В горах Тигровых - Иван Басаргин

— Такого я еще не видывал, чтобыть волки вдругорядь напали, — сказал Феодосий.

— Пото и напали, что Ларька убил суку. За нее отомстили. Без суки-вожака разбредется стая, — ответил Воров, показывая людям добытую волчицу — Помните мой сказ, когда дома на меня напали волки? Пошто я жив остался, а пото, что волчица жрать меня расхотела, лишь помочилась мне на голову, кою я закрыл руками, и увела стаю. У них всему голова — сука, — заливал Иван Воров, теребя заиндевелую бороду-лохматень — Нельзя было трогать волчицу.

— Откель мне знать, кто это был, волк аль волчица, — вяло отбивался Ларион — Может, поначалу надо было под хвост заглянуть, а уж потом стрелять?

— Ладно, утренничаем и трогаем. Иване, свежуй волков, шкуры купцам продадим, авось возвернем лошадь. Хорошие шкуры! Ночи, волчьи ночи! Светитесь вы голодными глазами зверей, прыскаете потерянной звездочкой одинокого костра среди тайги, катитесь по горбатой земле, несете холод и тревогу…

Обоз остановился в Рассошихе. Деревня большая, богатая, судя по крепким воротам и домам. Здесь жили семейские староверы. Они радостно приняли ссыльных. Да еще попричитали: мол, куда вас гонят, сердешных, померзнете, дальше еще лютей будут морозы, детей сгубите. Напоили чаем, духмяным хлебом угостили. Добрые люди, жалостливые люди.

Но Феодосий недоверчиво отнесся к такому приему, караулы у возов и коней не снял. Митяя, как самого дюжливого к морозу, поставил сторожить муку. Ее было пять возов на всю общину.

Митяй пришел к возам, завернулся в тулуп, лег в сани и скоро сочно захрапел. Спит крепко; если уж может спать на ходу, и стоя, то в тулупе и дурак выспится. Сторожит Митяй самое дорогое, что может быть у пермяков. Великое богатство сторожит. Это сытность, надежда. Заварят бабы затируху или болтушку, напекут лепешек, и душа не болит. В брюхе сыто, — значит, и телу тепло.

Митяй сквозь сон слышал, как скрипели чьи-то шаги, чувствовал, будто его куда-то везут. Проснулся, высунул голову из тулупа, сонно закричал:

— Кто тут балуется? Вот стану да как пыльну из ружья, то знать будете!

— Батюшки, дэк ить тута человек! Тикайте, люди!

Митяй долго соображал, где он. Понял, что случилась беда, муку прокараулил, поднял крик. А Феодосий уж ревел во дворе, что муку украли. Митяя тоже.

— Митя-а-а-ай! — громче испуганной коровы орала Марфа.

Митяй надсадно волок воз, единственный воз, чтобы упасть в ноги людям, выпросить прощение за оплошку.

Да что уж теперь, бей Митяя, ори на Митяя — не поможет. Бросились пермяки по дворам, начали расспрашивать, не видел ли кто возов с мукой, но хозяева пожимали плечами, откровенно усмехались в растерянные лица, замочаленные бороды.

Опустились плечи у пермяков, враз запали глаза: ведь без муки, без хлебного — смерть! А в Сибири зимой легче купить пять возов мяса, чем пуд муки.

— Поймите, люди-и-и-и, ить без хлебного пропали мы! Отдайте муку. Пошутковали, и будя.

— А каки могут быть шутки? Хлеб увезли всерьез, — смеялись рыжие, синие, зеленые, карие глаза.

— Как же нам быть?

— Чего не знам, того не знам. Худой сторож был. Побила Марфа Митяя. Броситься бы и мужикам на Митяя, излить горе в дикой злобе. Пустое…

— Боже, ну что теперича делать? Денег нет, на лопотину пустили, Фома, могет быть, ты раскошелишься?

— С чего? Тоже больше половины растряс. Дотянем до Красноярска, там и подумаем, — жевал рыжий ус Фома, хмурился.

— Э, зряшно вы мечетесь, мужики, пропала ваша мука, — на свой манер утешала пермяков старушка — Вона, нюхайте, от каждой избы блинами пахнет. Из вашей муки пекут. Наше село издавна славится воровским, хоша мы и молимся богу. У тамбовцев украли половину коней, у вятичей хотели украсть воз муки, но обмишулились и украли воз с лаптями да с железом. Одних оставляют без коней, других без обутков, вас без хлебного. Плохи наши люди. Шибко плохи. Украли, и пожаловаться вам некому, потому все здесь заодно, даже урядник.

— Бабушка, покажи нам воров!

— Ха-ха-ха! Да вот она, вся деревня, перед вами. Все воры. Это же не люди, а гужееды.

— А тебе-то дали аль нет муки?

— Как же не дали, знамо дали, две меры отвалили. Откажись я от той муки, то седня бы сунули головой в прорубь. Коль что, и свово не пощадят. Поезжайте, бог поможет…

Снялся обоз. Над обозом настороженная тишина. Не кричат на коней мужики, не судачат бабы, молчат и дети. Горе неутешное, горе-злосчастье. Остался возок муки, да и тот неполный, на полмесяца, врастяжку, хватит. А там хоть все ложись и помирай.

Фома ехал позади обоза на коне, злой, хмурый. Он и в доброе-то время редко улыбался, а тут и вовсе озверел, ушел в себя. Все беды его от мужиков, и бунты, и ссылка. А тут еще муку украли. И выходит, что мужик мужику не добрый дядя, а волк сибирский.

Поднял глаза Фома, зло прищурился, увидел у скирд соломы табун гулевых коней. Добрые кони. Стегнул плетью жеребчика, обошел обоз, догнал Феодосия, крикнул:

— Иди на час! Дело есть!

Показывая кнутовищем на табун, Фома в чем-то долго убеждал Феодосия.

— Нет, нет, ты сдурел, Фома! Нельзя такое творить! Там и сторож есть. Вона кибитка стоит.

— Чепуха! Чуть что, и сторожа торкнем. Они не пожалели нас, наших детей, пошто же мы жалеть должны. Не думай, мне не жаль своих денег для общего дела. Нет. Но эту свору надо проучить.

— Надо с мужиками посоветоваться. Так просто, с кондачка неможно решить, — начал сдаваться старик.

Собрались мужики на совет. Нечестивый то был совет. А что делать? Фома твердо сказал:

— На обиду надо отвечать тем же! Не погибать же нам в дороге. Ну наскребу я денег на воз-другой, а дальше че? У нас взяли, мы возьмем свое! — рубил Фома.

— Дело говорит Фома, — согласился Пятышин — Палка завсегда бывает с двумя концами. Собирай, Фома Сергеич, ватагу.

— Мне пяток смелых парней, и будя. Пойдет мой Ларька, Степка, Ромка, Ивана прихватим… Василиса, открывай мой сундук, доставай купеческий наряд. Сергей Аполлоныч, беру с собой твою кошевку, вид должен быть купеческий. До Красноярска нам осталось полтора дня ходу. Мы же налегке, то и за ночь добежим — Глаза у Фомы горели недобрым огнем. Помолодел, распрямился, от этого чуть вырос, крутит усы, оглаживает бороду.

— Ждать будете нас под городом! Ну, с богом! — махнул Фома.

Обоз ушел. Фома с ватагой зашли в лес, грелись у костров. Наблюдали за табуном. Ночью выехали из леса…

За горой выли волки. Копошились в небе звезды. Мела поземка.

— Почему волки не нападут на табун? — спросил Степан Воров.

— Ежли в табуне хороший жеребец, и сто волков не страшны. Кони их разгонят, залягают, затопчут. Пахнуло дымком.