Ливонское зерцало - Сергей Михайлович Зайцев

Тем временем Удо уже наливал себе третью кружку и, кажется, больше думал о вкусе и забористости пива, чем о словах рыцаря Хагелькена.

Николаус, поглядывая то на Удо, то на Хагелькена, разводил руками:

— Не слишком ли много ко мне внимания, господа?

Здесь лицо у Хагелькена прояснилось, и он великодушно усмехнулся:

— Впрочем... Что это я! Вы же оба так юны! Самое время веселиться и подтрунивать над старостью. Ведь она для вас ещё так далеко, что её можно не страшиться, — он тоже снял кружку с полки. — Да, дорогие мои юноши, веселитесь в юности своей. Веселье ваше — это сейчас ваше богатство, — при этом он с простодушием возвышенного человека кивнул Николаусу. — Как и любовь — богатство из богатств. Любите, молодой человек, так как пришло время любви. Не ищите богатства в золоте и серебре, купеческий сын Николаус, не ищите богатства во власти, юнкер Удо, сын рыцаря, а ищите богатства в веселии и любви. Вот посмотрите на меня, юные друзья, и не ходите той тропой, что шёл по жизни я. Кроме веры в Господа и милой сердцу лиры, у меня ничего нет. Хотя вера сегодняшняя крепка и власть над лирой нынешняя сильна. Но жизнь прошла так быстро. И — теперь я это вижу — так пусто. Должно быть, потому, что мало было в ней любви. А подвиги, что я совершил... Нужны ли они Господу, если не нужны они даже мне? Как только я стал мудрым, я увидел, что жизнь моя давно утратила смысл...

Они долго ещё говорили о том о сём и не раз наклонили бочонок, прежде чем собрались уходить.

Когда уходили и когда Удо, изрядно пошатываясь, уже добрался до середины лестницы, Хагелькен придержал Николауса за локоть и негромко молвил ему:

— Был бы я помоложе да не был бы я связан обетом, то сделал бы всё, чтобы эта юная дама обратила на меня приязненный взгляд, чтоб вздыхала она всякий раз, глядя в мою сторону.

— О ком вы говорите? — сделал вид, что не понял, Николаус, но на сердце у него так сладко стало от этих слов.

— Об Ангелике, конечно, я говорю. И о тебе.

...Так сладко ему стало от этих слов, и образ Ангелики, нежный и чистый, светлый образ её так ясно предстал перед его внутренним взором. И было приятно слышать такие слова от мудрого человека, столь мудрого, что позволяет себе сомневаться в смысле бытия, было приятно слышать такие слова от очень богатого человека, владеющего истинными сокровищами — крепкой верой в Господа и любовью к Господу, — и было приятно слышать такие слова от человека, мастера, обладающего совершенной властью над смычком и струнами лиры, над нежным голосом и самой душой её, от человека, тонко понимающего её струны, её душу и, наверное, могущего понять струны души другого человека.

— Я помолюсь за тебя, — обещал рыцарь Хагелькен.

— Ты что отстал, Николаус? — поторопил снизу Удо. — Тебе показалось мало пива?..

Во дворике Николаус и Удо случайно встретили барона Аттендорна.

Тот довольно хмуро взглянул на Удо, чуть мягче — на Николауса. И сказал:

— Завтра отправляетесь в Феллин, господа.

Глава 31

У волков и сов учатся выть

Что за собрания мы здесь имеем в виду?..

Простолюдины склонны называть такие собрания шабашами, но люди происхождения благородного предпочитают более высокие обозначения — собрание, ассамблея.

Следует знать первой даме собрания, ассамблеи, как правильно приготовить особенную, волшебную мазь; следует также знать, как и когда правильно этой мазью пользоваться. Нужно знать и тонкости ритуала чёрной мессы, полной чудовищных насмешек над верой Христовой, и секреты приготовления особенных блюд и напитков, от коих за столом голова идёт кругом, и око полнится видениями, а разум не может отличить яви от сна, правды от обмана, истины от заблуждения; и важно крепко помнить правила проведения тайных фестивалей с танцами и песнями, с родами на алтаре и жертвоприношениями, с поклонением дьяволу в обличье козла или собаки, с искательными речами и ужимками; и надо уметь понимать тонкости греха и любить грех во всех его проявлениях — и в мыслях, и в словах, и в действиях, — но более всего, разумеется, в волнующих, будоражащих кровь действиях — в греховных, сладких играх, во всевозможных пакостях и бесстыдствах, в вопиющих неприличиях, в нижайшем и подлейшем бесчестии, в позоре и злодействе, в грубых развратных игрищах, в гнусных, безумных развлечениях, в тысячах непристойностей, ублажающих дьявольское вожделение, в блудодействии, завершающемся приятным Князю бесовскому свальным грехом, именуемым также оргией.

Наука первой дамы начинается с приготовления волшебной летательной мази. Наука непростая; в ней и высокообразованному медикусу, изучавшему веществословие в Падуе или в Оксфорде, в Салерно или в Болонье, или в Монпелье, и учёному-алхимику, водящему дружбу с профессорами во Флоренции или в Перудже, в Праге или в Кракове, в Гейдельберге и глубоко понимающему тайные свойства материи, не с первого наскока удастся разобраться.

Вот как эта мазь готовится...

Сначала нужно взять младенца, причём не обычного младенца, рождённого в браке, освящённом церковью, желанного и любимого, и не выблядка какого-нибудь случайного, от коего не знают, как отделаться, в какую мусорку сунуть, а младенца, прижитого ведьмой-девственницей с демоном, зачатого неодолимой и вечной, волшебной силой инфернальной, быть может, даже самим высокочтимым Князем тьмы, младенца, рождённого на алтаре Сатаны и придушенного на шабаше. Младенца этого следует разорвать на части — ни в коем случае не прибегать к помощи ножей, которые могут случайно лечь крест-накрест (тогда всему делу конец, и не будет волшебной силы у мази); и кипятить в медной посудине До тех пор, пока не выкипит почти вся вода. Вытопившийся