Глаза зверя - Фридрих Незнанский

— О господи! — воскликнула она. — Камельков! Ты ведь сидишь прямо на земле!

— Оставь меня, — устало сказал он и снова закрыл глаза.

— Ты что, пьяный? Господи, да ты и впрямь пьяный. А ну вставай! Вставай, не ленись. Рассказывай, что с тобой случилось?

Камельков поднял на Алену мутные, усталые глаза и проговорил заплетающимся языком:

— Грусть и лень — фактически антиподы. Не очевидная вещь, но алкаши пьют и смущаются. А лень — это таинственная, очеловеченная, тантрическая работа… Она может анархизировать небытие… Понимаешь, о чем я говорю?

— Не очень, — сказала Алена. — А ты?

Камельков на секунду задумался, затем покачал головой и грустно сказал:

— Я тоже не очень.

— Оно и видно, — резюмировала Алена. — Эх ты, «камелёк, птичка певчая». Завтра у нас операция, а ты нализался до поросячьего чириканья.

— Поросята не чирикают, — сказал Камельков. — Они лают. Или кукарекают… Точно не помню.

Алена наклонилась, подхватила Камелькова под мышки, с трудом подняла его и взгромоздила на скамейку.

— Уф-ф, — она перевела дух. — Какой же ты тяжелый, Камельков. Быстро говори, что произошло.

— Она уехала, — сказал Миша.

— Кто?

— Юля.

Алена нахмурилась:

— Насовсем?

Камельков кивнул:

— Да— Горе ты мое луковое, — сказала Алена. Ее аккуратные, красивые брови дрогнули. — И куда ты сейчас?

— Не знаю, — сказал Камельков, потом немного подумал и философски добавил: — Куда-нибудь.

Алена обхватила подбородок тонкими пальцами и нахмурилась. Думала она долго. Наконец, когда Камельков сделал такой резкий крен в сторону, что едва не упал со скамейки, она решилась:

— Ладно, Камелёк, пойдем ко мне. На твое счастье, мои предки чалятся на даче. Твоим я позвоню, объясню ситуацию.

— Только не закладывай меня начальству, — жалобно попросил Камельков. — Я не хочу, чтобы меня считали конченым человеком.

— Не буду, — пообещала Алена. — Но только в том случае, если ты спокойно ляжешь спать и не будешь буянить.

— Хорошо, — согласился Камельков. Потом растерянно огляделся и столь же растерянно уточнил: — А куда я лягу спать? Здесь же вокруг мокро.

Алена улыбнулась:

— Не беспокойся, Камелёчек, в лужу я тебя не положу. Будешь спать в чистой, уютной постели. Что надо сказать тете?

— Спасибо, — промямлил Миша.

— Соображаешь, — похвалила его Алена. — Значит, ты не совсем потерянный для общества человек. А теперь обопрись на меня — и пошли. И не вздумай орать по дороге песни. Издашь хоть один непотребный звук — придушу собственными руками, понял?

— Понял, — вяло кивнул Камельков. — Кстати… а как ты здесь оказалась?

— Где? — не поняла Алена.

— Здесь.

— Ну ты и балбес, Камельков. Это же мой двор. А это… — она показала рукой на горящие огни окон, — мой дом. Так что, Миша, странно совсем не то, что я здесь, а то, что ты тут оказался.

— Я не нарочно, — виновато сказал Камельков. — Ноги привели.

Алена улыбнулась:

— Значит, ноги сами привели тебя сюда? — Хм… Интересно, с чего бы это вдруг. Ладно, Сусанин, пошли.

Через десять минут они добрались до квартиры. А еще через десять Камельков лежал в Алениной постели и сладко посапывал во сне. Сама Алена пристроилась в гостиной на диване. Несколько раз за ночь ее будили громкие стоны Камелькова. Она вставала и шла в спальню. Однако, как и следовало ожидать, с Камельковым все было в порядке. Если, конечно, не брать в расчет слез, блестевших на его худых щеках.

Утром Алена разбудила Мишу в семь часов.

— Вставай, Ромео! Тибальт воскрес, Джульетта вышла замуж. Пора начинать новую жизнь.

Миша с трудом разлепил опухшие веки. Затем долго и обалдело смотрел на Алену. Потом оглядел комнату, и взгляд его стал еще более обалделым.

— Алён, где я, а? — испуганно спросил он.

— У меня дома, — сказала Алена.

— А почему?

Алена насмешливо пожала плечами:

— Сама не знаю. Наверное, потому, что я слишком жалостливая.

— Ты что, — удивленно спросил Камельков, — напила меня на улице?

— Примерно, — кивнула Алена.

— Н-да… — Миша потер пальцами сонные глаза.

— Не три! — строго сказала ему Алена. — Пальцы грязные, занесешь инфекцию.

— Подумаешь, инфекция, — горестно усмехнулся Камельков. — У меня личная жизнь рушится, а ты — инфекция.

Алена внимательно посмотрела на Камелькова. Поняв, что дело серьезное, она села на кровать рядом и покосилась на его искаженное страданием лицо.

— Так, давай по порядку, — спокойно сказала Алена. — Ты вчера сказал, что от тебя уехала твоя Юля, правильно?

— Правильно, — со вздохом ответил он. — Она считает, что мы не пара. Ей не нравится, что я шляюсь где попало и ищу на свою задницу приключения.

— Это все?

Камельков удрученно покачал головой:

— Нет. Еще она сказала, что я слишком много ем.

— Ну ешь ты и в самом деле немало, — согласилась Алена. — И что самое неприятное, ешь все подряд.

— Я всегда думал, что это достоинство, а не недостаток, — заметил Камельков.

— Это как посмотреть. Избирательность в еде придает мужчине черты интеллигента и аристократа. Ну да ладно, бог с ней, с едой. А вот что касается всего остального… Она ведь знала, кем ты работаешь, когда связывалась с тобой?

Камельков издал такой душераздирающий вздох, что Алена чуть не прослезилась.

— У нее не было выбора, — грустно ответил Камельков. — Я навязал ей свою дружбу, помнишь?

Алена задумчиво потеребила подбородок тонкими пальцами:

— В таком случае она права. Посуди сам, Камельков, на фиг ты ей такой сдался? Ты не бизнесмен, не телезвезда, даже не врач-стоматолог.

— Так и есть, — признал Камельков.

— Ну а раз так и есть, значит, вытри сопли и собирайся на работу. Через полтора часа нам нужно быть на месте. — Алена встала с кровати и взъерошила Камель-кову волосы: — Эх ты, Ромео.

— Хватит обзываться, — нахмурился Камельков. — Лучше скажи, у тебя есть что-нибудь пожрать?

Алена насмешливо всплеснула руками:

— Ну слава богу! Узнаю прежнего Камелькова! Яичница с сосисками тебя устроит?

— Смотря сколько будет яиц и сколько сосисок, — изрек Миша.

Алена усмехнулась:

— На твою душу хватит.

5

Двумя днями раньше, в среду, около одиннадцати часов утра, Владимир Дмитриевич Поремский вошел в двери офиса оборонного предприятия «Серп» и, благополучно миновав охрану (удостоверение рослый охранник изучал долго и пристально, словно читал написанное по слогам), вошел в приемную директора предприятия. Рослая, коротко стриженная секретарша с лицом Шэрон Стоун и взглядом горгоны Медузы вопросительно посмотрела на Поремского.

— Вы к Игорю Андреевичу? — спросила она неожиданно тонким и писклявым голосом.

— А разве в этом кабинете заседает еще кто-нибудь? — ответил Поремский вопросом на вопрос.

Секретарша нахмурилась.

— Вам назначено? — строго спросила она.

Поремский улыбнулся:

— Еще как! Думаю, Игорь Андреевич сгорает от нетерпения.

Секретарша раскрыла ежедневник в шикарном кожаном переплете. Посмотрела на страницу, потом на Поремского и спросила:

— Владимир Дмитриевич?

— Он самый, — признался Поремский.

Строгое лицо секретарши осветилось приветливой улыбкой.

— Игорь Андреевич вас ждет. Проходите, пожалуйста!

Поремский направился к двери.

— Одну секундочку, — с виноватой улыбкой окликнула его секретарша. — Владимир Дмитриевич, только вы, пожалуйста, постучитесь. Игорь Андреевич не любит, когда входят без стука.

— Не любит, говорите? — Поремский усмехнулся. — Что ж, не будем травмировать его нежную психику.

Постучавшись и услышав басовитое «да-да», Порем-ский вошел в кабинет.

Игорь Андреевич Треплев оказался огромным, как буйвол, и столь же грозным на вид человеком. Он оторвался от Просматриваемых бумаг, сурово глянул на вошедшего Поремского и грубо спросил:

— Кто такой?

Поремский поморщился — как и большинство людей, он терпеть не мог хамства и приходил в ярость от бесцеремонности больших начальников.

— Вы, вероятно, хотели попросить меня представиться, — спокойно сказал Поремский. — Меня зовут Владимир Дмитриевич Поремский. Мы разговаривали с вами по телефону полтора часа назад.

— Поремский? — Треплев сдвинул лысоватые надбровные дуги, словно никак не мог припомнить человека с такой фамилией. — Что-то я не… А-а! — Лицо верзилы осветилось пониманием. — Следователь из прокуратуры? Насчет моего «убийства»? Как же, как же! Проходите, присаживайтесь!

Поремский прошел в кабинет и сел в черное кожаное кресло.