Врата Бога. Книга первая. Под сенью Ашшура - Вадим Барташ
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Он понимал, что если мать уже задумала сместить его с трона, то рано или поздно, но она это осуществит. Уж её-то характер и её способности ему были хорошо известны. Его мать никогда на пол пути не останавливалась. Если она пообещала что-то, то это обязательно сделает. Такой у неё был нрав.
Прошло, наверное, с полчаса.
У Акишира от стояния на месте затекли ноги. Он стал переступать уже с ноги на ногу, а Теуман всё сидел с закрытыми глазами и не подавал никаких признаков жизни.
Акиширу показалось, что Теуман отключился или, может быть, даже заснул, и тогда он осторожно откашлялся, чтобы напомнить о своём присутствии.
Теуман не сразу очнулся. Но когда очнулся, покосился на генерала:
– А-а-а, ты ещё здесь?
– Государь, я жду распоряжений…Что мне делать? Ты передумал?
– А разве я распоряжение тебе не отдал?
– Ещё нет.
– Исполняйте…
И когда Акишир уже был у дверей, Теуман его задержал:
– Постой-ка!
– Я слушаю, государь.
– Только сделайте всё так, чтобы они не мучились…
– Я понял, государь! – откликнулся Акишир.
Часть вторая
Глава первая
Страшная весть мгновенно разлетелась по дворцу, а потом вырвалась наружу и за несколько часов распространилась по всем Сузам. Эламиты пришли от неё в ужас. Конечно, за почти четырёх тысячелетнюю историю Элама бывало много раз, когда братья и племянники друг друга резали или травили из-за трона, но что бы сын не пожалел свою мать и убил её?! Это же каким чудовищем оказался нынешний эламский правитель?! Однако никто не возмутился и не выступил против него в открытую. Все по-прежнему боялись свирепости Теумана. Он даже у ближайшего окружения уже вызывал страх, который полностью парализовал волю у многих.
Ну а Теуман и сам не сразу осознал, что же натворил.
Только когда генерал Акишир вернулся в покои царя и сообщил, что подчинявшиеся ему воины всё выполнили так, как им было приказано, Теуман при этих словах едва не лишился чувств. Прошло некоторое время, и он изменился в лице, истошно по-бабьи вдруг завыл и вскоре вой его стал походить уже не на человеческий, а на какой-то звериный, ну а затем… Затем он начал заламывать руки и раскачиваться из стороны в сторону. Примерно через час он соскочил с кресла, подбежал к статуям богов, рухнул перед ними, и начал истово им молиться и воскурять перед ними благовония. Все члены Теумана дрожали и отказывались слушаться его. Он никого не хотел видеть. Ему только-только перевалило за сорок лет, а он сейчас походил уже на ополоумевшего старца. Он выглядел гораздо хуже своей убитой матери.
Лишь через много часов спустя царь Элама осмелился покинуть свои покои и прошёл к Шильках.
Его мать лежала на ложе. По её позе было видно, что она сопротивлялась. Волосы у неё растрепались и её остекленевшие глаза были устремлены в потолок.
Вначале телохранители Теумана ей связали руки и ноги, чтобы она не сопротивлялась, и только потом ножом разжали ей рот и насильно влили в него отравленное вино. Действие египетского яда было почти мгновенным, но Теумана заверили, что под воздействием этого яда человек умирал, не испытывая никакой боли. Перед тем, как у него останавливалось дыхание, он как бы засыпал. Однако при виде убитой по его приказу матери Теуман лишился чувств и упал на каменные плиты пола. У него начался очередной приступ падучей болезни, и его самого едва вытащили с того света.
А вот Тахраха пришлось задушить ремнём. И по этому поводу Теуман особо не переживал, так как младшего брата он всегда недолюбливал.
Теуман очнулся уже в своей постели. Перед ним находились два его сына – Итуни и Ацина.
– Что со мной было? – спросил их Теуман.
– У тебя случился приступ, на этот раз очень сильный, – ответил Итуни.
Теперь, после всего случившегося, Теуман выглядел совсем дряхлым стариком. Он за каких-то несколько часов совершенно поседел и стал во многом беспомощным.
Кряхтя, с помощью старшего сына, он поднялся с постели и отдал распоряжение, чтобы похоронили его мать и Тахраха.
Всем объявили, что они погибли от несчастного случая, но никто в это так и не поверил.
* * *
В VII веке до новой эры только два города можно было отнести к мегаполисам, это Ниневию и Вавилон. Они были в три-четыре раза больше, чем прочие даже самые большие города того времени, такие, к примеру, как Сузы или Мемфис. Население Вавилона с его пригородами в иные годы переходило за миллион жителей, и он занимал просто огромную площадь.
Вавилон жил своей жизнью. Кто-то его по-прежнему называл столицей Мира, ну а кто-то- столицей всевозможного порока и самого разнузданного разврата. Нигде больше не было столько доступных женщин, как здесь. Этот город поражал не только своими размерами, но и своими нравами. На каждом шагу в нём попадались притоны разного пошиба – от самых злачных и до вызывающе роскошных, предназначенных исключительно для клиентов с толстым кошельком, а ещё здесь было много храмов, в которых юные жрицы занимались тем же самым, чем занимались и уличные девки, только занятия этих жриц освещалось религией, как богоугодные деяния, прославлявшие Иштар, Инанну, и других богинь. Ну и сюда со всех концов ойкумены стекался торговый люд, и здесь можно было найти товары на любой вкус и из самых разных стран. Как и в Ниневии, сюда приезжали даже индийские купцы, а карфагенские и этрусские имели свои достаточно обширные подворья.
Шамашу этот город понравился сразу, и он быстро нашёл общий язык с его жителями.
Этому в немалой степени способствовал и его тесть, один из знатнейших вавилонских аристократов.
* * *
Набу-ката-цабат стал надёжным передаточным звеном между Шамашем и вавилонской верхушкой, включая самых влиятельных банкиров этого мегаполиса. Такие могущественные финансово-торговые дома, как Мурашу и Нагиби (их вполне можно сравнивать с нынешними банкирами Ротшильдами), запустившие свои щупальцы по всему Ближнему Востоку, уже постепенно начали переориентироваться на него. А ведь эти семьи (я имею ввиду Нагиби и Мурашу) сосредоточили в своих руках столько богатств, что в этом их превосходили только правители Ассирийской империи.
Шамаш четырнадцать лет сидел в Вавилоне в качестве пусть и зависимого от Ашшурбанапала правителя, но всё же он носил титул царя, и таковым его начали почитать.
