Значит, я умерла - Хилари Дэвидсон
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Я додумалась только до одного: получить информацию о Каро у самой Каро. Вот почему я села на поезд № 7 на станции «Гранд Сентрал» и поехала на восток.
В детстве, еще совсем маленькой, я любила зависать в отцовском гараже на Виллетс-Пойнт, районе, известном как Железный Треугольник Квинса, в паре шагов от старого «Ши Стэдиум»[12]. Отец разрешал мне сидеть за рулем и воображать себя гонщиком «Формулы-1». Но это было давно. Я уже много лет не была у него на работе. Оказалось, что отец поменял только вывеску: крупные буквы «Авторемонт Кроули» торчали теперь на крыше старого каркасного дома, обшитого гофрированным железом. Дом остался прежним, хотя весь район вокруг перестроили. Видимо, мой отец не гнался за прогрессом.
Подходя к гаражу, я не сразу увидела отца. Я стояла на подъездной дорожке и дышала полной грудью, успокаиваясь перед встречей с ним, как вдруг заметила его ноги в носках, длинных, словно гольфы, которые он, по какой-то странной привычке, вечно скатывал до щиколоток. Почему-то на память мне сразу пришло самое начало «Волшебника страны Оз», когда Злая Ведьма Востока грохнулась об землю.
Я хотела заговорить, но голос мой как будто заржавел. Мы с отцом так давно не разговаривали, что я даже не знала, с чего начать.
Пока я собиралась с духом, отец закончил то, что делал под машиной, и стал выбираться наружу. Пятна смазки чернели у него на руках и на лбу. Увидев меня, он вздрогнул так, словно ему явился призрак, и стукнулся головой о днище.
– Дейрдре? – спросил отец, едва дыша, и робко улыбнулся. – Я так рад, что ты…
– Это не визит вежливости, – перебила его я. – Мне нужно видеть последнее электронное письмо, которое ты получил от Каро.
Его улыбка погасла. Он достал из кармана тряпку и принялся вытирать руки. Казалось, это простое действие полностью завладело его вниманием.
– Я уже и не помню, когда это было… Мы редко писали друг другу, – заговорил он с ирландским акцентом. Подозреваю, что в тот день, когда отец сошел с корабля, который привез его из Белфаста, он говорил точно так же. Тридцать лет жизни в Нью-Йорке ничего не изменили.
– Я знаю, что ты получил сообщение от Каро в день ее похорон, – сказала я. – Мне надо его увидеть.
Он посмотрел на меня, нахмурившись и сосредоточенно щурясь, точно пытался уразуметь что-то непостижимое.
– Как она могла написать мне после того, как умерла? – спросил он наконец и встал на ноги.
– Воспользовалась сервисом под названием… неважно. Кэролайн создала несколько сообщений, которые должны были уйти только после ее смерти. Одно – мне. Второе – тебе.
– Вообще-то я не интересуюсь всей этой белибердой из интернета. Но посмотреть могу. – Отец бросил тряпку на землю и повернулся на каблуках.
Мы подошли к боковой двери гаража, за которой была маленькая комната – офис. Там все осталось так, как я запомнила с детства: небольшой фанерный стол и два высоченных стеллажа, которые отец сколотил сам. На столе стоял древний компьютер из желтоватого пластика. Когда отец запустил его, тот заскрежетал так, словно внутри него жил птеродактиль.
– Это может занять какое-то время, – предупредил отец, водружая на нос очки для чтения.
На стене кабинета висел портрет моей матери в рамке. Судя по ее платью, фото было сделано в день их с отцом свадьбы. Под ним была другая рамка, объемная. В ней под стеклом лежала одна красная роза. Я сразу узнала цветок – он был из того букета, который я положила на гроб матери. Она умерла от рака незадолго до рождения Тедди. Отец не был виноват в ее смерти. Но зато он был виноват во всем остальном, и за это я его ненавидела.
– Ну вот, запустился, – сказал отец.
Я обошла стол так, чтобы видеть экран.
– Заходи в почту.
Еще минуту загружался его аккаунт в «Хотмейле».
– Ты все еще им пользуешься? – не сдержалась я.
– А что? Он же работает.
В почтовом ящике не оказалось никаких посланий от «Озириса». В плане общения отец как был, так и остался минималистом: в ящике хранилось всего двенадцать писем, так что ошибиться было невозможно.
– Проверь спам, – велела я.
Он кликнул туда. Пусто.
– Значит, у тебя есть другой адрес.
– Нет, только этот, – сказал отец, но тут же вспомнил: – Точно, есть же еще один, для бизнеса… Сейчас зайдем туда.
Уставившись в стену, я ждала, когда откроется вторая почта.
– Извини, я редко пользуюсь этим адресом, – сказал отец, видя мое нетерпение. Я промолчала, разглядывая фото у него на столе. На одном была вся наша семья: мне едва исполнился год, Каро лет шесть; на другом – мы с Каро в обнимку.
– Ты поставил эти фотки, когда умерла Каро? – спросила я отца.
– Нет, они давно здесь.
– А зачем тут мои?
Он оторвался от клавиатуры и повернулся ко мне:
– Потому что ты – моя дочь.
– Мы же не общаемся.
Он снова повернулся к компьютеру.
– Это твой выбор. И я его уважаю. Но, разговариваешь ты со мной или нет, это не отменяет того обстоятельства, что ты – мой ребенок.
– На меня твоя психологическая трепотня не действует. Я тебе не Каро, – предостерегла его я. – Это она умела прощать, а я – нет.
– Знаешь, вряд ли тебе это понравится, но ты куда больше похожа на меня, чем Каро.
– Ищи лучше письмо, – перебила его я.
– Я говорю это не для того, чтобы сделать тебе еще больнее, – ответил отец. – Уж я-то знаю, каково это – испытывать гнев. Не знать, как справиться со своей яростью.
– Заткнись. Ты ничего обо мне не знаешь. Ты и я – биологические родственники, но я никогда не думаю о тебе как об отце. Для меня ты – тот, кто избивал мою мать.
В комнате повисло ледяное молчание.
– Я переставал быть собой, когда пил, – прошептал он. – Если б ты знала, как мне теперь жаль…
Но это я уже слышала. Отец всегда винил во всем алкоголь, даже когда пил. Послушать его, так виски меняет природу человека. По мне, так это все равно, что сказать: маска, которую носит человек, определяет его характер. Впрочем, в случае с моим отцом верно было
