Берия. Лучший менеджер XX века. - Сергей Кремлёв
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Нет, вдумчивый анализ не оставляет камня на камне от попыток «демократов» сделать из большевика Сталина иезуита Лойолу, а из большевика Берии — Малюту Скуратова.
Постановление не публиковалось. Однако уже его широкая адресация — вплоть до «низового» аппарата — заранее программировала широкое ознакомление общественности страны с сутью дела. То есть замолчать и «спустить на тормозах» эту директиву «на местах» не смогли бы. К тому же документ был строго директивным! И вряд ли находилось много желающих рискнуть и пренебречь такой директивой.
Глава 12
НКВД ОБРАЗЦА 1939–1941 ГОДОВ
ВОТ на каком политико-правовом фоне Берия 25 ноября 1938 года стал полноправным наркомом внутренних дел СССР.
Так с чего же он начал? А с того, что уже на следующий день подписал приказ о мерах по выполнению постановле-
ния СНК и ЦК от 17 ноября. Новый нарком требовал от подчиненных ему органов НКВД всех уровней немедленного прекращения массовых операций. Запрещалась практика арестов по так называемым «альбомам», «справкам» и «меморандумам». Разъяснялось, что по делам о государственных преступлениях следует составлять мотивированные постановления и т. д.
А с 1 января 1939 года Берия ввел в новую структуру НКВД ранее небывалый элемент — Бюро по приему и рассмотрению жалоб. Оно просуществует год, и это доказывает, что такое бюро было создано для разбора жалоб, касающихся дел именно 1937–1938 годов.
Однако мы что-то давно не вспоминали антибиографа Берии — Антонова-Овсеенко… Что же писал по поводу действий нового наркома внутренних дел СССР он?
А вот что:
«Берия всеми мерами поддерживал иллюзию потепления климата. По его распоряжению узникам разрешили пользоваться в камерах настольными играми и книгами…
Ну а в лагерях? В конце 1938 года в лагпунктах Воркуты вызывали тех заключенных, у которых срок истекал весной следующего года. Им зачитывали постановление ОСО и объявляли новые сроки… А в марте вызвали вновь. Оказывается, те бумаги — результат ошибки. Теперь с ежовщиной покончено, их выпустят на волю в соответствии с законом.
Таких счастливчиков оказалось несколько человек в каждом ОЛП (отдельный лагерный пункт. — С.К.)…
Что изменилось в судьбе шестнадцати миллионов, томившихся в бесчисленных тюрьмах-лагерях?
Как и все иные политические кампании, эта вскоре же изошла демагогическим дымом…»
Увы, кроме стандартного «демократического» коэффициента лжи (10:1) в количестве заключенных, мы здесь ничего не найдем, и поэтому я, пожалуй, далее этого «биографа» цитировать не буду, хотя по некоторым поводам еще вернусь к нему значительно позднее.
Действительность была, конечно, не идиллической, но совершенно иной. Берия быстро разобрался (он во всем разбирался быстро) с основными завалами праведного и неправедного, что было сделано при Ежове, и уже в 1939 году из лагерей НКВД вышло более двухсот тысяч человек.
И в бытность Берии во главе НКВД никаких массовых репрессий уже никогда не проводилось. Хотя это не означает, что была полностью прекращена репрессивная деятельность органов НКВД. Этого просто не могло быть, потому что в суровые времена жесткие меры по отношению к антигосударственным элементам характерны для любого строя.
А времена наступали суровые, и это было обусловлено не жестокостью Сталина и Берии, не стремлением к единоличной власти Сталина, а объективными условиями текущего исторического бытия России и мира. Так что быть неким всепрощающим «иисусиком» Берия не собирался и не мог. Особенно — в деле расследования и пресечения заговорщицких тенденций. В силу своей высокой компетентности как контрразведчика он ясно отдавал себе отчет в том, что хотя «персональная», так сказать, база антисоветских заговоров и была серьезно подорвана чистками 1937–1938 годов, но полностью уничтожена она была вряд ли. Этой проблемой Берии предстояло заниматься по-прежнему серьезно, как и ранее — Ежову.
Полковник-историк Сувениров сетует, что Тухачевский и его подельники уже в первые дни, мол, после ареста «оговорили» десятки человек. Но спрашивается — почему Тухачевский или Уборевич назвали генерал-майора такого-то, а не генерал-лейтенанта такого-то? Им ведь, с их маршальских и командармных высот, было все равно кого называть? «Ага! — скажет полковник Сувениров. — Вот о том и речь! Называли наобум — кого вспомнили! Ведь заговора не было».
Нет, так в жизни не бывает. А Берия и без психологического анализа знал, как оно бывает! И он-то понимал, что в следствии по делам о заговорах вещественных доказательств, прямых улик, не отыскать. Видеозаписей тогда не было, а фиксировать что-либо на бумаге могут лишь идиоты. И единственное, чем располагает следователь, — это показания и признания подследственных. Только показания! А показания могут быть намеренно противоречивыми, ненамеренно противоречивыми, неточными и т. д. Очень сложно здесь в чем-то разобраться.
Другое дело, что разобраться надо.
Причем и информация-то по следствию крайне секретна — утечки здесь недопустимы. И сфера особая — если иметь в виду военный заговор. Ведь во время войны всего лишь два-три невыявленных предателя (на уровне, скажем, высшего командования приграничных военных округов) могут стать причиной стратегического краха!
При расследовании общеполитического заговора на карту тоже ставится безопасность всего государства. Берия это понимал и поэтому мог быть жестким даже тогда, когда кого-то формально и сочли невиновным. Тем не менее процесс возврата в кадры РККА многих арестованных командиров — это одна из первых заслуг Берии перед страной в должности наркомвнудела, как тогда говорили.
Конечно, заслуга!
И тут надо кое-что прояснить.
ОБЫЧНО в качестве примеров «произвола» НКВД образца 1939 года, то есть НКВД уже при Берии, «демократы» приводят разного рода воспоминания — мол, один генерал сказал, а другой старый большевик подтвердил и т. д. Однако у юристов недаром есть выражение: «Лжет, как очевидец»… Даже сотня самых «страшных» свидетельств ничего не доказывает при исследовании явлений жизни всего общества. Нужны сводные статистические данные.
И есть объективные цифры, приведенные, скажем, военным историком Н.Черушевым. В своей книге «Из ГУЛАГа — в бой» он пишет, что ни один из уволенных или арестованных, а затем освобожденных и восстановленных в кадрах РККА командиров не знал истинных масштабов репрессий в РККА.
Странно, конечно… Если репрессии были настолько тотальными, как это утверждают «демократы», то их огромный масштаб вряд ли мог быть тайной, тем более в военной среде. И такое заявление военного историка порождает сомнение: «Так ли уж эти репрессии были велики?»
Что ж, теперь мы их знаем, в том числе — благодаря тому же Н.Черушеву! И он утверждает: «…цифры эти впечатляющие!»
И они действительно могут впечатлить, уважаемый читатель! Меня они и впечатлили, да так, что я, приводя их сейчас, сам не верю, что они — верны. Очень уж они «копеечны».
Но Н.Черушев — историк политкорректный, он другого термина, кроме как «застенки НКВД», не знает. И уж он-то данные занижать не будет, сообщая их, тем более со ссылкой на Российский Государственный военный архив (фонд 37837, опись 18, дело 888).
Так вот, с приходом в НКВД Берии процесс освобождения военных заметно усилился не сразу, а лишь к концу 1939 года, что говорит, конечно же, о внимательном изучении следственных дел. Ведь перед тем как решать — освобождать человека или нет, надо было понять — виновен он или нет?
И по состоянию на 27 января 1940 года количество восстановленного в РККА командного состава в званиях от комдива до младшего лейтенанта из числа освобожденных составило 1579 человек.
Много это или мало?
А вот это пусть решит сам читатель после знакомства с данными Н.Черушева о числе уволенного командного и начальствующего состава в 1937 и 1938 годах.
Итак, за два года из РККА было уволено (из них — арестовано):
То есть на уровне от комкора до полковника в РККА было арестовано всего-то 1265 человек!
А нам рассказывают о десятках тысяч, о чуть ли не сотнях тысяч!
Из этих 1265 человек к 27 января 1940 года было освобождено 129 человек, но при этом не все ведь из арестованных в дальнейшем репрессировались.
Причем, как я уже говорил, репрессированных лейтенантов и капитанов в РККА было меньше, чем репрессированных полковников.
Так где же здесь массовое избиение военных кадров, если в конце 1938 года штатная численность командного и начальствующего состава РККА равнялась 240 тысячам человек а к 1940 году возросла до 358 тысяч человек?
Теперь понятно, почему ни один, как сообщает Н.Черушев, из уволенных или арестованных, а затем освобожденных и восстановленных в кадрах РККА командиров не знал истинных масштабов репрессий.
