7 историй для девочек - Лидия Чарская

Молодого раджи не было ни на кровати, ни на диване. Он сидел в кресле, а подле него стоял маленький ягненок, помахивая хвостом, и сосал молоко из бутылки, которую держал стоявший на коленях Дикон. На согнутой спине Дикона сидела белка, усердно грызя орех. Девочка из Индии сидела на большом табурете и глядела на все это.

– Вот мистер Роч, мистер Колин, – сказала миссис Медлок.

Молодой раджа обернулся и поглядел на своего слугу – так, по крайней мере, показалось старшему садовнику.

– О, это вы, Роч? – сказал он. – Я послал за вами, чтобы дать вам очень важные приказания.

– Очень хорошо, сэр, – ответил Роч, думая о том, получит ли он приказание срубить все дубы в парке или превратить огороды в озера.

– Сегодня после обеда меня вывезут в кресле, – сказал Колин. – Если свежий воздух мне не повредит, меня будут вывозить каждый день. Когда меня вывезут, ни один садовник не должен быть близ длинной тропинки возле стен сада. Чтобы там никого не было! Меня вывезут часа в два, и пусть мне никто не попадается на глаза до тех пор, пока я не дам знать, что они могут опять приняться за свою работу.

– Очень хорошо, сэр! – ответил мистер Роч.

– Мери, – сказал Колин, обернувшись к ней, – что говорят в Индии, когда разговор кончен и ты хочешь, чтобы люди ушли?

– Тогда говорят: «Я позволяю вам уйти», – ответила она.

Раджа махнул рукой.

– Я позволяю вам уйти, Роч, – сказал он. – Но помните, что это очень важно!

– Кра-кра! – хрипло сказала ворона.

– Очень хорошо, сэр! Благодарю вас! – И миссис Медлок увела его из комнаты.

Очутившись в коридоре, добродушный мистер Роч улыбнулся.

– Честное слово, – сказал он, – замашки у него, как у настоящего лорда! Можно подумать, что он один – вся королевская семья!

– Мы должны были позволять ему чуть ли не ногами топтать всех нас с тех самых пор, как у него появились ноги, – заявила миссис Медлок, – и он думает, что люди только для этого и рождены!

…Колин сидел у себя в комнате, откинувшись на подушки.

– Теперь мы в безопасности, – сказал он, – и сегодня я все это увижу, сегодня я там буду!

Дикон отправился обратно в сад со своими зверями, а Мери осталась с Колином. Он не то что устал, но как-то притих, и когда им принесли обед и они стали есть, он тоже был необыкновенно спокоен. Мери удивилась и спросила его, почему это так.

– Какие у тебя большие глаза, Колин, – сказала она. – Когда ты о чем-нибудь думаешь, они у тебя делаются большие, как блюдечки. О чем ты теперь думаешь?

– Я все думаю о том, как это все…

– Сад? – спросила Мери.

– Весна, – ответил он. – Какая она? Я все думал о том, что я никогда еще не видал ее как следует. Я почти никогда не выходил, а если и выходил, то никогда не смотрел на весну… даже не думал о ней!

– Я никогда не видала ее в Индии, потому что там ее не бывало, – сказала Мери.

Несмотря на то что он жил жизнью затворника, у Колина было гораздо больше развито воображение, чем у нее; по крайней мере, он проводил много времени, рассматривая чудесные книги и картинки.

– Тогда утром, когда ты вбежала и крикнула: «Она пришла! Она пришла!», мне стало как-то странно. Мне казалось, что это идет длинная процессия… с громкой музыкой. У меня в одной книжке есть такая картинка – толпа народу, все такие красивые… дети с гирляндами и ветвями цветов… и все смеются, пляшут и теснятся и играют на дудках… Оттого-то я сказал: «Может быть, мы услышим трубные звуки» – и велел тебе открыть окно.

– Это очень странно, – сказала Мери, – но все кажется, как будто это на самом деле так. И если бы все цветы, и листья, и зелень, и птицы, и звери – все пронеслись бы мимо, какая толпа была бы! И они все плясали бы и пели бы – и это была бы музыка!

Оба они засмеялись не потому, что это было смешно, а потому, что это им очень понравилось.

Через некоторое время пришла сиделка одеть Колина. Она заметила, что вместо того, чтобы лежать, как бревно, когда его одевали, он сел, стараясь сам одеться, и все время смеялся и разговаривал с Мери.

– Сегодня у него хороший день, сэр, – сказала она доктору Крэвену, который приехал взглянуть на Колина. – Он в таком хорошем настроении духа, что становится крепче.

– Я опять зайду под вечер, после того как он вернется, – сказал доктор. – Я должен знать, как эта прогулка подействовала на него. Мне хотелось бы, – сказал он тихо, – чтобы он позволил вам пойти с ним.

– Я скорее откажусь от места, чем буду здесь, когда вы ему это скажете, – с внезапной решимостью заявила сиделка.

– Я вовсе не решил советовать ему этого, – сказал доктор. – Попробуем сделать опыт. Дикону я бы доверил даже новорожденного ребенка.

Самый сильный лакей снес Колина вниз и посадил его в кресло на колесах, возле которого ждал Дикон. После того как лакей и сиделка обложили его подушками и пледами, маленький раджа махнул им рукою.

– Я позволяю вам уйти, – сказал он, и оба они быстро исчезли; надо сознаться, что оба расхохотались, как только очутились в доме.

Дикон начал медленно и уверенно двигать кресло; Мери шла подле него, а Колин откинулся назад и поднял голову к небу. Свод неба казался очень высоким, и маленькие белые облачка казались белыми птицами, которые носились на распростертых крыльях в его хрустальной синеве. Со степи доносился нежный ветерок, насыщенный странным сладким благоуханием. Грудь Колина подымалась, вдыхая его, и его большие глаза как будто к чему-то прислушивались – глаза, а не уши.

– Сколько тут разных звуков… что-то поет, и жужжит, и зовет, – сказал он. – А чем это так пахнет, когда дует ветер?

– Это дрок распускается в степи, – ответил Дикон.

– А пчел-то сколько сегодня, удивительно!

На дорожках, по которым они шли, не было видно ни одного человека. Все садовники и их помощники были отосланы. Но дети все-таки кружили взад и вперед между кустами, вокруг клумб у фонтана, следуя по заранее составленному маршруту, просто ради таинственности и удовольствия. Когда они, наконец, свернули на длинную тропинку подле поросшей плющом стены, то были так возбуждены наступающим моментом, что сами, не зная почему, стали вдруг говорить шепотом.

– Это вот здесь, – шепнула Мери. – Здесь я, бывало, хожу взад и вперед и все думаю, думаю!

– Да?! – воскликнул Колин, и глаза его пытливо устремились на плющ, точно ища чего-то. – Но я ничего не вижу, – шепнул он. – Здесь нет калитки!

– Я тоже так думала, – сказала Мери.

Воцарилось напряженное молчание, и кресло снова двинулось вперед.

– А вот это сад, где работает Бен, – сказала Мери.

– Да? – сказал Колин.

Они прошли еще несколько ярдов, и Мери снова шепнула:

– А вот здесь малиновка перелетела через стену.

– Да?! – воскликнул Колин. – О, как мне хотелось бы, чтоб она опять прилетела!

– А вот тут, – торжественно сказала Мери, указывая на большой куст сирени, – тут она уселась на кучку земли и указала мне на ключ!

Колин сел.

– Где? Где? Там? – крикнул он, и глаза его сделались такими большими, как у волка в сказке о Красной Шапочке. Дикон стал, и кресло остановилось.

– А вот здесь, – сказала Мери, подойдя поближе к поросшей плющом стене, – здесь я подошла поговорить с ней, когда она защебетала с верхушки стены. А вот тут плющ отнесло ветром в сторону, – и она схватила рукою зеленый занавес.

– О, да, да? – задыхаясь, шепнул Колин.

– А вот ручка… и в о т к а л и т к а! Дикон, втолкни его, втолкни его скорее.

Дикон сделал это одним сильным, уверенным толчком.

Колин снова опустился на подушки, и, хотя он задыхался от радости, закрыл глаза руками и не отнимал их до тех пор, пока они не очутились внутри; кресло остановилось точно по волшебству, и калитка затворилась. Тогда только он отнял руки и стал оглядываться вокруг, как когда-то Дикон и Мери. На стенах, на земле, на деревьях, на колебавшихся ветках и побегах точно было накинуто ярко-зеленое покрывало из нежных, крохотных листочков; на траве под деревьями, в серых каменных вазах в альковах – повсюду кругом виднелись золотистые, белые и пурпурные штрихи и пятна; над головой его высились деревья, белоснежные и розовые, слышался трепет крыльев, нежное щебетанье и жужжанье, и разливался сладкий аромат. Теплые лучи солнца ласкали его лицо, как прикосновенье нежной руки. Мери и Дикон стояли и с изумлением глядели на него – так он вдруг переменился, потому что нежная розовая краска разливалась по его бледному, точно выточенному из слоновой кости лицу, по его шее и рукам.

– Я выздоровею! Я выздоровею! – крикнул он. – Мери! Дикон! Я выздоровею! И я буду жить всегда… во веки веков.

Глава XXI

В жизни очень редко приходится испытывать уверенность, что будешь жить всегда, «во веки веков». Иногда это испытываешь, когда встаешь в торжественный час рассвета, выходишь и стоишь совершенно один, закинув голову, и смотришь вверх и видишь, как бледное небо медленно меняет цвет и рдеет, как происходит какое-то неведомое чудо. У вас почти готов вырваться крик, и сердце почти перестает биться при виде удивительного, неизменного величавого зрелища – восхода солнца, которое повторяется каждое утро целые тысячелетия. Тогда на миг испытываешь такое чувство.