Куриный Бог (сборник) - Мария Галина

Захару предстояло сделать объявление, которое никому не понравится. И хорошо, что он, Ремус, в это время будет уже далеко. Инспектор в такой ситуации — скорее помеха, раздражающий фактор, от него бы потребовали, чтобы он объяснился, но никому еще не удавалось убедить толпу психов в том, что они психи. Захар справится, он знает своих людей и знает, как на них надавить. В конце концов, Захар всегда может сказать, что с ним говорили эти самые они и вежливо велели всем убираться подобру-поздорову.

Портал откроется утром (иначе не получалось — какие-то когерентные колебания, он в этом плохо разбирался), потому он был намерен дойти до места под вечер и расположиться на ночлег. Чтобы уж наверняка. Задерживаться здесь до второго контрольного срока ему бы не хотелось.

Это к лучшему, что не пришлось ночевать в колонии.

Крупных животных тут так и не нашли. Хотя у костра ему ничего не угрожает. Все животные боятся огня.

Он скосил глаза на хронометр-пеленг — алый огонек пульсировал на двух часах — и подумал, что к полудню надо бы сделать привал, съесть пару галет из сухого пайка, горсть витаминов, запить водой… Может, зря отказался от еды, которую предлагала Ханна, но осторожность взяла верх. Захар наверняка шепнул пару слов Ханне. Если с ним что-то случится по дороге к маячку, кто об этом узнает? Свидетелей нет, вроде никто и не виноват.

А хлеб, который Ханна испекла, пах так вкусно…

Рыжий ковер внезапно кончился обрывом, гладкие, отполированные дождями узлы сосновых корней цеплялись за бурый склон, на дне оврага протекал чистый широкий ручей.

Тут разве был овраг?

Обойти трещину, рассекшую мягкую лесную почву, не было никакой возможности, и он, вздохнув и поправив наплечный ремень, начал осторожно спускаться, придерживаясь за гладкую, плотную древесину сосновых корней. Потом спохватился — мало ли кто мог прятаться в норах и щелях под корнями. С чего это он так расслабился? Здесь варианта, не материнка.

И все же… он не помнил этого оврага. И ручья не помнил.

Оказавшись внизу, он с минуту подумал и решил ботинки не снимать. Ручей казался прозрачным, а дно — песчаным, но опять же местную фауну исследовали поспешно, а розовая тварь, которую он видел неподалеку от поселения, ему определенно не понравилась.

Все равно ведь он собирался сделать привал, тогда и высушит. Когда переберется на ту сторону.

Ручей оказался от силы по колено, не так уж страшно, собственно, чего тревожиться — рюкзак водонепроницаемый, спальник непромокаемый, хронометр водоустойчивый, что там еще?.. Сам не сахарный, не размокнет. Но почему-то было неприятно.

Тень прыгала по мягкому песку ручья чуть впереди, словно прокладывала путь.

Если поддеть воду ногой или ладонью, подбросить ее вверх — он помнил с детства — получатся такие круглые, разного диаметра шарики жидкого хрусталя, они будут падать, а когда упадут, на миг вокруг каждого вырастет живая стеклянная корона, вырастет и тут же опадет, врастет обратно в воду, словно и не было ее… Он помнил, как в детстве они с сестрой любили вот так идти по кромке воды у большой реки, и маленькие полупрозрачные мальки, почти без внутренностей, но уже с глазами, прыскали в разные стороны, когда на них падала человеческая невесомая тень.

Минут через пять вода была уже по щиколотку — ощущая, как солнце припекает затылок, он чуть изменил направление и двинулся в сторону отмели, чей мягкий язык вытянулся косо по течению. Там, чуть дальше, была удобная пологая расселина, по которой можно было без особого труда вскарабкаться наверх… Черт, он не помнил ни расселины, ни ручья.

Правая нога провалилась по колено. Он поспешно перенес вес на левую, но и та вдруг начала проваливаться, как если бы песок, до того плотный и слежавшийся, вдруг стал жидким, словно песчаная пульпа, намытая земснарядом.

Правая нога уже ушла по бедро. Невесомая тень плясала впереди, будто так и надо. Ей-то что.

Сколько там этого песка? Где-то же должно быть твердое дно!

Тренированные мышцы сработали сами собой, без участия мозга — он резко откинулся назад, чувствуя, как врезаются в грудь ремни рюкзака, и повалился на спину и чуть на бок. Непромокаемый рюкзак почему-то вдруг стал очень тяжелым и прирос к спине, точно горб, и он этим горбом ударился о твердое. В рот и ноздри хлынула вода, она была очень холодная и горькая. Почему такая холодная? Он же только что пересек ручей, и ему вовсе не было холодно. С водой хлынул песок, набился в рот и царапал горло.

Он отчаянным усилием раскинул руки крестом — если бы не рюкзак, он бы, наверное, с головой ушел под воду, но тот же рюкзак мешал надежно укрепиться на твердом грунте, и он, кашляя и отплевываясь, царапая дно скрюченными пальцами, заерзал, подтягивая зад. Правую ногу удалось чуть вытянуть, зато левая ушла еще глубже. Он подтянулся, стараясь держать голову над водой, и завел левую руку чуть дальше, еще дальше, насколько мог. В ужасе ощущая, что песок под бедром продолжает расступаться, сделал рывок всем телом и, обдирая руки и спину о невесть откуда взявшиеся камни, выдернул себя из жадного песчаного рта.

Он сидел в ручье, вода доходила до горла, рюкзак плавал за спиной, точно рыбий пузырь, из носа лилась вода, сквозь пальцы босой ноги продавливался жирный ил, в ботинке другой хлюпало, ягодицы упирались в прекрасные твердые острые камни, и все было хорошо.

Он отер ладонью лицо и увидел, что ладонь розовая. Сначала он подумал, что кровища течет из носа, но потом понял, что просто ободрал ладонь. Ничего. До свадьбы заживет.

— Сволочи, — сказал он неизвестно кому и закашлялся, поднялся на слабые ноги и осторожно сделал шаг в сторону — вверх по течению.

И опять провалился по щиколотку. Той ногой, которая была обута.

— Нет, — вновь сказал он вслух, — так не пойдет.

На стремнине ручья, который вдруг оказался совсем не по колено, а по пояс, дно было вроде бы твердое, но стоило лишь попробовать продвинуться ближе к берегу, как оно опять стало подозрительно уступчивым.

Очень холодная вода.

Тень нагло прыгала впереди, и блики прыгали вокруг нее.

Вы чужак. Договор не подтвержден. Сколько вам идти до маячка? Двадцать каэм? По их лесу… Что ж, с богом.

Захар псих. Все на этой варианте психи. Как и на других, впрочем.

Он нагнулся и, не сводя глаз со ставшего вдруг очень далеким берега, нашарил на дне первый попавшийся камешек, вытащил его и раскрыл ладонь. Камешек был мокрый, серый и шершавый.

— Вот! — корчась от неловкости, сказал он в пустоту, полную шума ручья и равнодушного шелеста крон. — Вот! Такой вас устраивает? Это договор. Слышите? Договор!