Куриный Бог (сборник) - Мария Галина

У Захара был несколько виноватый вид, как у нашкодившего мальчишки.

— Ну так и живите. Кто вам мешает? Вы поймите, мне просто нужно знать, что происходит. К чему быть готовым, — мысленно добавил он, и неприятный холодок тронул затылок.

— Ты мне лучше вот чего скажи! — неожиданно оживился Захар. — Как ты сюда дошел?

— Ну как… нормально дошел.

— И… ничего не заметил?

— А должен был?

Они смотрели друг на друга, выжидая, кто уступит первым. Захар был крепкий мужик, он держался.

— Захар, Захар! Нашел! — кричал парень, почти мальчик; светлые волосы присыпаны известняковой пылью и оттого казались совсем белыми. — Смотри! Это что? Зеленый палец?

На раскрытой, выпачканной белым ладони лежал камешек — продолговатый и зеленоватый… Ничего особенного, просто такой камешек.

— Дай сюда! — сказал Захар. Сгреб лапищей камешек и с минуту стоял неподвижно, закрыв глаза. Вид у Захара при этом был весьма комичный.

— Я его поднял, а он теплый! — радостно объяснил мальчишка.

— Чш-ш-ш… — Захар потряс головой, но глаз не открыл.

Работающие переговаривались негромко поодаль, солнце висело над карьером размытым бледным пятном. И в небе не было ни одной птицы.

Захар открыл глаза.

— Зеленый палец! — торжественно провозгласил он наконец. — Повезло тебе, Янис.

Проводив взглядом Яниса, который, зажав в кулаке свой камешек, вприпрыжку побежал к остальным, он обернулся к Захару:

— Что такое «зеленый палец»?

— Ну, это… — Захар запнулся лишь для того, чтобы точнее сформулировать, — такая штука… которая помогает обращаться с растениями. Вроде как дар.

— И… что теперь?

— Ну, раз Янис его нашел… теперь он будет сам его носить. Или подарит кому-нибудь. Или обменяет.

— На что?

— Ну… на другой оберег. Или на услуги. Не знаю. Это… каждый решает.

Солнце припекало все сильнее, но холодок, нежно дующий в затылок, не исчезал.

— Скажите, Захар, а если… У вас же наверняка есть такой оберег. Есть?

— Ну, — неохотно отозвался Захар.

— А… допустимо, чтобы я на него посмотрел? — Он вспомнил сильные, яростные пальцы Ханны и непроизвольно сглотнул. Шея все еще болела.

— Вообще-то можно, — без энтузиазма сказал Захар, порылся в кармане штормовки, выудил связку ключей и протянул ему.

— Это…

— Моя реликвия, — сказал Захар без выражения, — ключи от дома. Там, на материнке. Моя реликвия.

В качестве брелока на кольце болтался камешек с дыркой. Что-то вроде куриного бога у той белобрысой девчушки.

Он сжал ключи вместе с брелоком в кулаке. Гудение? Покалывание? Перепад температуры? Внутренний голос?

— Я… ничего не чувствую, — сказал он наконец.

— Ну, значит, не чувствуешь, — все так же без выражения повторил Захар. — Отдай.

Он вернул ему ключи, и Захар молча спрятал их в карман. Лицо у него было каменное, как стенка карьера.

— Может, этот? — Он указал взглядом на кольцо. Тусклый, ничем не примечательный камешек. Наверняка, чтобы его вставить, Захар вынул из оправы какой-то другой. Драгоценный.

— Этот нельзя, — вяло проговорил Захар.

Он вновь покосился на копошащихся в отвалах людей. Те переговаривались, роясь в груде щебня, голоса были спокойные, негромкие.

— Давайте присядем где-нибудь, Захар, — сказал он наконец, — присядем и поговорим.

— Значит, вы каждый день приводите сюда людей, чтобы они искали эти обереги? Рылись в мусоре ради бесполезных вещей? Система поощрений и ограничений, а возможно, и символический капитал, да и не совсем символический: денежная единица в мире, где денег не существует? Неплохо работает.

Сделай так, чтобы это было правдой, Тот-от-кого-все-зависит, умолял он про себя, пожалуйста, ну что Тебе стоит?

— Я вами восхищаюсь, Захар. Бросьте, мы ж свои люди. Оба под грузом ответственности… обоим надо как-то… лавировать.

Бревно, на котором они сидели, пахло смолой и хвоей. И было теплым. Дерево всегда теплое, потому что живое. Даже когда мертвое.

— Все… не так. — Захар по-прежнему говорил вяло, словно что-то мешало ему двигать челюстью.

— Не так?

— Это… правда. Ну, на самом деле.

— На самом деле? — спросил он очень спокойно. — Вот как?

— Когда… ну, когда нас сюда перебросили и мы… ну, начали обосновываться, — Захар смотрел на свои руки и выталкивал из себя слова, — стали… случаться разные вещи… Те, кто… в лес или в каменоломни… Мы были очень осторожны. Нас учили. Но люди стали бояться. И тут они…

— Кто?

— Они, — тихо повторил Захар. — Они сказали, что нам нужна защита. Это, — он кивнул в сторону карьера, — защита.

— От кого?

— От себя, — прошептал Захар.

Захар говорил все тише и тише: ему приходилось напрягать слух, чтобы разобрать.

— Вот как…

— Они говорят, мы неправильные. Ну, — Захар в затруднении подергал шеей, — вроде как бракованные. И если без оберега… А он не дает…

— Проявляться худшему?

— Да. И если его носить, да, то они вроде как награждают. Делают хорошо. Только это надо все делать правильно. Тогда они как бы подбрасывают еще. Сюда, в этот карьер. Это… это они сами решают, для чего. Чтобы не болеть. Или чтобы девушки любили. Или чтобы удача. Тот, кто найдет… может себе забрать. А может передать или выменять.

— А отнять у него не могут?

— Нет. Потому что надо, чтобы все добром.

— Ну да, — кивнул он, — ведь все теперь хорошие.

Эвакуация, причем срочная. Эти долго продержались, но все равно. Черт, это сколько же ресурсов, чтобы всех эвакуировать! А психоз почти такой же, как на варианте-восемь. Впрочем, тех так и не удалось вытащить, с варианты-восемь. Компенсированное пока что безумие. Но безумие.

— Кто такие они, Захар?

— Не знаю. — Захар по-прежнему сидел, опустив голову и глядя на свои руки.

— Ясно. Значит, так. Сворачивайте работу. Консервируйте постройки, мобилизуйте людей. Через две недели мы откроем портал.

— Но посевы?!

— Хрен с ними, с посевами.

— Но птица? Куры?

Он на миг зажмурился.

— Выпускайте. Вот уж с кем ничего не случится, так это с курами.

Захар молчал.

— Захар, у меня неограниченные полномочия. Если вы не предпримете никаких мер, портал все равно откроют. Придет оперотряд, заберет вас насильно. Представляете, что это будет? Как это будет? Вы же здесь вроде как главный, Захар. Вы отвечаете за людей.

Захар поднял голову и посмотрел ему в глаза:

— Но никто не хочет на материнку. Я не хочу на материнку. Что я там забыл? У меня же там ничего не осталось! Ничего! Отвечаю за людей? Ну да. Я им нужен. А они — мне. В чем дело, Ремус? Вы думаете, мы психи? Ладно, пускай. Какая вам разница? Мы наладим поставки. Все будет в порядке. Материнке-то какая разница? Сколько у нее таких колоний? Тридцать? Пятьдесят?