Ливонское зерцало - Сергей Михайлович Зайцев

Госпожа Фелиция сидела перед зеркалом, красивая и молодая, обнажённая, волосы свои, волнистые и пышные, распустила по плечам. Перед ней на столе стояли зажжённые свечи и горшочек тёмно-синего венецианского стекла с массивной притёртой крышкой. Стоя чуть сзади, Мартина видела через зеркало некий блеск, вздрагивающий в глазах у госпожи, блеск, коему нет названия точнее, нежели дьявольский (или это так отражалось в глазах у неё пламя свечей); именно этот блеск и смутная догадка о том, что вот-вот произойдёт, приводили Мартину в трепет...

За окном давно сгустились сумерки, вот-вот над дальним лесом должна была подняться полная луна: верхушки разлапистых елей уже заметно окрасились голубым.

— Я всему научу тебя, Мартина, — говорила госпожа Фелиция, любуясь собой. — И ты скажешь мне спасибо, ибо будешь властвовать над людьми, как я властвую.

— Да, моя госпожа, — отвечала Мартина испуганным шёпотом.

— Я дам тебе чистое знание, которое ты сможешь обратить во что захочешь.

— Да, моя госпожа.

— Только не бери больше без спроса мою амбру...

Служанка безмолвствовала, бледные губы её дрожали.

Фелиция подала ей тряпицу:

— Ты должна растереть мне всё тело. До красноты, до жара, — и она поднялась со стула. — Начинай... А потом я тебя разотру.

Мартина, взяв неуверенной рукой тряпицу, опустилась возле госпожи на колени и принялась растирать ей щиколотки; когда те покраснели, девушка повела тряпицей выше и выше, по белым стройным голеням, по круглым, точёным коленкам, по упругим бёдрам. Фелиции растирание доставляло немалое удовольствие. Она жмурилась от этого удовольствия, покачивалась спереди-назад и даже как будто, словно кошка, мурлыкала. Видя, что госпожа довольна, Мартина стала действовать увереннее, давить тряпицей сильнее и двигать рукой быстрее. Дабы не упасть, Фелиция упёрлась руками в край стола. Когда Мартина растирала ей спину, госпожа прогибалась и устремляла вперёд крепкую красивую грудь, девичью грудь, не знавшую младенца; Фелиция опускала голову, и тяжёлые пряди волос соскальзывали с её плеч, и уже через секунду она, выгибая длинную лебединую шею, поднимала лицо к небу. Мартина в это время осторожно поглядывала в зеркало и видела, что госпожа её от удовольствия закатывает глаза, Мартина видела, как вздрагивают — слепо и страшно — белки её глаз, как искривляются любострастно её тонкие, красные губы, как прозрачные ноздри её напряжённо трепещут, а насурьмлённые брови всё круче пересекают лоб. И Мартина уже без всякого сомнения понимала, что госпожа её — ведьма; понимала, что не недуг посещает госпожу Фелицию припадками (и напрасно барон Аттендорн зовёт к ней так часто лекаря), а бес её привечает и отмечает, понимала, что вовсе не страдает госпожа от этих припадков, а, быть может, даже рада им, так как во время припадков она созерцает самого дьявола, говорит с ним, внимает ему, служит ему... И тут наконец ясно дошло до сознания Мартины, что госпожа Фелиция, доверившись ей, скромной служанке, серой мышке, хочет её ведьмачеству обучить — ведовству, волшебству, перевоплощению, хочет научить её властвовать — не только над людьми, но и над зверьми и над могущественными, непостижимыми силами природы, хочет научить её быть с всемогущим дьяволом заодно... И удивительно Мартине было то, что не тревожил её больше страх, это только сначала она боялась Фелиции и намерения её, а потом страх незаметно и бесследно прошёл... пришло волнение, приятное возбуждение, какое возникает от прикосновения к тайне, к мастерству, к могуществу.

«Ах, забудь, Мартина, навсегда забудь унижения и страдания, лишения, боль и слёзы незаслуженных обид забудь! Тебя включают в круг избранных, посвящённых, в круг тех, кто знает и умеет, кто провидит, кто, желая, непременно достигает».

Мартина растирала госпоже мягкий животик и плечи, от усилий у неё онемевала рука, но девушка, занятая новыми для неё, волнующими мыслями, не обращала на это внимания. От госпожи, у которой кровь приливала к коже, начинал исходить всё более ощутимый жар. Мартина видела, что Фелиция, обнажённая и пылающая, изгибающаяся под её руками, вздрагивающая и дрожащая, мурлыкающая и временами даже стонущая, невероятно, несказанно красива — не той земною кроткою, простой красотой и не небесной красотой, возвышенной, недоступной, иконописной, воспетой поэтами, а красотою сатанинской — низменной, распутной, развратной, воплощением греха, самой сутью его... но красотою, красотою, которую, если хочешь, бери, хватай грубо, жёстко, называй своею, властвуй над ней, мни, дави, разрушай... и не разрушишь, а только ещё приумножишь её, колдовскую.

— Хватит! — прорычала волчицей Фелиция и замерла, напряглась всем телом.

Мартина увидела: руки Фелиции до побеления в костяшках пальцев сжимали край стола; в возбуждённом дыхании заметно вздымались и опадали бока её, и видны были под красной кожей тоненькие, изящные рёбра. Глаза госпожи, пылающие бледным огнём, как пылают уголья, глядели на Мартину из зеркала; но пылали эти глаза не ненавистью к чужому, а приязнью к своему.

Фелиция кивнула на приготовленный горшочек:

— Теперь — мазь.

Взяв немного мази, Мартина стала наносить её на тело госпожи. Но, к удивлению Мартины, ничего не происходило. Не превращалась госпожа Фелиция ни в мышь, ни в лягушку, ни в волчицу, и ноги её оставались обычными женскими ногами с беленькими пальчиками и розовыми ногтями, и вовсе не заканчивались они копытами. Наверное, не всосалась ещё мазь, не успела подействовать. Понемногу подхватывая мазь из горшочка, Мартина с любопытством присматривалась и принюхивалась к ней. Мазь была как мазь — густая, желтоватая, Ничем не пахла. Красиво блестело стройное тело Фелиции, ни морщиночки не было на нём, не было лишней складочки. Видно, и двадцать лет назад тело Фелиции, прекрасной ведьмы, было такое же — молодое, упругое, сильное. Время не властвовало над ним. Это Мартина знала: время не властвует над теми, кто подписывает договор с дьяволом. И ещё она теперь догадывалась: возможно, молодость ведьмы — следствие действия этой волшебной мази...

Потом и госпожа Фелиция взяла тряпицу, опустилась возле Мартины на колени...

Мартина тихо охнула, увидев это: благородная госпожа, коей три десятка слуг в замке прислуживают, коей три тысячи крестьян во всей округе кланяются, перед ней, чёрной служанкой, безродной и глупой, на колени опустилась, ей, замарашке, готовая услужить. Мартина взволнованно смотрела через зеркало на коленопреклонённую, обнажённую госпожу, которую всегда... которую прежде... боялась. Но теперь... теперь их связывала общая тайна, и общее знание, каким госпожа сегодня щедро с ней поделилась, объединяло их. Девушка ещё смелее подумала: эта общая тайна, это общее знание даже как бы породнили их, и Мартина стала госпоже Фелиции как