Свадебный бунт - Евгений Салиас

Ананьевъ стоялъ, разиня ротъ и выпуча глаза на Лучку.

— Что ты врешь!

— Да что же, Климъ Егоровичъ, ступай вотъ самъ, да и разыскивай. Если ты единаго молодца мало-мальски некоряваго и непьянаго разыщешь, то я тебѣ вотъ хоть правую руку на отсѣченіе отдаю. А то хочешь, я къ тебѣ Колоса пришлю. Онъ дома сидитъ, высуня языкъ. Всѣ мышиныя норки руками ощупалъ, нигдѣ, то-ись, ни одного жениха. Шутка ли, сколько дѣвицъ и вдовъ замужъ собрались разомъ. Вѣдь эдакъ, поди, въ храмахъ мѣстовъ не хватитъ.

— Врешь, врешь, врешь! — прокричалъ Ананьевъ и бросился внизъ кликнуть своихъ рабочихъ.

Варюша, выбѣжавъ къ Партанову въ ту же минуту, закидала его вопросами. Лучка ее успокоилъ.

— Полно, касатка. Ничего не бойся. На нашей улицѣ начинается праздникъ. И даже безъ всякой бѣды, тихо и мирно выйдешь ты за Барчукова. Князь не можетъ съ тобой вѣнчаться. Если поѣдетъ въ храмъ, то приказный объявитъ попу Сковородихину «рядную запись». И никакой попъ князя Затыла, пока онъ не уплатитъ неустойныхъ денегъ, ни съ кѣмъ вѣнчать, кромѣ Марьи Еремѣевны, не станетъ. Вотъ тебѣ и весь сказъ!

XXX

Миновала ночь, наступилъ день… послѣдній для сборовъ! На утро слѣдующаго дня надо было уже вѣнчаться, потому что за нимъ слѣдовала суббота… А въ воскресенье нѣмцы уже будутъ на мѣстѣ.

Во всемъ городѣ, всюду, гдѣ были дѣвицы, шли усиленныя приготовленья къ свадьбамъ, пеклись пироги, заготовлялось вино, мылись полы, и вообще дома приводились въ праздничный видъ. Дружекъ только достать было мудрено.

— Летѣлъ, — сказывали въ шутку, — одинъ комаръ, и тотъ въ женихи ко вдовѣ попалъ.

Но пуще всего шумѣли, все-таки, въ одномъ домѣ на Стрѣлецкой слободѣ. Домъ Сковородихи ходуномъ ходилъ. Шутка ли, пять невѣстъ собрать и пять свадебъ сыграть.

Сковородиха отчаявалась только по отношенію къ двумъ зятьямъ-князьямъ. Одинъ ужъ надулъ!..

Будущій мужъ Пашеньки, Аполлонъ Спиридонычъ, хлопоталъ безъ устали, чтобы наказать князя Бодукчеева за его неслыханный поступокъ, но понемногу разумный Нечихаренко убѣдился, что дѣло что-то не ладно, даже совсѣмъ нечистое дѣло.

Побывавъ у дьяка Копылова и справившись въ приказной избѣ у одного пріятеля, ходока по части законовъ, Нечихаренко самъ собственными глазами прочелъ кой-что въ уложенной грамотѣ, что его образумило.

Во-первыхъ, оказывалось, что Партановъ не имѣлъ права дѣлать отъ имени князя Бодукчеева, да еще заглазно, никакихъ записей и никакихъ договоровъ съ отступнымъ, а тѣмъ паче расписываться за князя по его безграмотству и въ его отсутствіи. Все это былъ обманъ, но не княжескій, а Лучкинъ… Партановъ, а не Затылъ Ивановичъ, тутъ намошенничалъ!

Но главное, что узналъ Нечихаренко, было существованіе новаго указа государева, еще 3-го апрѣля 1702 года, уничтожающаго и запрещающаго строжайше писать всякія «рядныя записи» съ отступнымъ и безъ онаго.

Слѣдовательно, обычай, въ силу котораго родители по рядной записи обязывались быть готовыми къ извѣстному сроку или заплатить неустойку, часто разорительную, былъ строго запрещенъ теперь закономъ.

Нечихаренко, добросовѣстный и дѣятельный, сначала вознегодовалъ на Партанова, а затѣмъ прямо отправился къ воеводѣ съ жалобой.

Ржевскій былъ на своемъ заднемъ маленькомъ дворѣ, гдѣ процвѣтали, гуляли и кушали его любимцы-птицы всѣхъ породъ, наименованій и возрастовъ. Воевода былъ въ очень добромъ настроеніи духа. У него послѣ погибели еще трехъ птенцовъ изъ выводка чапуры, всѣ остальные чапурята уже подросли, окрѣпли, даже ожирѣли и приводили его въ восхищеніе своими яркими перышками и своей дикой жадностью на кормъ.

Ржевскій принялъ Нечихаренко и, узнавъ, что его хорошій знакомый, сто разъ наказанный и сидѣвшій въ ямѣ за буйство, Лучка Партановъ, теперь намошенничалъ, не удивился.

— Такое произвелъ переплетеніе обстоятельствъ, — заявилъ Нечихаренко: — что надо судомъ и допросомъ дѣло это развязать.

— Ну, а я, братецъ мой, это дѣло вотъ… Гляди… руками разведу… Гэй… Карташка!.. крикнулъ воевода.

Появился тотъ же картавый калмыкъ, который когда-то водилъ Барчукова къ Копылову на свиданіе.

— Прикажи двумъ стрѣльцамъ итти по городу разыскать и тотчасъ привести мгіѣ сюда двухъ парней Партанова и Барчукова, что я освободилъ изъ ямы.

— Двухъ мало… Лазвѣ два стлѣльца могутъ лазыскать двухъ палней!.. отозвался калмыкъ. — Я пликазу десятокъ стлѣльцовъ отладить по всѣмъ слободамъ.

— Вѣрно, Карташка. Молодецъ! Ну, живо…

Ржевскій объяснилъ Нечихаренко, что, такъ какъ онъ отпускалъ обоихъ молодцовъ съ условіемъ привести разбойника Шелудяка, а они сего уговора не исполнили, то онъ ихъ обоихъ въ яму и засадитъ обратно.

— Я люблю, чтобы мое слово было свято, — сказалъ Тимоѳей Ивановичъ. — Приказалъ разыскать разбойника — ну, и ищи и приводи мнѣ. Не исполнили уговора — садись сами въ яму.

Нечихаренко ушелъ довольный, что распуталъ дѣло, но когда онъ доложилъ обо всемъ Сковородихѣ, то стрѣльчиха пришла въ бѣшенство на будущаго зятя и объяснила: во-первыхъ, она полюбила Лучку, какъ сына родного; второе, Лучка женихъ ея Дашеньки, такъ какъ сейчасъ онъ-то и оказался бывшимъ аманатомъ княжескаго киргизскаго рода и послѣ свадьбы справитъ себѣ свое званіе и именованіе, а, въ третьихъ, князь Бодукчеевъ уже прислалъ сказать, что готовъ жениться на ея дочери, если ее повидаетъ и она ему понравится, потому-что оказывается, что Варварѣ-то отъ ея любезнаго чрезъ полгода ужъ родить…

— Все-то ты наболванилъ, голубчикъ, — сердилась Сковородиха. — Вотъ кабы ты не путался не въ свое дѣло, не брался приказныя и судейскія дѣла разбирать, вѣдалъ бы свою соль да соляные законы, — такъ все бы и лучше было…

Между тѣмъ стрѣльцы разсыпались во всѣ стороны изъ воеводскаго правленія и уже появились на всѣхъ слободахъ, разыскивая двухъ молодцовъ. Найти ихъ было вообще немудрено, а оказалось на дѣлѣ еще легче. Барчуковъ былъ уже извѣстенъ, какъ главный приказчикъ посадскаго Якова Матвѣевича Носова, живущій у него въ домѣ. Когда же одинъ стрѣлецъ спросилъ про Барчукова, то онъ оказался на-лицо, а у него же въ горницѣ сидѣлъ зашедшій къ нему пріятель Партановъ.

Стрѣлецъ потребовалъ обоихъ къ воеводѣ.

Оба молодца тотчасъ зашумѣли. Вокругъ двора собрался народъ.

— Зачѣмъ? Что такое? — спросилъ пришедшій на шумъ Носовъ.

— За нами, вишь! — оралъ Партановъ. — Сажать въ яму! Нѣтъ, дудки. Я лучше утоплюсь пойду. Только… послѣзавтра!.. А завтра надо обождать, поглядѣть. Кто еще кого послѣзавтра-то будетъ судить, да въ яму сажать? Можетъ быть не Тимоѳей Ивановичъ Лучку, а Лукьянъ Партановъ толстаго Тимошку.

— Молчи! цыцъ! Не смѣй брехать! — грозно крикнулъ Носовъ, прислушиваясь къ озлобленнымъ рѣчамъ Партанова, обращеннымъ къ толпѣ.

Носовъ велѣлъ обоимъ молодцамъ и стрѣльцу войти къ себѣ въ домъ.

— Сейчасъ тамъ все дѣло разъяснится у насъ! — сказалъ онъ.

Чрезъ полчаса чуть не вся Шипилова слобода глаза протирала отъ изумленья.

Изъ дома Носова вышли и двинулись въ кремль стрѣлецъ, а за нимъ Барчуковъ и Партановъ, ведущіе связаннаго по рукамъ великана-разбойника, всѣмъ извѣстнаго и страшнаго Шелудяка.

— Что за притча!? Какъ? Гдѣ? Когда? — слышались возгласы.

Оказалось со словъ самого Носова, что молодцы-парни приказъ воеводы исполнили точно, еще наканунѣ словили заглянувшаго въ городъ ради разбоя Шелудяка и заперли въ подвалѣ Носова. А теперь, какъ разъ, когда воевода ихъ требуетъ, они и готовы съ подарочкомъ въ рукахъ.

— Воистину молодцы! — говорили на слободѣ всѣ толпившіеся около дома Носова.

Почти то же сказалъ и воевода Тимоѳей Ивановичъ, когда узналъ отъ прибѣжавшаго повытчика, что въ его прихожей воеводскаго правленія появились его знакомые парни, а съ ними извѣстный по всѣмъ городамъ Астраханскаго воеводства страшный душегубъ и головорѣзъ.

Воевода побоялся выйти къ Шелудяку. Неровенъ часъ! Бывали примѣры! Лучше было отъ такихъ тварей держаться властямъ подалѣе.

Ржевскій приказалъ отвести Шелудяка въ яму, но на этотъ разъ приковать въ кандалахъ къ стѣнѣ, чтобы онъ не ушелъ снова уже въ который-то разъ. Партанову и Барчукову воевода велѣлъ сказать, что слово его свято.

— Вольная волюшка на всѣ четыре сторонушки, но быть на-чеку и снова не попасться въ какомъ преступленіи законовъ.

Парни радостно побѣжали изъ кремля заняться скорѣе своими дѣлами.

— Время много съ этимъ лѣшимъ потеряли, — говорилъ Партановъ.

— А ну, какъ Шелудякъ совсѣмъ сѣлъ, нами выданный? — говорилъ Барчуковъ.

— Коли совсѣмъ, то, право, нехудо, — отозвался Лучка. — Онъ вѣдь душегубъ лютый. Будь не Тимоѳей Иванычъ у насъ, его бы давно ужъ разсудили и казнили. Небось, Степа, если онъ дался вести себя, а Носовъ тоже не перечилъ, то, стало быть, оба шибко надѣются, что завтра все наше дѣло выгоритъ. Ты какъ полагаешь?