Маэстра - Л. Хилтон

Настоящий Париж невелик, он аккуратно отгорожен от остального мира защитным кольцом автострад. Пригороды, населенные уставшими от жизни чиновниками и недовольными, агрессивными арабскими парнями, не в счет. Как и в любом большом городе, здесь бок о бок сосуществуют разные племена, но они расселены слоями, так что город становится похож на матрешку: одно племя живет внутри другого и в самом центре остаются лишь редкие счастливчики. Однако меня совершенно не интересовали модные тусовки или вечеринки для золотой молодежи в восточной части Парижа, мне нужно было нечто особенное. Идеально составленные объявления на последних страницах «Парископа» тоже не в счет. За год жизни в Париже после школы я пару раз ходила в богемные бары в подвалах, завсегдатаями которых были дрочилы средних лет да заезжие туристы. В принципе, я не против секса с некрасивыми людьми, тут мои взгляды довольно демократичны, но теперь я могла позволить себе несколько повысить стандарты, поэтому начала с самых известных мест. «Ле барон», «Мезон бланш», бедный старый «Куин» на Елисейских Полях и «Ле Каб» на площади Пале-Рояль… Ходила я исправно, с завидной регулярностью, пока охранники не стали говорить мне: «Salut, Cherie»[22] – и открывать дверь, едва завидя меня.

Я болтала, пила, покупала кокс и бесплатно раздавала его направо и налево, платила за плохую водку сто евро и пила ее вместе с диджеями-лесбиянками и итальянскими плейбоями, в первую очередь всегда обращая внимание на женщин, только на женщин, пока на моем телефоне не накопилась куча бессмысленных сообщений, заканчивавшихся словом «целую», и у стороннего человека вполне могло бы создаться впечатление, что я обзавелась друзьями.

С Иветтой я познакомилась на закрытой вечеринке в «Кастель», где было полно тощих юношей в бархатных пиджаках и демонстративно ненакрашенных моделей. Она танцевала на банкетке в белой ковбойской шляпе, потому что ненормальные на танцполе не танцуют, отхлебывала «Джек Дэниелс» прямо из горла и то и дело вращала лассо над толпой евромолокососов и крашеных блондинок, дергавшихся под «Дафт панк». Она произвела на меня впечатление – меня всегда привлекали люди, которые сами изобрели свой стиль. Я предложила ей дорожку, и к четырем утра, то есть к рассвету, мы с Иветтой стали лучшими подругами. Она познакомила меня с остальными гостями: Стефаном, дилером, похожим на студента философского факультета, парой высоченных моделей со Среднего Запада, которые уже успели подзабыть жизнь в родном Канзасе, и неким Виконтом в байкерском облачении, который утверждал, что является кинопродюсером. В общем, все лощеные и холеные.

Потом Иветта позвала меня на афтерпати в пентхаусе в седьмом округе, где на стенах, покрытых гофрированными листами меди, красовались трехмерные граффити, а окна закрывали светонепроницаемые жалюзи. Гости собрались вокруг заваленного альбомами по искусству стола и нюхали кокаин с каталога выставки Марка Куина; атмосфера была какая-то тягостная и безрадостная – один никотин и бессмысленный треп. Какая-то девушка начала танцевать страстный стриптиз, с трудом удерживаясь на воображаемом шесте, а потом стала рвать на себе шифоновое платье персикового цвета от «Клоэ». Несколько пар рук равнодушно лапали ее за плоскую грудь и крутили коричневые соски, словно ручки допотопного лампового приемника.

– Я пошла, – недовольно прошептала я Иветте.

– А что такое, милая? Не в твоем вкусе?

– Я это дело люблю, – сказала я, кивая на несчастную танцовщицу, которая беспомощно уткнулась сухими губами в пах ближайшему парню и больше всего походила на вампиреныша, – но не в таком варианте. Понимаешь, о чем я?

– Конечно, милая, – кивнула Иветта. – Любители нас не интересуют, так?

– Да. Никаких любителей.

– Позвони мне завтра. Отведу тебя в местечко поинтереснее.

Местечком поинтереснее оказалась закрытая вечеринка, которую устраивал некий Жюльен, владелец клуба «Ля люмьер», где мы с ним и познакомились следующим вечером. Сначала мы с Иветтой встретились в баре рядом с Лютецией. Она была трезва как стеклышко, разве что немножко дерганая. Дреды оказались накладными, на самом деле у нее были короткие снежно-белые волосы, контрастировавшие с ее бархатной кожей и модным в этом сезоне платьем-рубашкой оранжевого цвета от «Ланвен», к которому она надела «лубутены» из кожи питона. Никаких украшений. Я присмотрелась к ее наряду и произнесла:

– Классное платье!

– «Манго», только никому не говори!

– Не скажу. Ты в порядке?

– Пока нет, но скоро буду. Хочешь? Легкий бета-блокатор, ничего такого. Успокаивает, тревожность снимает.

– Да, спасибо, – отозвалась я, кидая крошечную коричневую пилюлю в kir framboisé[23].

Без особого энтузиазма я задала ей пару дежурных вопросов из серии «как у тебя прошел день». Она сказала, что работает стилистом, я ответила, что занимаюсь картинами. На самом деле мы друг друга не особенно интересовали, кокаин-то уже выветрился, но обе считали необходимым соблюсти ритуал.

– И куда мы пойдем?

– Я рассказывала тебе о Жюльене? У него свой клуб в центре, но он организует и закрытые вечеринки – там поинтересней будет.

– Класс! То, что надо!

В десять часов мы взяли такси и доехали до Монмартра. Иветта напряженно следила за счетчиком, а потом шепнула мне на ухо:

– Понимаешь, подруга, у Жюльена развлечения недешевые…

– Не волнуйся. Сегодня гуляем за мой счет, – ответила я, и лицо Иветты заметно повеселело. Ясно, еще одна любительница халявы.

Жюльен встретил нас у дверей скромного особняка XIX века. Невзрачный с виду, он компенсировал заурядную внешность идеально сидящим итальянским костюмом и до блеска начищенными туфлями «Оберси». Такие франты обычно оказываются скользкими типчиками. Иветта представила нас друг другу, я тут же полезла в сумочку, но он галантно сделал нам знак проходить и отмахнулся, бросив: «Потом, дорогая, потом!» Несмотря на прохладный апрель, во дворе было тепло и уютно благодаря фонарям из цветного стекла и не бросавшимся в глаза обогревателям. Каблуки туфель погрузились во что-то мягкое, я опустила взгляд и увидела, что стою на персидском ковре. Массивные кресла и кушетки из красного дерева, латунные стойки с кашпо для растений и столики с отделкой из позолоченной бронзы создавали ощущение салона для приема гостей, перенесенного из дома на улицу. Флегматичного вида юная девушка в длинном черном платье играла на арфе. Обстановка напоминала бы сцену из буржуазного викторианского романа, если бы официантки, разносившие на круглых подносах сотерн со льдом и дымящиеся ломтики фуа-гра, не были обнаженными, если не считать высоких черных ботинок на шнуровке, длинных черных атласных перчаток и соломенных шляпок с плотной черной тесьмой по тулье. Около тридцати человек курили и оживленно беседовали в теплом свете изысканных светильников от «Фортуни»: женщины – в простых элегантных коктейльных платьях, мужчины – в темных костюмах.

– Ого! – искренне воскликнула я.

– Нравится? – широко улыбнулась Иветта.

– Очень! Спасибо, что привела меня сюда!

– В общем… Скоро будем ужинать, а потом…

– Потом увидим, – подмигнула ей я.

Иветта поздоровалась с несколькими знакомыми и представила меня. Женщины обращались к нам довольно формально, на «вы», мужчины изящно склонялись над нашими руками и целовали их. Здесь напрочь отсутствовала статусность, как, например, на яхте Баленски. Даже если Иветта и не смогла сделать успешную карьеру, а я подозревала, что так оно и есть, здесь это никого не волновало. Здесь правила бал красота, а если бы не загадочный полумрак, то и красота потеряла бы свой смысл. Атмосфера напоминала старомодную светскую свадьбу: крошечные канапе и беседы ни о чем, вот только уверенные, оценивающие взгляды, которые кидали друг на друга гости, говорили о том, что все думают только об одном – о сексе. Одна из официанток ударила в миниатюрный гонг, давая знак, что скоро подадут ужин, и мы послушно вошли в дом, пройдя через холл к лестнице. Тут снова появился Жюльен:

– Дамы, прошу вас наверх, господа вот сюда, направо. Voilà, comme ça![24] Ужин будет подан через пятнадцать минут!

Вслед за Иветтой я поднялась по лестнице в большую комнату с туалетными столиками и ярким освещением, где нас встретила еще одна женщина в черном, миниатюрная и серьезная; в зубах она держала булавки.

– Она работает рукодельницей в «Шанель», – шепнула Иветта.

Рукодельницами называются мастера, которые вручную изготавливают украшения из бисера и перьев для дизайнеров высокой моды. Все женщины как по команде принялись раздеваться, складывать одежду, обнажая дорогое нижнее белье из кружева кофейного цвета или из шелка цвета фуксии, и надевать тяжелые кимоно с изящной вышивкой. В комнате стало тяжело дышать от разнообразных ароматов парфюма. Как только женщина завязывала пояс кимоно, рядом с ней тут же появлялась невысокая рукодельница с небольшой корзинкой. Рядом с ней все женщины на каблуках выглядели какими-то вытянутыми и странными, словно представительницы другой расы, впрочем, думаю, так оно и было задумано. Рукодельница с серьезным видом что-то бормотала себе под нос, оценивая фактуру, а потом добавляла к кимоно какой-нибудь аксессуар: одним прикалывала цветок на шиньон или колье, другим надевала на запястье браслет с драгоценными камнями и перьями. На меня она смотрела очень долго, потом порылась в своей корзине и достала оттуда потрясающую гардению из белого шелка – цветок был сделан настолько идеально, что его хотелось понюхать.