Из ворон в страусы и обратно - Анна Яковлева

Губы были горячими и внушали совсем не дружеские чувства.

Бредовое желание поцеловать Рене, предварительно сняв с него очки, стало таким отчетливым, что Нилка отложила кисточку и осторожно потянула дужку очков вверх.

Занятый разглядыванием Нилкиной ладошки, Рене не сопротивлялся, только близоруко сощурился, когда остался без очков.

– Я так и думала, что глаза у тебя синие, – уличила своего шефа и друга Нилка. Она вдруг увидела, как это красиво: в окружении черных ресниц синие глаза на смуглом лице.

– У тебя клякса получилась, – кивнул Рене на рисунок.

Нехотя оторвав взгляд от лица Дюбрэ, Нилка с огорчением уставилась на кляксу:

– Фу-ты, черт. Ты только отвлекаешь меня, – попеняла она своему другу, – теперь придется сделать из нее гипсофилу.

– Что такое гипсофила?

– Очень нежный мелкий цветок.

– Ты всегда находишь выход из положения, Ненила?

Нилка быстро посмотрела на Рене – его голос дрогнул на самом деле или ей показалось? Показалось. Конечно, показалось.

– Я не знаю, как жить, а ты говоришь «выход». – Она вернула Рене очки, так и не решившись на поцелуй.

– Можно я тебя поцелую? – спросил Рене, словно спонтанное тайное Нилкино желание передалось ему, и Нилка явственно услышала волнение в его осипшем голосе.

На веранду незаметно вползли по-деревенски тихие весенние сумерки, к ночи подморозило, перестала стучать капель, и воробьи угомонились. В хрустальной тишине Нилка слышала, как сорвалось с места и укатилось в пятки сердце.

Секунду назад намеревавшаяся поцеловать Рене, она трусливо опустила глаза:

– Зачем?

Народовольческие пятна на щеках Рене загустели.

– Я давно не целовался, боюсь, потерял квалификацию, – понизив голос, доверительно сообщил он.

– Давно не… не целовался?

– Что, трудно поверить?

– Трудно.

– Придется, – Рене трогательно пожал плечами, – у меня на самом деле давно никого не было.

– Не свисти, – надменно сказала Нилка. Поверить в то, что хозяин известного модельного агентства с показа модной коллекции едет не в ресторан с дамой, а домой в одинокую постель, или с друзьями на футбол, или на барбекю, она не могла, даже не пыталась представлять. – А как же твоя девушка?

– Понимаешь, мы с ней еще ни разу не целовались.

Возникла пауза, в течение которой Нилка пыталась лихорадочно сообразить, в какую ловушку ее заманивают. Наконец сообразила:

– А-а, так ты хочешь на мне потренироваться, повысить квалификацию, чтобы не опозориться, когда будешь с ней целоваться?

Рене совсем не выглядел разоблаченным.

– Вообще-то нет, но мысль мне нравится. Так как, ты мне поможешь?

– Да ты офигел, что ли? – до глубины души возмутилась Нилка и вырвала у Рене ладонь. – Прикидывался тут благородным рыцарем, даже бабулю ввел в заблуждение, брехло!

– Брехло?

– Врун.

– Так и есть, – радостно закивал Рене, – но душа у меня благородного рыцаря. Просто надо же как-то устраивать свою жизнь. И потом, это честная сделка. Я тебе – все для батика, а ты мне – несколько поцелуев. По-моему, отличный чейндж.

Нилке никогда в голову не приходило, что поцелуи можно сделать предметом торга. Хотя – что ж тут такого невероятного? Предметом торга может быть все, взять хотя бы женское тело, к примеру.

Мысль прострелила Нилку насквозь. За кого он ее принимает, этот бесстыжий лягушатник?

– Пошел вон, – окончательно вышла из себя Нилка, – забирай свои краски и проваливай!

– Я бы на твоем месте подумал, а потом ответил.

– И думать нечего, – перешла на хрип Нилка, – уматывай!

С бессердечной ухмылкой на лице Рене принялся собирать краски.

– О’кей, я уеду, но, по-моему, ты переоцениваешь свои поцелуи. Они не могут стоить дороже того, что в этом ящике. – Он методично продолжал раскладывать тюбики по коробкам.

Как у принцессы из сказки про свинопаса, сердце у Нилки дрогнуло. Все, с чем она связывала надежды, все, что было ей дорого, без чего она уже себя не мыслила и чем даже не успела насладиться, сейчас, у нее на глазах, уплывало, становилось чужой собственностью. И все из-за каких то нескольких поцелуев с этим гадом!

Следом за краской в коробке исчез закрепитель – это было уже свыше ее сил.

Этого Нилка уже вынести не могла, и она мрачно изрекла:

– Черт с тобой, я согласна.

В конце концов, «надо поощрять искусство», – припомнила она слова лицемерки принцессы. Чем там все окончилось? Кажется, принц стал презирать продажную принцессу. Ну и черт с ним, с принцем. Зато у нее останутся краски, и она сошьет что-нибудь неправдоподобное и распишет батиком. И отдаст на продажу в какой-нибудь художественный салон. И заработает кучу денег. И…

– Вот это деловой подход, Ненила, – одобрил Рене. – Я всегда верил в тебя.

– Сколько?

– Что – сколько? – не понял Рене.

– Сколько поцелуев?

– Как пойдет.

– Нет, – твердо заявила Нилка, – давай обсудим количество.

– Дело не в количестве, а в качестве, – вконец распоясался Рене, – может, совсем немного штук понадобится, а может, несколько десятков – все зависит от того, как быстро я восстановлю форму.

– Когда начнем? – Нилкин взгляд не предвещал ничего хорошего, но Рене даже бровью не повел.

– Ну, я еще не решил, – пожал он плечами, – все зависит от вдохновения.

– Чьего?

– Нашего, общего. – Рене смотрел осуждающе, и Нилка почувствовала себя полной тупицей.

– А краски?

– Можешь пользоваться, – проявил редкое благородство вымогатель, – ведь мы заключили сделку.

– Угу, – угрюмо подтвердила Нилка, – заключили.

– Спасибо, – сердечно поблагодарил Рене.

Нилка готова была придушить вымогателя, но в эту минуту дверь распахнулась, впуская на веранду головокружительный дух домашних пельменей.

– Ужин готов, – торжественно провозгласила Катерина Мироновна, быстро считывая доступную информацию с лиц внучки и ее гостя, – давайте сворачивайтесь и к столу.

…За ужином Рене на Нилку даже не взглянул, внимал бабе Кате с таким усердием, точно ничего, кроме взаимосвязи гололеда и травматизма, на данный момент жизни его не интересовало.

Баба Катя успевала заговаривать зубы Рене и буравить Нилку пристальным взглядом, а Нилка уговаривала себя не давиться пельменями: за папу, за маму (пусть покоятся с миром), за бабу Катю…

Вкуса еды она не ощущала, ела из любви к окружающим, безо всякого удовольствия. Варвара Петровна даже шепнула бабе Кате, что участок мозга, распознающий вкус пищи, как бы впал в спячку и, пока он не пробудится, Нилка не сможет получать удовольствие от еды.

В связи с этой вкусовой импотенцией пельмени с успехом могло заменить сено – Нилке было все равно, что жевать, а тут еще нечистая совесть взяла за горло.