В водовороте - Алексей Писемский

– Но как же это так, как так? – воскликнула г-жа Петицкая, исполненная удивления.

– Но разве между нами могут существовать другие отношения? – возразила ей, с своей стороны, княгиня.

– Почему ж не могут? – спросила г-жа Петицкая голосом невиннейшего младенца.

– Потому что он любит другую женщину, – отвечала княгиня спокойно и с достоинством.

– Ах, так вы это знаете? – воскликнула г-жа Петицкая опять-таки детски-невинным голосом.

– Он мне сам давно сказал об этом! – отвечала княгиня с прежним достоинством.

Г-жа Петицкая решительно не знала, как и держать себя: начать ли бранить князя или нет? Она, впрочем, слишком не любила его, чтобы удержаться при подобном случае.

– Все это очень хорошо!.. – начала она, как-то скосив на сторону весь свой рот. – Но тут я только одного не могу понять: каким образом молоденькую, хорошенькую жену променять на подобную цыганку, потому что mademoiselle Жиглинская, по-моему, решительно цыганка!

– Это уж его вам надобно спросить, а не меня! – отвечала ей с горькой усмешкой княгиня.

Разговор этот их был прерван полученным письмом от Миклакова, прочитав которое, княгиня сейчас же написала на него ответ и обо всем этом тоже не сочла за нужное скрывать от г-жи Петицкой.

– А у меня сегодня вечером гость будет! – сказала она ей.

– Кто такой? – спросила г-жа Петицкая с любопытством.

– Миклаков! – отвечала княгиня.

– Ну, неинтересен!..

– Но он очень умен, говорят!

– Не думаю!.. Что пьяница – это я слышала; но об уме его что-то никто не говорит!..

– Нет, он очень, говорят, умен! – повторила еще раз княгиня.

В это время вошел лакей и доложил:

– Николай Гаврилыч Оглоблин!

Княгиня сделала при этом недовольную мину.

M-r Оглоблин приходился тоже кузеном и князю Григорову, который, впрочем, так строго и сурово обращался с ним, что m-r Николя почти не осмеливался бывать у Григоровых; но, услышав последнее время в доме у отца разговор об Елене, где, между прочим, пояснено было, что она любовница князя, и узнав потом, что ее выгнали даже за это из службы, Николя воспылал нестерпимым желанием, что бы там после с ним ни было, рассказать обо всем этом княгине.

Подъехав к дому Григоровых, он не совсем был уверен, что его примут, и его действительно не приняли бы, но за него заступилась г-жа Петицкая.

– Примите его, душенька! – воскликнула она. – Я так много слышала об этом господине.

Княгиня послушалась ее и велела впустить Николя.

Тот влетел расфранченный и блистающий удовольствием.

– Анну-то Юрьевну… – начал он отшлепывать сию же минуту своими толстыми губищами, – выгнали из службы!

– Как выгнали? – спросила княгиня почти испуганным голосом.

Г-жа Петицкая свои, по обыкновению, опущенные в землю глаза при этом приподняла и уставила на Оглоблина.

– Выгнали! – повторил Николя почему-то с необыкновенным удовольствием. – Там у ней начальница училища была какая-то Жиглинская… Она девушка, а очутилась в положении дамы, а Анна Юрьевна все заступалась за нее, – их обеих и вытурили! Ха-ха-ха!

– Вот как, и Елену вытурили? – спросила г-жа Петицкая как бы больше княгиню.

– Не знаю, я не слыхала этого, – отвечала та с некоторым сомнением.

– Вытурили обеих!.. Это головой моей парирую, что верно!.. – выбивал язычищем своим Николя. – К нам приезжал Яков Семеныч Перков – вы знаете Перкова?

– Да, немножко!.. – отвечала княгиня.

– Он этакий святоша… жития архиереев все описывает, и говорит моей maman: «Анне Юрьевне, – говорит, – можно быть начальницей женских заведений только в Японии[110], а не в христианском государстве».

– Почему же в Японии? – спросила княгиня невинным голосом.

– Неужели вы не понимаете? – воскликнул Николя.

– Нет! – отвечала княгиня, смотря на него по-прежнему с недоумением.

– Et vous aussi[111]?.. – отнесся Николя к Петицкой.

– Я немножко!.. – отвечала та, слегка краснея: когда что касалось до каких-нибудь знаний, то г-жа Петицкая, несмотря на свою скромность, всегда признавалась, что она все знает и все понимает.

– Там девушек учат не в пансионах, а в других местах!.. – пояснил Николя и залился снова смехом.

Но княгиня, кажется, и тут ничего не поняла.

Г-жа же Петицкая, задержав при этом, по обыкновению, дыхание, окончательно покраснела.

– Яков Семеныч, по-моему, совершенно справедливо говорит, – отшлепывал Николя, побрызгивая слюнями во все стороны. – Девушка эта сделалась в известном положении: значит, она грешна против седьмой заповеди[112], – так?

На вопрос этот обе дамы ему не отвечали.

– Значит, ее надобно наказать!.. Предать покаянию, заключить в монастырь…

– Монастырей недостало бы, если бы всех за это так наказывали, – сказала княгиня, слегка усмехаясь.

– Нет, мало что недостало бы!.. Тогда хуже бы вышло: стали бы скрывать это и убивать своих детей! – проговорила г-жа Петицкая.

– Сделайте милость: пусть убивают, а их за это на каторгу будут ссылать! – расхорохорился Николя.

– Но почему же вы так строго судите?.. Это почему? – отнеслась к нему г-жа Петицкая. – Неужели вы сами совершенно безгрешны?

– О, я совершенно безгрешен! – отвечал Николя и самодовольным образом захохотал во все горло.

– Вы?.. Вы?.. – воскликнула г-жа Петицкая с каким-то особенным ударением и устремляя на Николя проницательный взгляд.

– Да, я! – отвечал, продолжая смеяться, Николя.

– Ну, я имею причины думать совсем другое! – возразила г-жа Петицкая.

– Вы имеете? – спросил Николя. – Ах, это очень интересно! – воскликнул он и пересел рядом с г-жою Петицкой.

Та при этом подобрала немножко платье с той стороны, с которой он сел, и даже вся поотодвинулась от него несколько: она опасалась, чтобы Николя, разговаривая с ней, не забрызгал ее слюнями.

– Что такое вы имеете, что такое? – начал он приставать к ней, наклоняясь почти к самому уху ее.

Г-жа Петицкая, в самом деле, знала про Николя кой-какие подробности: года три тому назад она жила на даче в парке, на одном дворе с француженкой m-lle Пижон, тайною страстью m-r Оглоблина, и при этом слышала, что он очень много тратит на нее денег. Кроме того, г-жа Петицкая из своего верхнего окна очень хорошо могла смотреть в окна к m-lle Пижон, – у г-жи Петицкой была почти страсть заглядывать в чужие окна!.. При этом она видела, как Николя, для потехи m-lle Пижон, плясал в одном белье, как иногда стоял перед ней на коленях, и при этом она била его по щекам; как в некоторые ночи он являлся довольно поздно, но в комнаты впускаем не был, а, постояв только в сенях, уезжал обратно.

– Наконец, это неблагородно! – воскликнул Николя. – Произнести человеку обвинение и не сказать, в чем оно состоит!..

Николя думал, что это он сказал очень умную, а главное – чрезвычайно современную фразу.

– А, так вы хотите, чтобы я назвала вам вашу тайну? – проговорила г-жа Петицкая немножко как бы и устрашающим голосом.

– Хочу, скажите! – отвечал ей на это смело Николя.

– Извольте, я вам напомню: парк, Лазовский переулок, третья дача на левой стороне.

– А!.. Ха-ха-ха! – захохотал Николя.

– Так вы, значит, смеетесь теперь тому, что там происходило? – спросила его г-жа Петицкая.

– Ха-ха-ха! – продолжал хохотать Николя. – Но как вы это знаете?.. Вот что удивительно.

– Я все знаю! Все знаю! – говорила г-жа Петицкая знаменательно.

– И когда-нибудь мне это скажете? – говорил Николя с разгоревшимися глазами.

– Не знаю, увижу, как вы еще будете стоить того!.. – отвечала Петицкая.

Николя, по преимуществу, доволен был тем, что молодая и недурная собой женщина заговорила с ним о любви; дамам его круга он до того казался гадок, что те обыкновенно намеку себе не позволяли ему сделать на это; но г-жа Петицкая в этом случае, видно, была менее их брезглива.

– Но где же я с вами буду встречаться? – присовокупил Николя вполголоса.

– Да приезжайте хоть сюда ужо вечером!.. Здесь будут кое-кто! – отвечала ему г-жа Петицкая тоже вполголоса.

– А княгиня ничего?.. Примет? Впрочем, я и без доклада войду!.. А вы будете? – говорил Николя.

– Буду непременно!

Николя после этого поднялся с своего места.

– Adieu, кузина! – проговорил он, обращаясь к княгине.

– Adieu! – отвечала ему та, как бы очень занятая своей работой и не подняв даже глаз на него.

Николя уехал.

Князь последнее время видался с женой только во время обеда, и когда они на этот раз сошлись и сели за стол, то княгиня и ему тоже объявила:

– А у меня сегодня будет твой приятель Миклаков.

– И отлично!.. Он славный господин! – произнес князь.

– Но только я ужасно его боюсь: он насмешник, должно быть, большой! – сказала княгиня.

– И насмешник не то что этакий веселый, а ядовитый! – подхватила г-жа Петицкая, неизвестно за что почти ненавидевшая Миклакова.

– Не свои ли вы качества приписываете ему? – сказал ей на это князь, начавший последнее время, в свою очередь, тоже почти ненавидеть г-жу Петицкую.