Разрушительная красота (сборник) - Евгения Михайлова

Кристина устроила Еву на правой руке, прижала крепче к груди, девочка уже засыпала, левой сжала руку своего сына и сказала:

— Мы пойдем туда. Там наш дом. Там наш дом, а не Васьки-рыжего. Я повешу черные шторы, я закрою дверь на все замки, я научусь стрелять. Если Васька обидит моих детей, я чем-нибудь разобью его голову. Я посмотрю, наконец, на его мозги без черепа. Может, именно там источник этого зловония.

И утро разлилось вокруг, и трава обняла ее босые ноги. Повсюду цвели васильки, так земля назвала и своих детей.

Утром зазвонил внутренний телефон. Потом в дверь постучали. Сначала тихо и осторожно, потом все громче и громче. Или Кристине казалось, что стук так гремит. Она встала, неторопливо вошла в ванную, надела гостиничный, конечно, белый махровый халат, плеснула в лицо холодной водой, провела щеткой по волосам, взглянула себе в глаза… Странно, они как будто в подводке. То ли жестокая явь, то ли резкий сон оставили в живых только их. Она спокойно пошла открывать. Готова была увидеть кого угодно. Полицию, насильника, Ваську-рыжего. Не хотелось бы только видеть подругу Елену. Кристина не может с ней делиться этим, но не знает, как это спрятать, как объяснить, что они больше не увидятся в этот ее приезд.

Первое, что увидели ее глаза, была белая мужская рубашка. Кристина медленно поднимала взгляд по сильной и красивой мужской шее… Этого не может быть! Это не может быть он — Рустам, ее однокурсник, ее маленькая, короткая песня длиною всего в один месяц. Их послали на первом курсе помогать на каких-то опытных полях. Он был самым красивым из ребят. Высокий, стройный, сильный, аристократически небрежный. Глаза-каштаны, волосы — густой лес, усы… Она так не любила усы. Но у Рустама… Кристина через три дня узнала, как это приятно, когда жар поцелуя прячется в тепле и родном, сразу родном запахе. Когда они приехали в Москву, он приезжал с группой на ее день рождения, в ее с мужем квартиру. Сидел молча среди веселья и шума. Поцеловал ее в коридоре, перехватив, и ушел раньше всех. И потом они почти не виделись. Лишь в конце учебного года встретились случайно у кабинета, где сдавали зачет, Рустам скользнул взглядом по ее синему шелковому платью. Для беременных. Она родила осенью от постылого мужа. А ребенок получился такой, как от большой любви. Потом ей сказали по телефону, что Рустам бросил институт. Никто не знал, где он. Он был очень скрытный и совсем не компанейский. «Это все», — как обычно, сказала себе Кристина.

— Я не могу поверить, Рустам. Какими судьбами? Как ты меня нашел?

— Можно войти? Если ты не забыла, то именно я живу в Тбилиси. Это ты здесь своими судьбами.

Он вошел, как будто они виделись вчера, а здесь он по праву близкого человека. Закрыл дверь на ключ. Прошелся по номеру, посмотрел на вазу с раздавленным виноградом, на пакетики из-под марганцовки, остатки ржавой и темной жидкости в бутылке из-под сока. Повернулся к ней.

— Я, в общем, по делу. По этому делу. — Он взял в руки один пакетик. — Тебе больше не нужно бояться. Ничего не нужно бояться. Я немного опоздал вчера вечером. Шел за тобой из ресторана, но меня кто-то задержал по дороге. Меня всегда кто-то останавливает. Побежал, когда увидел, что за тобой свернули Бадри с отморозками. Догнал, когда… Кристина, там не было полиции, не бойся и этого. Никто ничего не узнает. А Бадри… Собственно, он наконец заплатил за все. Больше насиловать никого не сможет.

— Что ты сделал?! Ты убил его?

— Нет. Но сделал. Я же сказал, насиловать не будет.

— Но…

— Я теперь врач. Нейрохирург. Ушел со второго курса, если ты заметила, и поступил в мед. Не только потому, что ты родила и я не мог за тебя бороться. Наверное, главным образом потому, что это не мое — просто писать. Мужчина должен владеть оружием и кастетом, чтобы защитить кого-то от беды, скальпелем, чтобы вернуть кому-то жизнь. У него должны быть бессонные и крепкие руки, чтобы удержать, наконец, свою женщину. Которую я столько лет ждал… Так что я разобрался с этим ублюдком умеючи.

— Но как же это…У вас кровная месть.

— Не тот случай. Кто он и кто я. Он — грязь под ногами. Я — врач. У нас это умеют ценить. Я спас его отца от инсульта, я собирал по косточкам черепушку его брата, такого же идиота, которому пробили голову монтировкой. Я и к нему как-то приезжал по вызову «скорой», где сначала набирался опыта. Живот ему вспороли. А потом принимал у него дома роды у его жены, которую он потом все же забил насмерть. Отсидел меньше трети срока. Кристина, я хочу тебе сказать. Есть такая национальность, такой пол и такая сексуальная ориентация, как криминальный подонок. Только так делятся люди. Люди и нелюди. Что касается марганцовки и твоих страхов, то он здоров. Это точно. Он — трусливая падаль, выбирает только чистых девушек и женщин, а потом все равно бегает проверяться.

Кристина сжала руками виски, провела ладонью по лицу, снимая морок и туман.

— Но как ты вообще узнал, что я приехала?

— Большая проблема, — рассмеялся Рустам. — Мы вместе учились, и только с тобой, пожалуй, не было никогда связи. А другие приезжают и рассказывают, разумеется, и о тебе. Много о тебе. Ко мне привозят родственников оперировать. У ГБ, между прочим, я печатался. Елена Авалиани — не просто моя хорошая знакомая. У нее очень больна мать. Я оперировал ее уже два раза. Она мне и говорила всегда, когда ты приезжаешь. Не то чтобы я жаловался на судьбу, но она пишет психологическую прозу, наверное, поняла, как у меня все тяжело к тебе. Я просил, чтобы она не говорила обо мне. Как сказано одним несчастливым поэтом, — «я не хочу печалить вас ничем».

— Где ГБ?

— Вот этого не знаю. Я видел вас тогда. Не подошел. И в этот раз не собирался. Но мы успеем поговорить. Я, собственно, здесь как «скорая помощь». Нужно есть, пить, дышать воздухом, короче, восстанавливаться.

— Ох, — произнесла Кристина, опускаясь на кровать. — Ох, как же это все…

Он стоял на расстоянии, не подходя к ней, в белоснежной, торжественной рубашке, в голубых джинсах на стройных ногах, смотрел прямо и почти строго, а ее руки сами развязывали пояс белого халата. Все впервые у нее в этот раз здесь. И женская большая беда впервые, и ее инстинкты впервые настолько совпали с инстинктами другого человека. Ее мужчины, который ее искал, ждал, защитил. Спас.

Через два часа она ему прошептала, почему приехала, рассказала тихо сон. Он закрыл ее губы поцелуем. Он все с них считал.

Кристина не позвонила никому из грузинской группы контактов. Благоуханным воздухом была полна ее голова. Южное солнце послало свои лучи — своих детей — в ее кровь.

Сороковой день Ефима Лазаревича они отметили вдвоем в чистом и надежном доме Рустама. Ефим Лазаревич все же послал Кристине знак о том, что не ушел совсем. Она так и думала.

Горбун

Мать назвала его Алексеем. Защитником. Она была тихой, мирной и спокойной женщиной. Когда ей сказали, что у нее родился на удивление здоровый ребенок, у которого сразу сильно и ровно застучало сердечко, не дрогнувшее при выходе в белый свет, она подумала, что родила защитника и себе, и всем слабым вокруг. Так бы оно и было. Но Алеша в школе переоценил силу и ловкость своих ног и рук. Полез на спор по канату, который ребята спустили ему с балкона восьмого этажа. Нет, подвели не руки-ноги. Подвели ребята, которые непрочно привязали к решетке балкона канат. Он оборвался на высоте шестого этажа. Сильный организм, сильный характер, и, главное, сильное сердце позволили Алеше вынести все муки — вытяжки, корсет, операции. Он даже не отстал от сверстников в учебе. Он ходил, бегал, подтягивался и отжимался на сильных руках. Просто ровный и гибкий позвоночник накрыл безобразный, большой горб.

Мама называла его по-прежнему Алешенькой, ребята Лешей, учителя Алексеем. Но он знал, что за спиной все называют его — горбун. Он возненавидел эту страшную, вечную обузу. Говорят же: «горбатого только могила исправит». А это очень долго ждать. У него такое сильное сердце, он уже устал это слышать от врачей, от мамы, которая так его утешает, не понимая, что усугубляет его скорбь, от преподавателей физкультуры, тренеров. Везет ему на хороших людей, ему помогают быть таким, как все. Но и они все, кроме мамы, для точности называют его Алеша-горбун. Чтобы не перепутали с другими Алешами… С теми, у которых все, как у людей, и которым не нужно помогать быть на них похожими. Он возненавидел и свое лицо. На нем все на месте… Просто такое лицо может быть только у горбуна. Даже на спину смотреть не нужно. Это навеки печальное и обозленное на судьбу лицо изувеченного зверя.

Алексей закончил школу с медалью. Они с мамой решили, что он поступит в мединститут. Его детскую мечту — стать спортсменом — аккуратно не вспоминали. Говорили лишь о том, как хорошо ему даются точные науки, какие у него сильные ноги: он может долго стоять у хирургического стола, какие точные и неутомимые руки: они помогут людям избавиться от боли и смерти. Да, речь шла только о хирургии. Это дело мужчины, исследователя, спасателя. Это дело, которое займет его мысли без остатка…