В водовороте - Алексей Писемский

– Но где же я с вами буду встречаться? – присовокупил Николя вполголоса.

– Да приезжайте хоть сюда ужо вечером!.. Здесь будут кое-кто! – отвечала ему г-жа Петицкая тоже вполголоса.

– А княгиня ничего?.. Примет? Впрочем, я и без доклада войду!.. А вы будете? – говорил Николя.

– Буду непременно!

Николя после этого поднялся с своего места.

– Adieu, кузина! – проговорил он, обращаясь к княгине.

– Adieu! – отвечала ему та, как бы очень занятая своей работой и не подняв даже глаз на него.

Николя уехал.

Князь последнее время видался с женой только во время обеда, и когда они на этот раз сошлись и сели за стол, то княгиня и ему тоже объявила:

– А у меня сегодня будет твой приятель Миклаков.

– И отлично!.. Он славный господин! – произнес князь.

– Но только я ужасно его боюсь: он насмешник, должно быть, большой! – сказала княгиня.

– И насмешник не то что этакий веселый, а ядовитый! – подхватила г-жа Петицкая, неизвестно за что почти ненавидевшая Миклакова.

– Не свои ли вы качества приписываете ему? – сказал ей на это князь, начавший последнее время, в свою очередь, тоже почти ненавидеть г-жу Петицкую.

Та при этом очень сконфузилась, покраснела и разобиделась.

– Благодарю покорно за подобное мнение обо мне! – проговорила она.

– Почему ж оно для вас обидно?.. Ядовитость не такое дурное качество, которого бы люди могли стыдиться! – возразил ей князь.

– Да, но все-таки… – произнесла г-жа Петицкая и не докончила своей мысли.

– Все-таки подобных вещей не говорят в глаза! – пояснила за нее княгиня.

Князь ответил на это небольшой гримасой и совершенно отвернулся от г-жи Петицкой.

– Миклаков вот какой человек, – заговорил он потом, явно обращаясь к одной только жене. – В молодости он обещал быть ученым, готовился быть оставленным при университете; но, на беду великую, в одном барском доме, где давал уроки, он встретил дочь – девушку смазливую и неглупую… Он влюбился в нее по уши; она отвечала ему тем же, давала ему даже тайные свидания в саду, а когда время приспело, так и вышла замуж за кого ей приличнее и нужнее было! Бедный Миклаков все тут потерял – всякое сердечное спокойствие, веру в людей, всю свою университетскую карьеру и, наконец, способность заниматься, потому что с ума сошел!

– Как с ума сошел?.. Не может быть! – воскликнули в один голос княгиня и Петицкая.

– Так, сошел! – повторил князь. – А потому человек, которого постигали в жизни подобные события, вряд ли способен к одной только ядовитости; а что он теперь обозлился на весь божий мир, так имеет на то полное нравственное право!

Всю эту историю любви Миклакова князь узнал от Елены, от которой тот не скрывал ее. Сам же Миклаков никогда прямо не говорил об том князю.

– Вот никак бы не предполагала, что Миклаков может влюбиться до такой степени, – проговорила княгиня.

– И я тоже! – подхватила г-жа Петицкая.

– Мало ли кто чего не предполагает, и женщины вообще очень дурно понимают мужчин! – возразил князь.

– Точно так же, как и мужчины! – сказала ему на это г-жа Петицкая.

Но князь на это ее замечание не ответил ни словом и по-прежнему сидел, отвернувшись от нее. Между тем рассказ его о Миклакове перевернул в голове княгини совершенно понятие о сем последнем; она все после обеда продумала, что какую прекрасную душу он должен иметь, если способен был влюбиться до такой степени, и когда, наконец, вечером Миклаков пришел, она встретила его очень дружественно и, по свойственной женщинам наблюдательности, сейчас же заметила, что он одет был почти франтом. Княгине это было приятно: предчувствие говорило ей, что так щегольски Миклаков оделся для нее. Вскоре затем в зале раздались новые шаги: княгиня думала, что это князь, но в гостиную явился Николя Оглоблин. На лице княгини явно выразилось удивление, а г-жа Петицкая при его появлении немного потупилась. Николя заметил, кажется, не совсем приятное выражение на лице хозяйки.

– А я вам давеча, кузина, – начал он, – забыл сказать, что у отца скоро будет бал!.. Не забудьте об этом и позаботьтесь о вашем туалете: я нарочно заехал вам сказать о том.

Прием этот Николя употреблял во всех домах, куда приезжал неприглашенный.

– Не знаю, я вряд ли буду у вас на бале, – отвечала ему довольно сухо княгиня.

– Ну нет, приезжайте! – воскликнул Николя и поспешил затем усесться рядом с г-жою Петицкой.

Княгиня же обратилась к Миклакову:

– Вы желаете играть в карты?

– Если вам угодно! – отвечал тот.

Княгиня повела его в совершенно особое отделение гостиной, за трельяжем, увитым плющом и цветами, и где заранее были приготовлены стол, карты и свечи. Здесь они уселись играть. Миклаков вначале сильно потрухивал проиграть, потому что у него в кармане было всего только три рубля серебром; но, сыграв несколько игр, совершенно успокоился: княгиня играла как новорожденный младенец и даже, по-видимому, нисколько не хлопотала играть получше. Ее главным образом мучило желание заговорить с Миклаковым поскорее об его несчастной любви и сумасшествии.

– Скажите, – начала она, сильно конфузясь и краснея, – мне муж про вас говорил… только вы, пожалуйста, не рассердитесь!.. Я, конечно, глупо делаю, что спрашиваю вас, но мне ужасно любопытно: правда ли?.. Но нет, прежде вы лучше скажите мне, что не рассердитесь на меня.

– Никогда и ни за что не рассержусь, – отвечал ей Миклаков. – Разве на ангела можно сердиться? – прибавил он, тасуя несколько дрожащими руками карты.

– На ангела!.. – повторила княгиня еще более смущенным голосом. – Мне муж говорил, что вы раз сходили с ума от несчастной любви!

Миклаков очень хорошо понял, что такая рекомендация в глазах княгини была для него недурна.

– Целый год был сумасшедший! – отвечал он ей просто и совершенно нерисующимся образом.

– Вот этак приятно быть любимой! – проговорила княгиня.

– Но неприятно так любить, – возразил ей с горькой усмешкой Миклаков.

– Еще бы! – подтвердила с участием княгиня.

Далее разговор на эту тему не продолжался. Миклаков стал молча играть в карты и только по временам иногда слегка вздыхал, и княгиня каждый раз уставляла на него при этом добрый взгляд; наконец, она, как бы собравшись со смелостью и ставя при этом огромнейший ремиз, спросила его тихим голосом:

– Где ж теперь эта особа?

– Она давно уж умерла, – отвечал ей Миклаков по-прежнему просто.

Княгине как будто бы приятно было это услышать.

К концу пульки она, проиграв рублей сорок, вспомнила вдруг:

– Ax, monsieur Миклаков, вы, может быть, ужинаете? – произнесла она.

– Ужинаю, если ужин есть, и не ужинаю, когда его нет!

– Он сейчас будет! – воскликнула княгиня и сама побежала хлопотать об ужине, который через полчаса и был готов.

М-r Оглоблин в продолжение всего вечера не отошел от г-жи Петицкой, так что ей даже посмеялась княгиня:

– Вы, кажется, нового обожателя себе приобрели?

– Кажется! – отвечала Петицкая с усмешкой и с маленькой гримасой.

За ужином Миклаков, по обыкновению, выпил довольно много, но говорить что-либо лишнее остерегся и был только, как показалось княгине, очень задумчив. При прощании он пожал у ней крепко руку.

– Благодарю вас за все, за все! – говорил он с ударением.

– Вы будете иногда приходить ко мне? – спросила на этот раз княгиня сама, смотря на него своим добрым взглядом.

– Как прикажете, хоть завтра же!

– Завтра приходите! – сказала ему княгиня.

– Хорошо! – отвечал Миклаков и ушел.

Николя, в свою очередь, предложил г-же Петицкой довезти ее до дому; они тоже, должно быть, постолковались между собой несколько и пустились в некоторые откровенности; Николя, например, узнал, что г-жа Петицкая – ни от кого не зависящая вдова; а она у него выпытала, что он с m-lle Пижон покончил все, потому будто бы, что она ему надоела; но в сущности m-lle Пижон его бросила и по этому поводу довольно откровенно говорила своим подругам, что подобного свинью нельзя к себе долго пускать, как бы он ни велики платил за то деньги. Затем г-жа Петицкая сделала Николя такой вопрос, что кого же он теперь любит? А он начал ее с божбой уверять, что никого!.. Но г-жа Петицкая этому, разумеется, не верила. Тогда Николя ей объяснил, что он, пожалуй, теперь принадлежит всем женщинам и ни одной в особенности, и этому г-жа Петицкая поверила. Поехав, дорогой Николя сам уж рассказал ей, что он имеет своего личного, независимого от отца, годового дохода двадцать тысяч; г-жа Петицкая перевела при этом как-то особенно дыхание. Когда, наконец, они подъехали к квартире г-жи Петицкой, Николя прямо спросил ее, что в какой день он может застать ее дома?..

– В воскресенье, понедельник, вторник, середу, четверг, пятницу и субботу! – отвечала ему скороговоркой г-жа Петицкая.

– А если я не застану вас в какой-нибудь день дома, что тогда с вами сделать? – сказал Николя, тоже, в свою очередь, желая сострить.