Огненный рай - Сьюзен Виггз

Тишина повисла между ними, нарушаемая только ревом моря и криком кроншнепов. Наконец Бетани отбросила сдержанность и прямо посмотрела ему в лицо.

— Избавлю тебя от необходимости придумывать что-то, Эштон. Мне прекрасно известно, где ты был прошлой ночью и чем занимался. Я была в городе, покупала тебе записную книжку и видела тебя.

В его глазах появилась тревога, и это было еще ужаснее, чем если бы он отрицал все.

— У меня не было другого выхода.

— Возможно, я плохо знаю мужчин. Но скажи, что заставило тебя искать общества проституток мадам Джанипер?

Смущение, удивление, возмущение и наконец облегчение отразились на его лице.

— Неужели ты могла такое обо мне подумать?

— Я не настолько глупа, чтобы не знать, зачем ходят в бордели.

— Но… — Он внезапно замолчал, глаза его прищурились.

— Но почему, Эштон? Почему тебе захотелось чужих объятий, когда я никогда не отказывала тебе в своей любви?

— Не надо делать из этого такой вывод, — быстро проговорил он. — Никогда… Бетани, не надо плакать.

— Наконец все стало понятно. В течение всех этих месяцев мне не хотелось признаться самой себе, что наш брак — сплошной обман. Ты с самого начала говорил, что мы не созданы друг для друга, постоянно отталкивал меня своим холодным безразличием, но мне нравилось не замечать твоего недовольства, даже когда оно проявлялось слишком явно. — Она подавила рыдание. — Можешь быть доволен. Я наконец-то опустилась на землю.

Ему до боли хотелось обнять ее и успокоить. «Это совсем не то, что ты думаешь, — хотелось сказать ему. — Разве можно хотеть другую, когда ты для меня так желанна?»

Но с его губ не сорвалось ни единого слова — мысль о том, что он провел канун Рождества в объятиях куртизанки, разбило ее сердце. Но может произойти гораздо худшее, если поддаться желанию и рассказать о похищении из борделя английского офицера в надежде обменять его на ее брата, а это преступление, наказуемое смертью в случае, если его схватят. Посвящать в эти тайны Бетани значит подвергать опасности и ее.

— Бетани, — молил он, не перенося ее слез. — Я совсем не собирался причинить тебе боль. — Он кивнул в сторону особняка, который возвышался вдали среди нетронутой белизны снежного покрова. — Понимаю, почему ты вернулась в дом родителей, но мне будет грустно без тебя.

Боль в ее глазах сменилась гневом, она быстрым движением смахнула слезы.

— Но не по ночам, Эштон, — обвинила его она. — У тебя есть другие женщины, которые утешат тебя.

Зеркало в золоченой рамке, стоявшее на туалетном столике, отражало припухшие и покрасневшие, но сухие глаза — она больше не станет проливать слезы из-за Эштона Маркхэма. Неожиданно рядом появилось еще одно лицо — яркие каштановые волосы и голубые глаза, — Кэрри Маркхэм. Бетани удивилась, увидев свою бывшую горничную.

— Пришла, чтобы помочь вам одеться к ужину, — сообщила та, пересекая комнату. — Боже, как я рада, что вы вернулись, мисс. Ваша мать никогда не знает, чего ей хочется, заставляет меня бегать кругами каждое утро, готовя ее туалет, а я до сих пор не научилась отличать помаду от белил, румяна от кармина, иногда кажется, что Бог специально создал женщин неприспособленными, чтобы окончательно запутать в этих косметических средствах.

— Не нуждаюсь ни в чьей помощи, Кэрри, я сама многое узнала за последнее время.

— Благодаря моему упрямому братцу, — проворчала Кэрри. — Честно говоря, он дурак — так удачно жениться и в тот же день стать крепостным. Мне даже удивительно, что вы так долго смогли прожить с ним в том доме, но наконец-то вернулись туда, где ваше место.

— Это не мое место, но и с Эштоном тоже не могу быть.

Бетани все-таки не стала возражать, когда Кэрри достала из шкафа платье свободного покроя, сшитое по английской моде, — одно из платьев, которое вполне подойдет к ее располневшей фигуре. Кэрри застегнула ей пуговицы на спине.

— Хочу прогуляться, совершить длительную прогулку и побыть одной.

— О нет, мисс, вам нельзя выходить в такой холод — подумайте о ребенке.

— Передай матери, что мне нездоровится, ужинать не буду.

Через полчаса, тепло одетая, она устремилась прочь от дома, подальше от родителей, жалевших и не понимавших дочь, от мужа, который предал ее. Наступали сумерки. Заходящее солнце бросало розовые и янтарные блики на мягкие сугробы, приглушавшие звуки шагов. В длинных сапогах для верховой езды она смело шагала по сугробам, перебралась через каменную ограду и направилась к дальнему восточному пастбищу. Кругом — тишина и безмолвие, но ей было уютно в этом холодном и безрадостном окружении. Ветер стих, легкие снежинки кружились в воздухе. Бетани решилась на эту прогулку, чтобы избавиться от грустных мыслей, не покидавших ее, но вместо облегчения окружающее холодное безмолвие навеяло еще большую тоску. Все вокруг напоминало о прошлых счастливых днях. Вот пруд, замерзавший каждую зиму, и сколько воспоминаний о беззаботной девчонке, какой она когда-то была и, как нитка иголку, она отпускала Эштона, умоляя его подождать, пока не завяжет шнурки на коньках; он держал ее за талию и учил кататься, а потом предложил бегать на них самостоятельно. Гарри всегда обгонял их, его не интересовала техника движения, он весь отдавался скорости и скольжению. Чаще всего брат оказывался в сугробе, громко хохоча. Вильям и на льду старался сохранить свое достоинство, желая произвести впечатление на девочек. Катался медленно, но по правилам. Те невинные дни ушли далеко в прошлое, как будто их никогда и не было. А теперь Гарри — мятежник, беглец, изгой в собственной семье, не способный содержать жену и ребенка. Письмо Вильяма из Коннектикута прозрачно намекало, что он не изменил своим привычкам, по-прежнему пьет, играет в азартные игры и развлекается с женщинами. А Бетани сделалась женой человека, попавшего в крепостную зависимость к ее отцу; ждет ребенка, которого муж не признает своим. Мог ли кто из них предположить в юности, что произойдет восстание мятежников и разбросает их семью по разным местам; разве могла предвидеть Бетани, что ее ждут такие переживания в любви и испытания в жизни? Она окинула взглядом окружающий пейзаж: прямо впереди, на расстоянии нескольких ярдов, соляной сарай, где они с Гарри часто прятались от нянек и строгих учителей; направо — ущелье, которое ей показал Эштон и где она впервые ощутила блаженство его поцелуя. Послышалось завывание ветра. Бетани остановилась, нахмурившись, — ветер не настолько сильный, чтобы издавать такой жуткий звук. Она снова услышала что-то, похожее на стон, и поняла, что это совсем не ветер. Может, пара котов из конюшни, совершающих вечернюю прогулку? Нет, звук явно напоминал человеческий голос и слышался откуда-то спереди, возможно, из соляного сарая. Неприятное предчувствие охватило ее. Бетани взглянула на небо: розовые и янтарные блики заходившего солнца исчезли, небо потемнело и стало синим; замерцали несколько звезд, скоро стемнеет — нужно возвращаться назад. Но ей снова послышался стон, в котором звучала мольба. Приподняв подол платья, она зашагала через сугробы к сараю. Стоны стали слышнее и прерывались неприличными ругательствами, напоминавшими речь моряков в порту. Затем они сменились мольбами о милосердии.