разве запомнишь все, о чем говорили…

Пилюгин не отрывал взгляда от солнца, которое огромным блином медленно выползало из-за горизонта.

— Вспомни, вспомни! — настаивал Королев.

Легкая ухмылка коснулась его губ, а глаза наполнились задорным торжеством: «Что ты знаешь о Черном драконе?»

В послевоенной Германии, где они встретились и сдружились, было много разговоров: о войне, «катюшах», немецких «фау», Вернере фон Брауне, ужасах концлагерей и подземных заводов «Дора», о разработках на «Факетенбау», в Пенемюнде, Леестене…

— О Черном драконе? — переспросил Пилюгин и раздраженно добавил: — Не до драконов мне сейчас. Не пойму, почему телеметрия то идет ровно, то начинает рваться.

— О телеметрии потом, — перебил Королев. — Ты на Луну полететь хочешь?

— Я в Москву полететь хочу, — буркнул Пилюгин.

Королев на это не отозвался и переспросил:

— Хочешь или нет?

— Когда? — невозмутимо подстроился к тону разговора Пилюгин.

— Когда! Ты сначала ответь: хочешь или нет? — не отступал Королев.

— Ужасно хочу, — усмехнулся Пилюгин. — Я только и мечтаю о ней, думаю, ночами не сплю.

— А ты спи. Еще есть время. Лет эдак двадцать, двадцать пять…

Королев вздохнул и мечтательно добавил:

— Придет это время, обязательно придет…

— Фантазер ты, Сергей, — не выдержал Пилюгин. — Прийти-то оно придет, но уже без нас.

Королев посерьезнел и насупился:

— Ты как знаешь, а я хочу дожить…

Пилюгин повел плечами:

— Признайся, Сергей, ты психологически не готов к предстоящему. Да и я тоже.

— Почему? — не скрыл удивления Королев.

— Я не о сегодняшнем дне. Все, что мы делаем, просто неизбежно. И на пределе возможного… Так или нет?

Королев ответил не сразу:

— Еще Циолковский говорил, что путь в космос начинается с преодоления себя. Ты в детстве мечтал о космосе, Николай?

— Нет. Я мечтал о большом куске черного хлеба.

Королев промолчал. Он вдруг снова подумал о Черном драконе, но пробурчал неопределенно:

— И я тоже…

Они направились к ракете. Заправка заканчивалась. Людей на площадке оставалось немного. Королев замедлил шаг, чтобы закончить разговор:

— Вот мы с тобой о куске хлеба вспоминали, а Циолковский мечтал о горах хлеба и еще — о бездне могущества…

Когда у Королева зародилась идея лунной ракеты? Сейчас, когда Сергея Павловича нет с нами, можно называть разные даты. В чем-то они будут предположительными. Но есть и строго документальные свидетельства. История сохранила любопытную стенограмму доклада Королева в Академии наук:

«Реальной задачей является разработка полета ракеты на Луну и обратно от Луны. Эта задача наиболее просто решается при старте с Земли. Несколько труднее обстоит дело с возвращением на Землю той аппаратуры, которая будет установлена на спутнике или на ракете, пущенной к Луне. Не надо только думать, что высказанные мною предположения являются очень далекими…»

Эта оговорка не случайна. Доклад сделан в апреле 1956-го, когда еще не было на орбитах спутников, а все рассуждения о космических полетах воспринимались как нечто фантастическое.

К Черному дракону Королев вернется в конце 1957-го и выскажется вполне определенно: «Задача достижения Луны технически осуществима в настоящее время…» А в начале 1958-го изложит подробный план исследования Луны с перечнем технических проблем, которые должны быть решены, и возможных вариантов их решения.

В ЦК отреагировали на «лунный проект» жестко: «Занимайтесь делом». «А это разве не дело?» — попытался возразить Королев, однако разговора не получилось. «Мечтатель вы, Сергей Павлович, неисправимый мечтатель», — смягчился «куратор». «Почему неисправимый?» — хотел было спросить Королев, но это намерение тут же исчезло: «С кем споришь, зачем унижаешься?»

Вот уж неистовое лицемерие: в песнях поем: «Страна мечтателей, страна ученых», а когда надо принимать решение, поддержать, воодушевить, начинаются оглядки: «Не торопимся ли? Поймут ли нас? Партия ставит конкретные задачи…» А штурм Луны разве не конкретен? Такое по силам не каждому государству, даже если оно значится в ранге великих. За таким единением науки и техники — величие нации, ее престиж. Да и предостережение другим, ибо ракета, могущая достигнуть Луны, накроет любую земную цель.

В Подлипки Королев вернулся хмурым, молчаливым. «Я час-другой занят, — предупредил секретаря. — По телефону не соединять, по всем вопросам — к Мишину». Откинувшись в кресле, уперся взглядом в портрет Циолковского: «Все едино: и тогда, и теперь», и стал накручивать себя, разжигая злость и обиду. «Занимайтесь делом», — возмущенно повторил и стукнул кулаками по столу.

Такая «мелочь», как мечта, в стране не ценилась. Можно было прожить и без нее, делать какое угодно дело просто так, без «крыльев», без «полета». Важно было служить — режиму, идее, лозунгам. Идея формулировалась директивно и не подлежала обсуждению. «Перекуем мечи на орала» — и все. А если подумать?..