Рождение огня - Сьюзен (Сюзанн) Коллинз

После окончания тренировки мы с Питом ждём, когда когда Хеймитч или Эффи позовут нас на обед. За столом Хеймитч сразу же набрасывается на меня:

— Надо же, половина участников как с цепи сорвались — дают инструкции своим наставникам заполучить тебя в качестве союзника! С чего бы это? Уж конечно, не из-за твоего неотразимого обаяния!

— Они увидели, как она стреляет, — с улыбкой говорит Пит. — Вообще-то, я тоже, фактически, по-настоящему видел это впервые. Вот думаю, а не сделать ли и мне формальный запрос?

— Ты что, в правду так хороша, — сомневается Хеймитч, — что даже сам Брут хочет тебя в союзники?

Я передёргиваю плечами.

— А я его не хочу. Хочу Мэгс и Третий дистрикт.

— Вечно тебя тянет ко всяким... — Хеймитч вздыхает и просит принести бутылку вина. — Я буду всем говорить, что тебя одолевают муки выбора.

После демонстрации моих стрелковых навыков надо мной ещё подтрунивают, но чувствую — по-дружески, не с издёвкой. Такое впечатление, что меня вроде как посвятили в высший круг — Лигу Победителей.

Следующие два дня все, кто в ближайшем будущем угодит на арену, ищут моей компании. Даже наркоши из Шестого — с помощью Пита они превращают меня в клумбочку с жёлтыми цветочками. Даже Дельф — он учит меня управляться с трезубцем в обмен на урок стрельбы из лука. И чем больше я узнаю этих людей, тем хуже мне делается. Потому что, в общем и целом, я не могу их ненавидеть! Некоторые мне даже нравятся. А многие из них настолько изнурены как физически, так и душевно, что во мне просыпается естественный инстинкт защитника. Но моя рука не дрогнет убить всех, если это понадобится для спасения Пита.

Последний день тренировок заканчивается традиционным личным показом. У каждого из нас пятнадцать минут, чтобы поразить распорядителей Игр своими способностями. Не знаю, что показать им такого, чего они ещё не видели. За ланчем все, как могут, изощряются в шутках на этот счёт: может, им сплясать? Спеть? Устроить стриптиз? Мэгс, которую я теперь понимаю получше, говорит, что она просто поклюёт... носом. Понятия не имею, что бы мне такое сотворить. Пострелять, что ли... Хеймитч советует преподнести им какой-нибудь сюрприз, но какой? Что-то моя кладовка свежих идей опустела.

Поскольку я девчонка из Двенадцатого дистрикта, я иду последней. В столовой становится всё тише и тише по мере того, как трибуты один за другим отправляются козырять перед распорядителями. Всё-таки легче сохранять небрежный, мне-всё-трын-трава тон, когда нас много. А сейчас, когда люди один за одним исчезают за дверью, у меня из головы не идёт мысль, что кое-кому жить осталось — считанные дни.

И вот мы с Питом остаемся вдвоём. Он наклоняется через стол и берёт мои руки в свои.

— Ну, решила, что покажешь этим деятелям?

Я трясу головой.

— Стрельнуть в них я в этом году не могу — силовое поле, чтоб его... Может, заделать им пару рыболовных крючков? А ты что будешь делать?

— А кто его знает... Торт им, что ли, испечь или ещё что в этом роде...

— Продемонстрируй им защитную раскраску! — предлагаю я.

— Если наркоши ещё не использовали эту возможность на полную катушку, — едко усмехается он. — Для них же с самого начала в этой секции было как мёдом намазано.

Какое-то время мы молчим, потом я, не в силах больше сдержаться, выпаливаю то, что занозой сидит у нас обоих в мозгах:

— И всех этих людей мы должны будем убить, а, Питер?

— Не спрашивай! — говорит он и кладёт голову на наши сплетённые руки.

— Я не хочу иметь союзников. Зачем Хеймитч заставляет нас узнать их получше? — говорю я. — Ведь тогда будет гораздо тяжелее, чем в прошлый раз! Вот разве что Рута... Но её я никогда не смогла бы убить. Она же совсем как Прим!

Питер поднимает на меня напряжённый взгляд:

— Её смерть была одной из самых отвратительных, так говорят...

— Да ни одна из них особой красотой не отличалась, — бормочу я, вспоминая кончину Диадемы и Катона.

Пита вызывают, и я остаюсь в одиночестве. Проходит пятнадцать минут. Потом ещё пятнадцать. Потом ещё десять, и, наконец, вызывают меня.

Войдя в зал, я ощущаю сильнейший запах моющего средства и замечаю, что один из матов перетащили в центр зала. Настроение совершенно не такое, как в прошлом году, когда распорядители, полупьяные, откровенно скучали и лениво ковырялись в деликатесах на своём столе. Сейчас они выглядят какими-то взбаламученными, перешёптываются и жестикулируют. Интересно, что за представление устроил им Пит? Что вывело их из себя?

Чувствую острый укол беспокойства. Ох, плохи дела. Совсем ни к чему Питу навлекать на себя гнев хозяев. Это моя работа — прикрывать собой Пита, пускай палят в меня. Но что он такого натворил? Я бы сделала то же самое и ещё от себя бы добавила, чтобы сбить спесь с этих самодовольных кретинов, изощряющих свои умы в том, как бы это похитроумнее нас прикончить. Дать бы им почувствовать, что жертвами зверств Капитолия можем пасть не только мы, но и они тоже.

«Вы хоть догадываетесь, как смертельно я вас ненавижу? — думаю я. — Вы, отдавшие свои таланты на служение Играм?»

Я пытаюсь перехватить взгляд Плутарха Хевенсби, но он, похоже, всячески избегает любого контакта со мной. Весь период тренировок он упорно меня игнорировал. Я же помню, как он просил меня на танец, как хвастался своей сойкой на циферблате часов... И куда же подевалось его дружелюбие? Здесь, значит, ему не место? Ну ещё бы, я же простой трибут, а он — Главный Распорядитель. Такой всесильный, неприступный, под надёжной защитой своего титула...

И вдруг меня осеняет. Сейчас я такое сотворю, что что бы ни сделал Пит, это будут только цветики!

Я направляюсь к секции вязания узлов и выбираю там подходящую по длине верёвку. Принимаюсь вертеть её и так, и этак — оказывается, трудновато, ведь я никогда сама этот узел не завязывала, только один раз видела, как это проделывал Дельф, а его ловкие пальцы двигались слишком быстро. Примерно минут через десять мне удаётся навертеть нечто подходящее. Вытаскиваю одно из тренировочных чучел-манекенов на середину зала и, нацепив ему на шею петлю, подвешиваю на верёвке к гимнастической перекладине. Эх, здорово было бы ещё и руки чучелу за спиной стянуть, да, боюсь, времени маловато. Несусь к секции камуфляжа, где другие трибуты, несомненно, те наркоши, устроили настоящую помойку. Ага, вот то, что мне надо — початая банка с кроваво-красным ягодным соком. Манекен изготовлен из искусственной кожи телесного цвета, которая служит отличным фоном для моих художеств. Аккуратно окунаю пальцы в сок и вывожу на чучеле кое-какие слова, спиной прикрывая написанное от постороннего взгляда. Затем отступаю в сторону и быстро поворачиваюсь, чтобы полюбоваться ошеломлением на физиономиях распорядителей, когда они прочитывают имя, написанное на чучеле:

17.

Вот это эффект! В одно мгновение все тридцать три удовольствия! Кое-кто издаёт придушенные крики. У других из пальцев выскальзывают бокалы и с мелодичным звоном разлетаются мелкими осколками по полу. Пара-тройка, похоже, сейчас грохнется в обморок. И на лицах у всех без исключения — застывшая маска ужаса.

Ну что, Плутарх Хевенсби, заслужила я теперь ваше внимание? Он смотрит на меня во все глаза, не замечая, как сок из раздавленного в судорожно сжатом кулаке персика течёт у него между пальцами. Наконец, он, прокашлявшись, выдавливает:

— Вы можете идти, мисс Эвердин.

Я почтительно кланяюсь и собираюсь уходить, но в последний момент не могу удержаться и бросаю банку с ягодным соком через плечо. Слышу, как банка ударяется о чучело. На нём растекается кроваво-красное пятно. Ещё пара бокалов падает на пол. И пока дверь лифта закрывается за мной, я вижу, что никто даже не дёргается с места.

«Вот это был сюрприз, так сюрприз!» — удовлетворённо думаю я. Опасный, безрассудный поступок, и я, без сомнений, ещё вдесятеро поплачусь за него. Но как раз в эти мгновения я чувствую себя на коне и наслаждаюсь вовсю.

Надо найти Хеймитча и всё ему рассказать о своём приватном показе, но кругом ни души. Должно быть, все отправились обедать. Пойду-ка я приму душ — вон, все руки заляпаны соком. Стоя под струями воды, я задумываюсь о том, а умно ли я поступила, отважившись на эту свою последнюю выходку? Ведь теперь основным вопросом, определяющим течение моей жизни, будет: «Поможет ли это Питу остаться в живых?»

Напрямую, конечно, нет. Всё, что происходит на приватном показе в высшей степени секретно, так что какой смысл устраивать надо мной расправу, если никто не будет знать, в чём я провинилась. Фактически, в прошлом году меня за дерзость наградили. Правда, в этот раз моя провинность куда тяжелее. Кто знает, если хозяева Игр взбешены моими выкрутасами и решат сурово наказать меня на арене, Питу тоже может прийтись несладко вместе со мной. Неужели я во вред делу действовала слишком импульсивно? И всё же... я ну нисколечко не сожалею о содеянном.