Формула творения - Евгений Хейсканен

— Вы многое забыли и о многом ещё, не ровён час, вспомните, чего вам искренне желаю. Не находите ли интересным вашу профессиональную специализацию на философии вопросов физики? Очевидно, пассы гипнотизёра каким-то образом отбили у вас охоту заниматься непосредственно физикой, внушили подсознательный страх перед всем, что напрямую касается физико-математических дисциплин. Но этика научного поиска и философский анализ физических проблем — это несколько иное. Ваш мозг подсознательно продолжал любить физику, но уже через философию и этику.

— Витиевато, — обескураженно проронил Велимир, не в силах скрыть недоверчивого удивления. — Прямо как в кино.

— Безумно и оттого правдиво, — заверил его Борский. — Вспомните, господа, тех же физиков-теорстиков, не жалующих традиционный здравый смысл, а исповедующих необычность и парадоксальность в качестве критериев истины.

— Да, любопытная ретроспектива, Леонид Максимилианович. Честно говоря, я поражён, — голова у Артура кружилась, и ему казалось, что тень от многоярусной люстры на потолке нелепо приплясывала. — Но об этом позже. Существеннее другое. Значит, Вильям Гармов был нрав, когда сказал, что сыворотка правды разбудила отдельные воспоминания?

— Выходит, что так. Мозг — мало предсказуемый и крайне сложный инструмент. Под действием сыворотки правды вы вспомнили не всё, по вот имя Огюста Венсана назвали. Не буду скрывать, как раз по этому поводу мы вас и пригласили в Москву.

— Надеетесь, что я вспомню те сведения, которые передал Александр Покров Венсану?

— Нет. Полагаю, не существует нужды насиловать вашу память. Всему своё время. Мы хотели бы попросить вас поговорить с французским учёным, — голос Борского, привыкшего отдавать команды и распоряжения, принял просительную интонацию и потому плохо его слушался.

— Мне?! Позвольте, какой в этом смысл?

— Огюсту Венсану грозит большая опасность. Однако он так долго находился под колпаком КГБ, что теперь не хочет иметь никаких дел и с ФСБ тоже. Упрямый старик не желает ни с кем говорить, кроме племянника своего русского друга, Александра Покрова. Мы пытались уговорить Венсана надавить на него — результат нулевой. Между тем всё же исключительно важно узнать, какие конкретно сведения ему передал ваш дядя. Мы заинтересованы в том, чтобы эту информацию не прикарманили террористы «Инсайда», которые со дня на день доберутся до француза. Я даже боюсь, что мы уже опоздали, так как прикрытие от преступников, негласно установленное для Венсана по соглашению со швейцарской полицией, кажется, перестало действовать. Буквально вчера в Париже, Берлине и даже в миролюбивом Цюрихе, славящемся вековым нейтралитетом, прогремели взрывы жилых домов, видимо, для того, чтобы отвлечь внимание Интерпола и полиции от подготовки куда более серьёзных мероприятий. Поэтому, я спрашиваю вас, Артур, готовы ли вы осуществить своего рода дипломатическую миссию и разговорить пожилого учёного? Вам он поверит. Причём это важно как для него самого (я говорю о безопасности Венсана), так и для всех нас.

— Леонид Максимилианович, вас не затруднит ответить на последний вопрос?

— Слушаю вас, — насторожился Борский, и его жёсткий взгляд, будто сверло, проникал в самую глубину зрачков Артура.

— Что же такое «формула творения»? Или служебная субординация не даёт вам права разглашать такие «икс-файлы»?

Директор ФСБ провёл рукой по лбу, затем, глядя в пол, сделал несколько шагов по кабинету туда и обратно. Наконец он остановился и мягко произнёс:

— Артур, вы должны понять, что это было дезинформационной игрой КГБ и ничем иным. Террористы «Инсайда» клюнули на расставленную когда-то для дезориентации иностранных разведок ловушку. Сам термин «формула творения» родился в перлюстрированной работниками КГБ переписке Александра Покрова и Огюста Венсана. В КГБ, очевидно, правильно решили, что это просто фигура слова, не содержащая определённой смысловой нагрузки. Комитетчики знал, что Венсану переданы какие-то данные, но это знали и некоторые иностранные разведки, в том числе ЦРУ и Моссад. Для того чтобы дезинформировать их, и была создана легенда о «формуле творения», могущей перевернуть наши представления о мироздании. Огюст после разоблачения своего тайного сотрудничества с Александром Покровым связал себя договором с КГБ и не выходил из его воли. Тем более он всегда симпатизировал французским коммунистам. Венсан бережно хранил секретные сведения и был внештатным информатором Комитета, по крайней мере, по-актёрски изображал эту роль. Он был готов информировать КГБ обо всех подозрительных личностях, если таковые попробуют выйти на связь с ним. Напуганный Комитетом Огюст Венсан даже предоставил чекистам все полученные от Александра Покрова данные по теоретической физике. Но вот здесь-то как раз и кроется загвоздка: все, да не все. Уже и тогда, при КГБ имелись такие подозрения. Есть они и в настоящее время у нас в Федеральной службе. Разговор с Венсаном более чем полезен во всех отношениях. Мы обязаны спасти то, что ещё можно спасти. Так вы готовы ехать?

— Я согласен, — выдохнул Артур. — Где я должен встретиться с ним?

— В Женеве. Вылетайте сегодня. Вам поможет Велимир Обрадович, через которого мы координируем наши планы с Генеральным секретарём Интерпола Джеймсом Гольдманом. Сумеете?

— Постараюсь, — Салмио искренне ответил на крепкое рукопожатие директора ФСБ.

Внезапно дверь кабинета без звонка и стука распахнулась. Вошёл, вернее, влетел, взмыленный офицер и, не обращая внимания на замерших Артура и Велимира, без полагающегося приветствия взволнованно заявил, почти выкрикивая каждую фразу:

— Леонид Максимилианович! Мощнейшая хакерская ДОС-атака со стороны США на сайты Минобороны и Генштаба! Невероятно, но, похоже, что след ведёт в американскую АНБ! Взрыв электромагнитной бомбы на Невском проспекте в Санкт-Петербурге, масса ДТП и возгораний в жилых домах, почти весь город обесточен. Ситуация критическая, Генштаб приказал привести в повышенную боевую готовность подводные ракетоносцы и ядерные средства наземного базирования, а также авиацию и войска ПВО. Президент с минуты на минуту должен созвониться с Вашингтоном.

Он резко замолчал, и несколько секунд висела в кабинете страшная тишина. Было предельно ясно — случилась катастрофа. Её боялись, в неё не верили и так мало сделали для её предотвращения. Начинало осуществляться то, о чём ещё весной предупреждал бывший сотрудник югославской госбезопасности, а ныне агент Интерпола Велимир Обрадович. То, о чём пытался докричаться в России до органов правопорядка и сам Артур Салмио. Борский побледнел. Затем, справившись с собой, глухо обратился к Артуру:

— Вот видите? Промедление смерти подобно. Отправляйтесь в Шереметьево, вы полетите на самолёте МЧС. Скорее!

Жизнь разворачивалась, словно на мистических полотнах Иеронима Босха: растерянные, в ожидании неминуемой катастрофы лица, неизбывный трагизм бытия. Обескураженный Артур, еле держась на ногах, в смятении вышел из кабинета в сопровождении мрачного и как всегда решительного Велимира.

Над Москвой, придавливая к земле и взвинчивая нервы, взревела сирена противовоздушной обороны.

Глава 45

Машина ФСБ вырвалась с Лубянской площади. Кратчайший путь на Шереметьево пролегал по Леншпрадскому шоссе через перекрытую со стороны Охотного Ряда Тверскую улицу. Пожилой шофёр, который привёз их из Домодедова в штаб-квартиру ФСБ, сказал, что вырулит на Тверскую через Большую Никитскую и Тверской бульвар. Через Театральный проезд машина быстро проследовала прямо на Моховую улицу, откуда открывалась широкая панорама Манежа и вырисовывались зубчатые стены Московского Кремля. Стояла ясная погода, едва начинало смеркаться. В окнах московских домов желтоватыми квадратами загорались первые робкие огни. Массы разнокалиберных машин после рабочего дня двигались в сторону спальных районов. И тут случилось невероятное.

Где-то над зданием Арсенала, ближе к Угловой Арсенальной башне, сверкнула режущая глаза голубоватая вспышка. Артур ощутил внезапное головокружение, похожее на то, что он испытал в момент взрыва электромагнитной бомбы в конце августа в Петрозаводске, когда они гуляли с Миланой по городу и проходили мимо петрозаводского железнодорожного вокзала. Мощная взрывная волна подбросила машину, но не опрокинула её. Загрохотало, и Артур, словно в бреду, увидел, как Угловая Арсенальная башня, известная в истории как Собакина, прославленная своей прочностью, зашаталась и опрокинулась, надломившись посередине. Над Арсеналом поднималось, колыхаясь в основании, грибообразное чёрное облако. Велимир, неестественно откинувшись назад, затих. Прикомандированный к ним из ФСБ шофёр потерял сознание и выпустил из заскорузлых пальцев руль. Вновь тряхнуло, и машину занесло, потащив юзом на обочину. Салмио ударился виском о боковое стекло, но призвав на помощь всю силу воли, подавил предательское помутнение в голове. Бросив взгляд на ревущую гудками автомобилей улицу, он понял, что случившееся тогда в Петрозаводске напоминает детский лепет по сравнению с разворачивающейся сейчас вокруг него катастрофой. Огромный город, словно внезапно поражённый страшным недугом организм, агонизируя, замер в чудовищном параличе. Чудом справившись с заевшим дверным замком, Артур вылез на придорожную, пожухлую от дыхания поздней осени траву. Моховая улица и Манеж были запружены лежащими и сидящими в разнообразных позах людьми. Повсюду — на проезжей части, у обочин и на газонах, в ближайшем парке и на Манежной площади в беспорядке трудились автомобили. Некоторые были перевёрнуты, и насыщенный выхлопными газами и пылью воздух резал визг карет скорой помощи. Велимир медленно открыл красные, с прожилками сосудов глаза.