Пять шагов по облакам - Татьяна Устинова

— Что-о-о? Ты с ума сошел, Константинов!

— Нет, — твердо сказал тот. — Лера, у нее был ребенок. Давно, семь лет назад. Она родила, и он умер в роддоме. То есть ей так сказали, что он умер, а потом оказалось… что не умер.

— Саша!

— Лера, послушай! Ей выдали тельце, и она уже собиралась его похоронить, но ее отец… У нее же какой-то очень высокопоставленный отец!

— Я знаю.

— Он почему-то вдруг засомневался, что это его внук. Не знаю, почему, я не спрашивал никогда. Ну, провели экспертизу, установили, что это чужой ребенок, и где ее — неизвестно. Был скандал, всех поувольняли, но что толку?..

— Саша, это бред, — неуверенно сказала Лера.

— Лера, это не бред! И с тех пор у нее идея найти ребенка. Она уверена, что он жив, и когда нам предложили информацию о нем…

— Почему — нам?

— Потому что я с ней живу, — бухнул Константинов. — Я ее люблю.

— Быть не может, — сказала Лера почти весело. — Ты только себя любишь.

— Лера! — взмолился он.

— Да, хорошо. Больше не буду.

— Я поехал в Питер. Она же из Питера, Тамила, и все сходилось! Тот человек сказал, что он живет в Питере и знает о ее ребенке. В поезде я засомневался, что-то уж больно странно все выглядело'

— Ну и что?

— Ничего. Он пришел на встречу, я сказал ему, что никаких денег не дам, пока он не даст информацию. Ну, он повернулся и ушел. Он ничего не хотел мне продавать, никаких сведений! Он просто хотел выманить меня в Питер, где готовилось убийство депутата!

— Зачем?

— Чтобы запутать тебя, ментов, федералов и всех, кто будет искать убийцу! Садовников кинул «Власть и Деньги», у нас проблемы, и предполагается, что у нас с тобой роман. Почему я не могу пойти и застрелить его из… романтических чувств к тебе?

— А ты можешь застрелить кого-нибудь из романтических чувств ко мне?!

— Это и называется — подставить, Лера! — закричал Константинов. — Пацанят подставили, да еще и использовали по полной программе, и меня тоже! Да еще сделали так, чтобы ты обязательно об этом узнала! Даже билет подложили, видишь, какая забота!

— Ну и что, что?! — тоже закричала Лера. — Что из этого следует, я не понимаю!

Он помолчал.

— Ты знала, что у Тамилы Гудковой когда-то был ребенок? Знала, Лера?

Она не смотрела на него, курила и отводила глаза.

— Лера!

— Знала.

— Откуда?!

— Какая тебе разница?

— Это важно. Откуда ты знала, Лера?!

— Из досье, — сказала она неохотно. — Ты же знаешь Сосницкого! У него пунктик по поводу проверки. Всех проверяют, кто приходит на работу, всегда. Я по должности обязана знакомиться с досье. Я и знакомлюсь. А наша служба безопасности все раскопала.

— Лера, кто еще, кроме тебя, в редакции имеет доступ к файлам службы безопасности?

— Никто.

— Точно?

— Ну, только… — она осеклась и посмотрела на Константинова. — Этого быть не может, Саша.

— Может, — сказал Константинов упрямо. — Никто не мог вытащить диск из машины этого придурка-программиста, не зная, что не работает сигнализация. Никто не мог подложить этот самый гребаный диск на стол к Маръяне, а он был здесь именно в это время! Никто не имеет доступа к файлам. Начальник службы не в счет, если бы он подворовывал информацию, он бы давно стал королем шантажа, а ничего этого нет. Никто, кроме него, не мог взять у меня из ящика стола этот проклятый билет. Не возбуждая подозрений взять, понимаешь?..

Он помолчал, потом встал и быстро попил воды из лейки, которой Лера поливала цветы. Утер рот и посмотрел на нее.

— Все это планировалось заранее. Все подгонялось одно за другим, и программисты, и я, и ты. — Он улыбнулся. — Моей матери приснился сон, что она коляску катает, а в ней ребенок. И соседка ей говорит, откуда, мол, взялся ребенок, ведь никто вашу невестку беременной не видел!.. И я сообразил. Никто не видел Тамилу беременной. Никто об этом ничего не знал, кроме тебя и… него.

— Но он не мог этого сделать!

— На курок нажать не мог, — поправил Константинов, — и, видимо, не нажимал. Но участвовал — точно.

Они еще подумали, а потом посмотрели друг на друга.

— И что делать? — тоненьким голосом спросила Лера. — Сами мы не справимся. Доказательств-то никаких нет.

— Когда ты встречаешься с Башировым?

— Завтра в три.

— Вот завтра в три ты у него и спросишь, что мы должны делать. Я думаю, что дальше это уже не наше дело.

— Этого не может быть, — сообщила Мелисса Синеокова пожилой врачихе, — этого просто быть не может!

— Почему? — спросила та, перестала писать и подняла очки на лоб.

В очках отразилось больничное окно, наполовину замазанное белой краской, выше краски синее небо и зеленое дерево. И небо, и дерево извивались во врачихиных очках, как будто плавали.

— Потому что этого не может быть, — упрямо сказала Мелисса и покосилась на свою книжку, которая торчала из врачихиной сумки.

Вот интересно, узнает она меня или не узнает? И если узнает, что она обо мне подумает? Что я гулящая? Сумасшедшая? Истеричка? Наркоманка?

Помедлив, врачиха снова опустила очки на нос и приготовилась писать.

— Я абортов не делаю, — сказала она довольно холодно. — Так что вам придется обратиться к кому-то еще.

Каких еще абортов?!

От этого кошмарного слова Мелисса покрылась холодным потом и ее сильно затошнило.

Так сильно, что она вскочила с места и ринулась к раковине, полускрытой раздвижной белой ширмой. Добежав, она взялась за нее двумя руками, наклонилась, и сухие спазмы волной прошли по животу и горлу. Мелисса тяжело задышала ртом.

Врачиха со своего места наблюдала за ней, и вид у нее был скептический.

Мелисса перестала тяжело дышать, зато начала икать, и отразившееся в зеркале бледное лицо с каплями пота на переносице, с синевой под глазами, с родинкой на щеке, у губ, показалось ей отвратительным.

Нет, нет, она не хочет делать аборт, она ни за что не согласна на аборт, она… умрет, если еще хоть раз в жизни услышит это слово — аборт!

— Может быть, выпьете воды? — спросила врачиха. В голосе звучала сплошная ирония. — Что это с вами? У вас уже были признаки токсикоза? Восьмая неделя — самое для него время!

— Для кого? — хрипло спросила Мелисса, открыла воду и умылась. На бортике белой раковины стояла металлическая кювета, а в ней что-то лежало. Мелисса не могла смотреть на то, что в ней лежало.

— Для токсикоза, — пояснила врачиха, наблюдая за ней. — Я вызову сестру, она даст вам успокоительное.

И потянулась к телефону.

— Не-ет, — завопила Мелисса.

Вот только сестры с успокоительным ей не хватало! Она и так по коридору прошмыгнула мышкой, в очках и в платке, и сдернула амуницию, только когда за ней закрылась дверь и она поняла, что одна в кабинете с наполовину закрашенными окнами, то есть не одна, а с врачихой, которая за ее манипуляциями следила с интересом. И в консультацию она приехала под вечер, так, чтобы было поменьше народу, чтобы никто ее не заметил, не узнал, не стал просить автограф — в гинекологическом отделении!.. В карточке у нее было написано, что она Людмила Голубкова, а никакая не Мелисса Синеокова, и у нее была надежда, что врачиха ее так и не узнает — а вдруг повезет?!

— Слева чистое полотенце, — не вставая, сказала врачиха. — Вытрите лицо и вернитесь ко мне, пожалуйста.

Мелисса послушно вытерла лицо и вернулась на жесткий клеенчатый стул.

— Так, — сказала врачиха. — Значит, если вы хотите, я напишу вам направление на аборт. Это в том случае, если вы не пойдете в платную.

— Какой аборт? — тупо спросила Мелисса.

Врачиха сняла очки и резким движением положила их на бумаги.

— Послушайте, женщина, — начала она решительно, — я не понимаю причин вашей истерики. Ну, что такое случилось? Ну, ну! У меня есть время, прием все равно уже закончен, а муж позвонит, когда приедет. Меня на дачу забирает муж, — зачем-то пояснила она. — Так что говорите мне, в чем дело. Ну?

— Этого не может быть, — как попка-дурак повторила Мелисса Синеокова, знаменитая писательница.

— Чего?.. — спросила врачиха с раздражением.

— Я не могу быть беременной.

— Отчего же?!

Мелисса подняла на нее глаза. Врачиха смотрела на нее, губы ее кривились, и пучок на голове подрагивал язвительно. И вообще вся она была, как из фильмов пятидесятых годов, — уверенная, пожилая, скептическая и какая-то очень успокаивающая.

— Так. Я слушаю. Почему не может быть?

Мелисса Синеокова, знаменитая писательница, залилась слезами. Она вдруг зарыдала, да так сильно, что в горле у нее забулькало, и слезы как-то сразу закапали на стол, на календарь со снегирем, который лежал у врачихи под исцарапанным плексигласом. Мелисса смахивала горячие капли ладонью, и ладонь тоже стала мокрой.

Врачиха все смотрела на нее.

— Ну, я поняла, что ты переживаешь, — безжалостно сказала она. — Дальше-то что?..

Не могла же Мелисса прямо тут, в этом кабинете, рассказать незнакомому человеку про Садовникова, про тот аборт, и еще про то, что у нее не может быть детей, про недавний плен, про Ваську, который сказал, что он с ней больше не может, потому что чувствует… зависимость, как наркоман!