Огненный рай - Сьюзен Виггз

— Гарри?

Он обнял ее.

— Да, это твой брат. Я снова среди своих.

Он изменился. Похудел, одежда истрепалась. Морщинки вокруг глаз стали глубже, а в глазах появилась незнакомая для Бетани печаль.

— Объясни, Гарри, что произошло?

— Разве Эштон не рассказал тебе? Прости, забыл — он же не любит хвастаться. Англичане арестовали меня в Провиденсе. Пришли прямо в дом тестя, каким-то образом узнав, где я нахожусь. — Он заулыбался. — Но они решили, на всякий случай, не приговаривать меня к повешению, а обменять, когда возникнет нужда, на своего офицера.

Бетани начала понимать.

— Тэннер?..

— Да. Несомненно, теперь у этого капитана поубавится спеси — Эштон вырвал его из объятий одной из девушек мадам Джанипер прямо в канун Рождества.

Бетани судорожно выдохнула и взглянула на Эштона. Он сидел в напряженной позе с бесстрастным лицом. И внезапно все ее подозрения в отношении мужа исчезли, как будто их унес порыв ветра. Она придвинулась к нему поближе.

— Я была не права, Эштон. Извини.

— Ты просто мыслила логически, мне не в чем обвинять тебя за это, — холодно произнес он, не взглянув на нее. Они отвезли брата на пристань, к бристольскому парому.

— Хотелось бы мне добраться до этого проклятого осведомителя, который выдал меня англичанам, — хмуро бросил Гарри и вопросительно взглянул на Эштона. — В связи с похищением Тэннера не возникнут осложнения?

Эштон покачал головой:

— Ему ничего не известно, даже то, что Бетани присутствовала при обмене.

Гарри успокоился, попрощался и быстрым шагом направился к домику паромщика.

Рассвет еще не наступил, а Эштон уже торопливо одевался, стуча зубами от холода: даже вода в ведре покрылась льдом, и ему пришлось разбить его кулаком, прежде чем умыться.

Одевшись, он оглянулся на постель, где Бетани спала под целым ворохом одеял. Виднелись только золотистая прядь волос, ладонь и щека. Знакомое чувство боли и теплоты охватило его при виде этой руки. Бетани вышла замуж, не имея ни малейшего представления о домашней работе, кожа ее рук была такой же нежной и безупречной, как и кожа щек. Ее щечки остались прежними, но от повседневных хлопот руки загрубели и потрескались. Тем не менее она никогда не жаловалась на тяготы жизни, каждый новый успех в освоении домашнего хозяйства становился для нее предметом гордости. В последнее время она часто встречалась с Гуди Хаас, повитухой, обменивалась с ней рецептами и обсуждала женские дела. В ее доме Бетани проявила себя способной учительницей, помогая внучатым племянницам и племянникам готовить уроки.

«Ей хочется не так уж много, — подумал Эштон. — Если дать ей то, чего она добивается, — свое доверие и любовь, — она будет безмерно счастлива».

Тревожась за нее, он не ушел сразу в конюшню, а разжег огонь в печи и наполнил чайник водой, чтобы она, проснувшись, не замерзла.

«Хотя бы чуть-чуть помочь ей», — подумал он.

Бетани изо всех сил старалась создать уют, научилась готовить пшеничные лепешки и тушеное мясо, стирать и наводить порядок в доме.

Эштон вернулся в спальню и налил в таз горячей воды. Она уже сидела в постели и серьезно смотрела на него.

— Я вчера так быстро уснула, что не успела поблагодарить тебя за освобождение Гарри.

— Мне не привыкать выручать твоего брата из беды, — ответил он, злясь на себя за холодный тон. Бетани выглядела такой незащищенной: широко раскрытые глаза умоляюще смотрели на него, нижняя губа дрожала. Жалость к ней пронзила его, но Эштон отвел взгляд — ему не хотелось быть причиной ее счастья или несчастья.

— Почему ты не рассказал мне? — задала она вопрос. — Что тебе стоило рассеять мои сомнения, сообщив, что был в заведении мадам Джанипер совсем не затем, чтобы… — голос ее дрогнул, и она смущенно отвела взгляд.

— Не хотелось вмешивать тебя, ведь ты же лоялистка, разве забыла?

— Во-первых, я сестра Гарри и не стала бы мешать тебе. — Бетани накручивала прядь волос на палец. — Прости за вчерашние слова. Сожалею, что уходила от тебя.

— В самом деле? — спросил он. — Кажется, тебе было весело на приеме у твоих родителей.

— Там было ужасно, — призналась она. — Только присутствие мисс Примроуз скрасило вечер. — Бетани встала с постели, подошла к нему и положила теплую ото сна руку на его рукав. — Но теперь я здесь. Уходом ничего не решишь.

Эштон старался скрыть испытываемое облегчение и тот факт, что скучал без нее, скучал по волнующему запаху жасмина, исходящему от нее, скучал по ее теплому телу. Как всегда, он не смог остаться безразличным к ее большим глазам золотисто-орехового цвета. Он обнял ее и прижал к себе.

— Теперь ты не сможешь убежать, — пробормотал он, вдыхая аромат ее волос.

— Нет, Эштон. Я дома. Мой дом здесь, в твоих объятиях.

Прижимая ее к себе и ощутив какое-то незнакомое шевеление, он насторожился, отстраняясь от нее. Что это? Таинственная улыбка играла на ее губах.

— Ты тоже это почувствовал? — Она положила свою руку в углубление между его плечом и шеей. — Это наш ребенок.

Удивление и волнение, подозрение и возмущение одновременно пронзили его. Кто зачал эту крошечную жизнь, которая уже тихонько шевелилась рядом с ним? Ему хотелось быть уверенным. Но уверенности не было. А разве это имеет такое важное значение? Он сжал ее лицо руками, гладя большими пальцами шелковые волосы у висков. Да, имеет. И не потому, что ему безразлична судьба невинного ребенка, но если опять ложь, это совсем другое дело.

— Эштон, — ее дыхание мягко коснулось его лица. — Мне следовало доверять тебе, даже несмотря на то, что видела сама и говорили мне. — Она приподнялась на цыпочки и потянулась к нему ищущими губами — у него вырвался стон от отчаяния и желания. Отвечая на ее поцелуй, он чувствовал, что завидует ее способности доверять ему.

Январь выдался тусклым и безрадостным: сероватое небо, потемневший снег с образовавшимся настом на лугах и болотах, печальные крики кроншнепов, пытающихся поймать рыбу в свинцовых водах залива; а в семье Маркхэмов установился хрупкий мир, внутри дома царили тепло и уют, золотистый огонь очага освещал их скромное жилище, вкусно пахло пирогами, испеченными Бетани.

В это время года лошади не требовали слишком внимательного ухода, и Эштон часто бывал дома, помогая растопить печь, а также избавляя жену от колкостей бывших друзей, постоянных напоминаний родителей, часто звавших ее на чай и намеренно не упоминавших Эштона в письменных приглашениях. Ему нравилось сидеть в старом кресле отца с очками на носу и открытой записной книжкой. Как всегда, Глэдстоун отдыхал рядом.