Запах гари - Вячеслав Воронов

— Ты еще дышишь? — заорал Бардаганов. — Не нравится, значит, когда твою…. А мне нравилось?! А рожа моя тебе нравится? У тебя будет такая же!

Он поднялся и неспешно, уверенный в своих силах, подступил к Котилю. Тот медленно перевернулся и встал на четвереньки, намереваясь подняться, но Бардаганов ударил его кулаком по спине, после чего схватил за серую шевелюру и приблизил его лицо к огню, поглощавшему остатки деревянного шкафа.

— Будем с тобой одинаковыми, с печатью на рожах! А потом… слушай, мы бы такие дела с тобой проворачивали! Ты только представь, а? Что мы с тобой собачимся, ей-богу, а?

Он вещал уже почти добродушно, с долей удивления от пришедшей в голову интересной мысли. И где эта мысль была раньше? — словно говорил весь его вид; он уже вроде и забыл о непримиримой вражде. Но тут же он покрепче схватил Котиля за волосы и подтащил к затухавшему пламени.

Котиль чувствовал на лице жар близкого огня, и ему вспомнилось — это пронеслось в доли секунды, — как в пригородной забегаловке, в пылавшей комнате для свиданий он скрутил Бардаганова, поставив в конце концов на его лице неизгладимую печать. Теперь они поменялись местами, и странная череда событий, удивительная повторяемость жизненных коллизий изумила его, почти лишив воли к сопротивлению. Он уже почти не видел в эти моменты разницы между добром и злом, не видел смысла продолжать борьбу.

Но тело его, почувствовав неумолимый жар пламени, вмиг вытеснило из головы всякую губительные рассуждения. Он зарычал, как зверь, почувствовавший у самого сердца отточенный нож, вскрикнул, как человек, твердо знающий, что из любой ситуации есть выход, исполнился уверенностью, как божество, творящее мир лишь силой своего желания. Презрев всякие последствия, он выхватил из пламени кусок догоравшей дверцы и сунул Бардаганову в лицо, при этом не почувствовав никакой боли в обожжённой руке.

Бардаганов вскрикнул, резко отбросил пылающую головню, отпустив соперника, подскользнулся в луже крови Кащея и упал на четвереньки. С ошалелым видом потоптавшись и измазав в крови ладони, он стал подниматься. Взгромоздившись на ноги, с трудом и натугой, словно в считанные секунды постарев и утратив уверенность в себе, он приложил ладони к лицу и через некоторое время опустил их, открыв измазанные кровью щеки. Огонь повредил ему правый глаз, и он смотрел этим невидящим глазом в какие-то далекие миры, перерожденным своим существом чувствуя что-то недоброе и неотвратимое.

Словно в подтверждение его предвидений, в коридоре послышались тяжелые шаги, и в лабораторию, держа автоматы наизготовку, вломились люди в касках и бронежилетах, что-то крича дурными голосами. Увидев обагренные кровью руки Бардаганова, его измазанное кровью лицо, на котором горело зверское выражение, они всадили в него десятков пять пуль. Тяжело грохнувшись обратно в кровавую лужу, Бардаганов застыл в ней, так же недоуменно глядя вдаль, не в силах смириться с первым и последним в жизни поражением.

Не успел спецназ ворваться в лабораторию, как пол задрожал, словно больной лихорадкой, электроника на хромированных столах, не сброшенная и не разнесенная взрывами, задребезжала, и люди в касках, сообразив, что начался новый этап землетрясения, спешно побежали по коридору на выход.

34

У центрального входа института, у клумбы с розами, которые радовали глаз и потрясающе пахли, неподалёку от черного «Мерседеса» стояли полковник и его заместитель.

— Жаль, — произнес полковник, отворачиваясь от здания и глядя поверх забора, туда, где простиралась нетронутая тайга. — Интересные были экземпляры. Но дураки…

— Ну да, — отозвался заместитель. — Разнесут всё в щепки, а там база научных данных.

— Одно мне непонятно, — задумчиво произнес полковник. — Ну ладно — журналист, — последнее слово он произнёс презрительно. — Правдоискатель, что с него взять… А Бардаганов чего в бутылку полез? Был же человеком! И вдруг… Терпеть не могу, когда агент, кем бы он ни был, начинает вести свою игру, воображая, что он на это способен.

— На кого он стал похож? Мозги разве остались прежними? Тоже переродились. Вот и стал дурака валять.

— Ты прав, все проблемы в голове. Ну и чёрт с ним.

Когда вздрогнула земля, в глазах полковника на мгновение промелькнул страх. Они поспешно уселись в машину, выехали за ворота, подальше от здания, и остановились.

— Что это? — удивлённо спросил водитель с могучей шеей, глядя в зеркало заднего вида и поигрывая пальчиками с отполированными ногтями на дуге руля.

Все обернулись и увидели, что из-под ворот, из которых они только что выехали, вытекает тёмная жидкость. Её становилось всё больше. Пенясь и вздымаясь волной, она быстро потекла по асфальту и заполонила дорогу, добираясь до «Мерседеса». Солнечные блики заиграли на ней, превращая маслянистую пленку в цветистую мозаику. Жидкость выливалась уже из щели между створками ворот, на высоте полуметра, стала проступать из-под бетонного забора, лилась со стыков в заборе на травяные газоны, заполоняя пространство.

— Да это нефть! — воскликнул полковник. — Откуда она взялась?

— Землетрясение! — сказал заместитель, возбужденно сверкнув глазами, и добавил спокойнее: — Открылись какие-то пласты, и она хлынула прямо из недр. Гляньте на окна!

Из окон второго этажа, видимых над забором, с треснувшими во время землетрясения стеклами, лилась нефть, радужными в солнечном свете водопадами низвергаясь на землю. Казалось, всё здание наполнилось нефтью, превратилось в аквариум, повреждённый во многих местах, или в танкер, который наскочил на скалы и получил многочисленные и неустранимые пробоины.

— Жми на газ, иначе поплывём! — велел полковник.

Они ехали уже не по дороге, а по нефтяной реке, уровень которой достигал дисков колес. Когда они вырвались на пока ещё чистый от нефтяных разливов участок, все вздохнули с облегчением.

— Всё, что ни делается, к лучшему, — философски, с волнительной бодростью нашкодившего и избежавшего наказания школяра изрёк полковник. — Да тут нефти непочатый край! — он коротко и нервно рассмеялся. — Бог с ними, с выродками! Ещё напечатают яйцеголовые, никуда не денутся. А тут нефть, прямо в городе! На деньгах сидим, и плачем, что всё плохо. И сносить ничего не надо — землетрясение поработало. Чудны дела твои, господи.

Нефть тем временем заливала здание института, которое снова мало где пострадало от землетрясения, снова выстояло. Тёмная пахучая жидкость, исторгнутая недрами земли, мощной струёй ударила в плиты подвального перекрытия, в считанные секунды заполнила пространство подвала, и, бурля и закипая, попёрла вверх, заливая лаборатории, коридоры, блоки, где содержались вольеры с перерожденными животными, помещения с перерожденными людьми, со всякими генетическими уродцами, всем, во что воплотился здесь человеческий гений.

Серые, почуяв запах нефти, купались в ней, жадно хлебали её, как алкоголики, дорвавшиеся до спиртного, ликовали, ощущая невиданный прилив сил. Белые пытались бежать, но клетки были сварены на совесть, на окнах стояли решетки, двери запирали крепкие замки. Они быстро слабели, захлебываясь в ядовитой для них среде, собаки выли предсмертным воем, не имея возможности вырваться из вольеров, белые крысы пищали, метаясь по клеткам, бессильно впиваясь зубами в металлические прутья, стараясь спастись, но спасения не было. Серые, войдя в силу, ломали решетки, перегрызали проволоку сеток, выбивали двери и спешили на волю. Рай земной наступил для них, пришествие их бога, судный день, когда отделят, наконец, агнцев от козлищ, и воздадут всем по заслугам, и агнцами в этом мире были, конечно, они. Карлики и горбуны, бывшие бомжи и одинокие алкаши, завлеченные сюда всеми правдами и неправдами, с серыми лицами, серыми язвами и шрамами, с серыми сердцами и серой кровью, сбегались во двор института, чувствуя свою силу, зная о необходимости сбиваться в толпу, армию. Упившись нефтью, выкупавшись в ней, насладившись нею, они возжелали дышать дымом. Только его не хватало им для полного счастья, и они, поглядывая вокруг блестевшими от возбуждения глазами, ещё не в силах в полной мере поверить своему счастью, искали способ поджечь. Они не думали о том, что ещё не все их собратья выбрались на незалитую нефтью территорию, а про белых они даже не вспоминали. Веселый огонек, неизвестно от чего и зародившийся, вспыхнул зеленоватым язычком и побежал по округе, залитой нефтью. Почувствовав жар набиравшего силу пламени, серые бросились бежать, чавкая нефтяной грязью под ногами, продираясь через клумбы с розами, которых обрекли на смерть. Кто не успел выбраться из зоны, охваченной катастрофой, оказались в беде. Они сгорали заживо, в первые мгновения даже получая удовольствие от неимоверно быстро прибывавшей в их тела энергии, силы, которую давал опалявший их огонь. Но удовольствие переходило в боль, боль превращалась в адские муки, а муки несли в себе страшную смерть, смерть пресыщения.