Дар миротворца (СИ) - Павел Александров

– И то верно, – старый настоятель снова рассмеялся и закивал бородкой.

Вернулись Сурок и Ильмар. Сарпедонец был облачён в длинный коричневый плащ, матерчатую рубаху, кожаный нагрудник и широкие кожаные штаны морфелонского покроя.

– Вот! Вот как должен выглядеть воитель славного Сарпедона! – на высокой ноте произнёс Малоний.

Тут настоятель принялся рассказывать о своих трудах, о повседневных заботах о храме, сетуя на чёрную неблагодарность саламорцев: что храм нельзя без охраны оставить, что от разбойников на дорогах спасу нет, что братья из Морфелона посещают его всё реже, а ведь морфелонские храмы – это всё, на чём держится вера в Туманных болотах.

«Удивительный человек, – подумал Марк. – Он жаждал увидеть великого Фосфероса вовсе не для того, чтобы попросить его совета или благословения, а чтобы выговориться самому».

О чём думал Эфай было неясно: воин-отшельник пребывал в умиротворении и внимании, изредка кивая головой.

Однако в чём-то Марк ошибся. Выговорившись, Малоний с видом измученного жизнью труженика признался:

– Скажи мне, Фосферос, я ведь всё делаю правильно. Исправно веду служение, объезжаю посёлки, поддерживаю приюты, совершаю обряды и шествия, помогаю крестьянам как могу… скажи, почему с каждым днём мне всё тяжелее и всё меньше радости от того, что я делаю?

В этот момент Марк глянул на Малония с уважением: далеко не каждый храмовник в Каллирое решится на такое признание в присутствии малознакомых людей.

– Ты всё делаешь правильно, – ответил Эфай. – Но всем твоим трудам не хватает лишь одного – души.

Настоятель потупил взгляд и долго сидел так, глубоко и напряжённо думая.

– Твои слова обжигают мне сердце, Фосферос.

– Это хорошо. Потому что многие сердца сегодня уже невозможно обжечь.

Малоний мелко затряс головой, соглашаясь.

– Знаете, друзья мои, я ведь ещё зелёным юнцом сюда прислан был. Сколько надежд кануло в небытие! Самой заветной мечтой моей была мечта о том, чтобы все люди в этом крае жили согласно Пути Истины, по законам доброй совести, помогая друг другу в беде и разделяя радость каждого, как личную радость. Но мечтая о таком мире, я с горечью видел, что алчность, зависть, вражда и невежество растлевают души и разделяют людей. Да, у каждого народа есть свои особые грехи. Морфелонцы прослыли ленивыми, мелисцы – распутными, амархтонцы – равнодушными, южане – заносчивыми. Но все эти народы, кто явно, кто тайно жаждут перемен. Здесь же – все как в трясине погрузли. Многие страдают от нищеты, от болезней и всяких напастей, но при этом – никто палец о палец не ударит, чтобы изменить хоть что-то. Все ждут, что придёт великий чудотворец, и разом жизнь преобразится, – тут Малоний нахмурился и на секунду замолчал. – Чаровник у нас объявился. Люди к нему потянулись. Дары ему носят, благословения ищут. Чудотворцем называют. А кто он таков – никто толком не знает.

– А что о нём вообще говорят? – насторожился Марк, понимая о ком идёт речь.

– Разное говорят, – неохотно ответил настоятель. – В Саламоре сохранилась добрая память о Четвёртом миротворце. Вот многие и верят, что чаровник этот – то ли новый миротворец, Восьмой то бишь, то ли сам Четвёртый, воскресший из мёртвых.

– Даже так! – удивился Марк, переглянувшись с Лейной. – Кажется, я начинают понимать цели Кукловода… Кто-то очень хочет провести Мелфая путём Четвёртого… Сделать из него мага-миротворца, – возбуждённый догадкой Марк привстал. – Эфай, ты обещал рассказать о конце пути Четвёртого миротворца.

– Что?! Почтенный Фосферос, ты был рядом с Четвёртым в день его гибели? – изумился в свою очередь настоятель.

– Нет. Но я был рядом с ним в тот момент, когда он сделал свой окончательный выбор, – ответил Эфай. – Страшный выбор, к которому его подтолкнули вовсе не коварные некроманты, а те аделианские злопыхатели, которые возложили на него всю вину за поражение короля Ликорея в Тёмной долине, – черты лица воина-отшельника посуровели, в глазах вспыхнуло давнее, незабываемое воспоминание. – Часть вины за его выбор лежит на королеве Сильвире и её архиепископе Велире. А ещё – на мне. Все мы, каждый по своему, подтолкнули Четвёртого к уходу в Белое Забвение…

***

Мгла постепенно сгущалась. Впереди появилась белая дымка тумана. Поначалу это была редкая, почти прозрачная дымка, но по мере того, как путник углублялся вдаль по нехоженой дороге, его окутывала пелена густого-прегустого марева. Здесь начиналось Белое Забвение.

Сгорбленный человек приближался к вечному туману, ведя под уздцы своего осла с поклажей. Благородная рыцарская накидка с золотыми нашивками – знаками отличий за заслуги перед Южным Королевством – небрежно держалась на одном плече и волочилась по пыльной дороге. Парчовый халат, расшитый символами бесцветных магов, был расстёгнут нараспашку, а пояс болтался просто так – вопиющая небрежность, которой не позволил бы себе даже самый захудалый чародей. Зачехлённый меч был прикреплён к седлу вместе с коротким магическим жезлом.

Рыцарь, маг, миротворец – кем бы ни был сейчас этот человек, он шёл поступью обречённого. Согнутые плечи, будто придавленные непосильным грузом, выражали тяжесть вины, горечь утраты и близость отчаяния. И только в чётких, размеренных шагах его читалась какая-то яростная сила – решимость идти до конца, если не ради победы, то ради мести.

– Нет, нет, месть мне чужда… Я посланник мира. Всевышний избрал меня из сотен тысяч других… – бормотал он себе под нос. – Я тот, кто несёт мир, а не вражду… Я никогда не буду мстить вам, друзья мои и враги… но и оставаться среди вас я не желаю…

За спиною послышался топот лошадиных копыт. Сгорбленный человек обернулся и тотчас горделиво выпрямился. К нему подъезжал отряд вооружённых всадников, который возглавляла рыжеволосая молодая женщина в королевской мантии, одетой поверх доспехов.

– Надо же: паинька-принцесса не успела королевой стать, как вздумала поиграть в военачальницу! – сам себе прошептал человек со злорадной ухмылкой. – Сильвира, Сильвира… Доспехи на тебе смотрятся так же нелепо, как кольчужная попона на ослице… Кого это ты с собой притащила? Надо же – епископ-лицемер Велир и фаранский выскочка Фосферос!

Всадники спешились. Королева дала знак своим телохранителям оставаться на месте и в сопровождении епископа и воина-отшельника направилась к беглецу. Тот заметил, что у молодой королевы появились маленькие морщинки у края глаз и складка между бровями. За сорок дней, минувших с того дня, когда она получила весть о гибели своего мужа – короля Ликорея, она сильно изменилась: отощала, осунулась и в глазах её теперь светилась грозная негаснущая решимость.