Чернов - Лев Иванович Гумилевский

О русском отделе выставки Дмитрий сказал:

— Русский отдел выставил напоказ всему миру промышленную отсталость России!

Он был умен, начитан, умел видеть смешное в людях, вещах, любил вызывать улыбку у брата, сестер.

Отец остановил его:

— Остроумно, но не смешно, скорее грустно!

Русский отдел в 1900 году, как и на прежних выставках, демонстрировал главным образом русскую кустарную промышленность: резные деревянные изделия, игрушки, кружева, вышивку, каслинское литье. На этот раз каслинцы прислали вызывавший всеобщее восхищение тонкой работой чугунный павильон. Дмитрий Константинович провел несколько часов перед каслинским чудом, рассматривая ажурную постройку, кружева стен и карнизов, сложный орнамент, сплетенный из ветвей, цветов, птиц, драконов и плывущих по морским волнам парусных судов.

Чугуноплавильный и железоделательный завод основан на берегу уральского озера Касли в 1747 году. Железо прославило на весь мир каслинскую марку в виде двух соболей, стоящих на задних лапах друг против друга. По марке и самое каслинское железо стало называться соболиным, а слово «соболиный» стало означать высший сорт всякого товара.

Искусные русские мастера не ограничились выделкой железа. Они надумали прославить свой городок чугунным литьем знаменитых скульптур, таких, как Дон-Кихот Готье или кони барона Клодта с Аничкова моста, а также таежных медведей и азиатских чаш собственных каслинских художников. Каслинское литье так тонко и изящно по своей формовке и последующей чеканке отлитой фигуры, что по художественной точности и выразительности нередко превосходит бронзу.

Всматриваясь в каслинские произведения искусства, Дмитрий Константинович пришел к твердому убеждению, что потенциальные возможности стального литья также неисчерпаемы.

Одного каслинского павильона было достаточно для того, чтобы пробудить живую мысль Чернова к действию. Но всем чудесам науки и техники Всемирной выставки не удалось поколебать в сыновьях его устоявшегося убеждения в правильности избранных ими собственных путей жизни и деятельности.

6. «ДЕЛО ИДЕТ ОБ ИМЕНИ РУССКОМ,

А НЕ ОБО МНЕ»

Еще на первой Всемирной выставке в Париже 1867 года многие европейские ученые, историки, искусствоведы заинтересовались русским национальным искусством, пожелали изучить его непосредственно по источникам. От имени европейских ученых к русскому комиссару выставки агенту министерства финансов А. И. Бутовскому обратился за содействием глубокий знаток истории искусств, французский зодчий Виолле ле Дюк.

По собранным и сообщенным ему братом Бутовского, Л. И. Бутовским, материалам Виолле ле Дюк со свойственной французам живостью написал и в 1877 году издал остроумное, но не слишком серьезное сочинение «Русское искусство, его источники, составные элементы, высшее развитие и будущее». Через год оно вышло в России в переводе Н. Султанова и взволновало не только любителей искусств.

По тонкому и верному замечанию русского историка литературы А. Л. Кирпичникова, «русские ученые, поспешно собиравшие материалы для французского автора, проявили в этом деле только одно достоинство — скромность». Известный русский искусствовед, создавший всемирно известное собрание древностей Румянцевского музея, Георгий Дмитриевич Филимонов, не будучи публицистом, напечатал в «Московских ведомостях» гневную статью.

«Не совсем напрасно, — с горьким юмором писал он, — упрекают нас, русских, в косности и в ожидании толчков с Запада. Мы бы и теперь, пожалуй, готовы были отказаться от всяких забот о русском искусстве, да беда в том, что мы так позорно изверились своим самоотрицанием на Западе, что нам уже прямо отказываются верить, если мы утверждаем, что у нас не только нет искусства, но его и быть не могло».

С самого начала своей научной деятельности столкнулся с таким самоотрицанием Дмитрий Константинович Чернов. Его доклад Русскому техническому обществу в 1868 году был событием мирового значения, открыв новую эпоху в теории и практике тепловой обработки стали. В царской России эта работа Чернова была известна только немногим специалистам, и в течение десяти лет он напрасно искал широкого признания у своих соотечественников.

Дмитрий Константинович послал печатный текст своего доклада, опубликованного в «Записках Русского технического общества», в Лондон, известному металлургу Андерсену. Андерсен опубликовал гениальную работу русского инженера на английском языке. С этого перевода был сделан французский перевод, с французского — немецкий. Истинным «толчком с Запада» были почести, оказанные Чернову в Париже на Всемирной выставке 1900 года. Уже в следующем, 1901 году с того же французского сделал русский перевод служащий Брянского общества Александровского южнорусского завода И. П. Семенченко-Даценко. Под витиеватым заголовком «Применение микроскопической металлографии к производству рельсов и теория Чернова» перевод появился в Брянске.

А через год «Записки Русского технического общества» повторили в изложении А. Р. Шуляченко исторический доклад Дмитрия Константиновича в статье «Д. К. Чернов».

Понадобилось тридцать три года для того, чтобы в дореволюционной России соотечественники Чернова начали узнавать о его гениальном труде.

Замалчивание русского имени в самой России побуждало к молчанию и иностранную литературу, не столь щепетильную, как французская. Подобно Ломоносову, Менделееву, Бутлерову, Зинину и многим другим великим деятелям науки и техники, Дмитрий Константинович чрезвычайно остро и близко принимал к сердцу незаслуженное замалчивание своих заслуг и открытий, сознавая, что «дело идет об имени русском, а не обо мне», как говорил Менделеев.

Энергично, словом и делом боролся Чернов за признание приоритета и заслуг русских ученых, в частности его собственных. Им руководило правильно понимаемое патриотическое чувство, а не личное самолюбие, ни тем более жажда обогащения. Он не таил своих находок и открытий, наоборот, выступал с докладами перед широкой аудиторией о каждом своем достижении, предоставляя любому продолжать начатое им или пользоваться практическими выводами из него.

Об этой стороне его деятельности свидетельствует известная переписка с профессором Е. Гейном, руководителем лаборатории в Шарлоттенбурге.

Летом 1902 года в старинном немецком городе ученых и художников Дюссельдорфе происходил металлургический съезд, организованный английским Институтом железа и стали. Для членов съезда внук основателя знаменитой фирмы Круппа Фридрих Альфред Крупп устроил завтрак.

Тут после шумных тостов, дружеских разговоров и обмена визитными карточками Дмитрий Константинович сказал Гейну:

— Я заинтересовался вашим докладом и прениями по нему. Если в немецкой литературе появится подробный отчет об этом, сообщите мне, где он напечатан.

В свою очередь, Гейн попросил русского делегата прислать ему статью А. А. Ржешотарского «Микроскопические исследования железа, стали и чугуна». Дмитрий Константинович записал эту просьбу на своей визитной карточке и, возвратясь в Петербург, тотчас послал Гейну интересовавшую его литературу.

Сообщая о получении литературы, Гейн в ответ выслал Чернову свою брошюру о болезнях железа и меди, в которой речь шла о том же предмете, что и в докладе Гейна на съезде. Комментируя посылку брошюры, Гейн заметил: «До сих пор другого ничего не появлялось об этом предмете».

Это смелое замечание и вызвало дальнейшую полемику между учеными. Благодарствуя за интересные исследования о болезнях меди, Чернов писал дальше: