Витязи в шкурах - Анатолий Дроздов

— А если запасной полк опоздает? — спросил Тудор.

— Мертвые сраму не имут! — пожал плечами Вольга.

— Святослав старый так говорил, — вздохнул Тудор. — Когда ходил на греков. Но кто поведет малое войско?

— Я! — шагнул ближе Улеб.

— Я! — звонко выкрикнул молодой княжич.

— Коли я предложил, — спокойно сказал Вольга. — То мне сам бог велит.

— Добрый ты воевода, Вольга, а вот великие полки никогда не водил, — сказал Тудор. — И мест здешних не знаешь. Через лес к меловой горе конное войско не пройдет — бурелом, поэтому половцы и разбили там стан. Они воевать тож умеют. Но слова ты сказал правильные. Только сделаем так. Меньшее войско перекроет поганым брод и путь в Поле, а засадной конный полк спрячется на том же берегу, у болота — я его добре знаю, — Тудор взял у Вольги нож и очертил им кружок позади нарисованной Вольгой линии реки. — Придем мы после вас, когда сеча уже начнется. Сегодня ты показал, как пешие на конных наступают, но в этот раз вы будете отступать к болоту, заманивать. Пусть поганые думают, что бьют вас. Мертвые сраму не имут, а вот живым с ним жить… Чтобы никто потом не попрекнул старого Тудора, что он бросил своих в беде, и Бог на страшном суде не спросил строго, в передовой полк пойдут хоругви Белгорода во главе с Олегом. (Княжич зарделся.) Его отец велел мне беречь младшего своего сына, если с ним что — голову с меня снимет, но он пойдет с вами. Улеб с Вольгой поведут хоругви из Путивля и Новгорода-северского, а также Вщижа и Гомия. Мы будем позже. Всем сечи хватит! Сватов напоим и сами хватим сполна. Собирайте людей, бояре! Кто успеет, пусть исповедуется и помолится — чтоб Господь принял на небесах. Многие завтра там будут!..

Улеб и Вольга ехали шагом (чтобы пехота не отставала), нога к ноге. Разговаривали вполголоса. Большой черный жук внезапно ударил Улеба в блестящую пластину доспеха и упал на спину в конскую гриву. Недовольно загудел, перебирая в воздухе лапами. Улеб осторожно взял его двумя пальцами, рассмотрел. Подбросил в воздух. Жук расправил крылья и стремительно улетел прочь. Улеб проводил его улыбкой.

— Чему радуешься, князь? — спросил Вольга, тоже улыбаясь.

— Вечер добрый, — звонко ответил Улеб. — Тихо вокруг, ни ветерка, солнце садится, — князь кивнул в сторону красного диска, повисшего над зубчатой кромкой дальнего леса. — Жара спала. Подойдем к болоту, о котором говорил Тудор, соловьи защекочут. Они всегда над водой поют, им надо время от времени горлышко промочить. Не посмотрят, что войско большое рядом стоит. Такая крохотная птаха, а как громко щекочет! Я еще малый был, когда полюбил их слушать. Какие у нас в Гомии соловьи! Мать ругалась — спать не дают, а я любил. Сяду у открытого окна и слушаю, слушаю. Душа к небу возносится, кажется, сам бы вот сейчас расправил руки и полетел!

— Ты поэт, Улеб!

— Кто такой поэт?

— У нас так зовут тех, кто песни сочиняет.

— Это я могу, — согласился Улеб. — Не раз князям славу пел.

— За деньги?

— За деньги холопы поют. Дружинник — от сердца. Другой раз едем после сечи, сердце от радости трепещет, что жив остался, начинаешь в уме сочинять. Пока доедешь до города — слава готова! На пиру попросишь у князя дозволения, возьмешь гусли… Все уже знают, ждут. Я пою, они слушают, а потом ревут, как бугаи — нравится. Князь тебе чару с поклоном… Меня не раз просили слова записать — чтоб другие потом пели.

— Про поход Игоря напишешь?

— Про что писать? Как наши в полон попали?

— Бились-то насмерть! Я видел.

— Правда твоя, — согласился Улеб, — но славу поют, когда князь битву выиграет. Про срам как?

— А если попросят?

— Попросят — спою! — согласился Улеб. — Коли князь Игорь из Поля живой воротится, почему б не спеть? Только не славу — слово сочинять надо. О полках игоревых.

— Хотел бы я послушать, князь!

— Услышишь… И не зови меня князем! Просто Улеб. Мы с тобой в бою не раз кровь рядом лили, как братья стали. Нет ничего крепче такого братства.

— Люди могут сражаться рядом, а друг друга ненавидеть.

— Бывает, — согласился Улеб, — но ты другой. Ты не такой, как наши.

— Почему?

— Тебя любят вои и дружина, Ярославна жалует; ты, коли захотел бы, давно стал главным даже надо мной.

— Не хочу, Улеб!

— Отчего?

— Твоя сторона, твой народ. Нет у меня права быть здесь главным.

— Другие так не думают. Многие на твоем месте сами просили бы.

— Так то другие…

— За то тебя и люблю. Добрый ты человек, Вольга. И Кузьма… За друга голову сложите — и не подумаете! Как все кончится, поедем ко мне в Гомий?

— А тебе его отдадут?

— Ярославна на кресте клялась. Игорь обещал перед походом, перечить жене не станет. Да и как не отдать, когда я столько для Северской земли сделал?

— Так ты здесь за Гомий воевал?

— За Гомий тоже. Но не обещали б удел, все равно с погаными бился! Беда от них русской земле!

— До Гомия они не доходят.

— Здесь тоже русские живут, Вольга! Я не Давыд Смоленский, который ни в одном общем походе русских на половцев не участвовал, зато против своих не раз бился, столько русской крови пролил! Я всегда на помощь приду!

— Стрыя, обидчика своего, прогонишь?

— Умер стрый, — вздохнул Улеб. — Сорок дней уже справили. Сын его, Святополк, брат мой, теперь в Гомии княжит. Вот он, впереди! — Улеб показал на всадника, едущего спиной к ним в двух десятках шагов. — Сам хоругвь привел, хотя мог воеводу послать. Хочет перед князем Игорем выслужиться, чтоб Гомий ему оставил. Только не выйдет!

— Ты говорил с ним?

— Он же брат мне! Обнялись, меда выпили, говорили долго. Стрый нас из Гомия выгнал, а не сын его — Святополк тогда совсем малый был, вины на нем нету. Я ему сказал, чтобы он перебирался в свой удел, а мою отчину оставил мне. Его земли не меньше моих. Будем жить рядом, по-братски.

— Что он ответил?

— Сказал: как Князь Игорь решит, так и будет. А князь на моей стороне.

В это время ехавший рядом со Святополком всадник оглянулся. Лицо у него было морщинистое, злое.

— Это кто? — невольно спросил Вольга.

— Лисий Хвост, воевода стрыя, сейчас Святополку служит. Никто уже не помнит, как его по-настоящему зовут. Когда нас из Гомия гнали, больше всех кричал и распоряжался. Не дал матери даже шубы в мороз. Потрох сучий! Коли б не Святополк, зарубил его здесь же!

— Плюнь, Улеб! Давай лучше споем!

— Славу?

— Славу будем петь, когда поганых побьем. Про девок!

— Любишь ты их! — улыбнулся Улеб. — Ишь, Марфушу как быстро окрутил. И молодец! Добрая она баба! Можешь ее с собой в Гомий взять, коли нравится. Только рад буду. Она как вы с Кузьмой…

— Пошли девки да по воду… — вместо ответа затянул Вольга.

— Не нашли дороги к броду… — поддержал Улеб.

— И пришлось им заголиться, — грянули ближние вои, — чтобы зачерпнуть водицы…

Как и предупреждал Тудор, неожиданно подойти к половецкому стану не получилось. Едва рассвет открыл врагу изготовившееся на пойменном лугу русское войско, как туча стрел, выпущенных с противоположного берега, накрыла воев и дружинников. Затем еще и еще… Градом падая с потемневшего от них неба, стрелы застревали в деревянных щитах и древках копий; выискивали незакрытый кусочек тела и с хрустом разрывали жилы и мясо, пробивали броню и головы. Русские лучники, прячась за щитами, не могли отвечать — так густо сеяла в их ряды тихая смерть. Конные хоругви Олега, сразу потеряв до сотни лошадей и с десяток всадников, отступили от берега, освободив брод. И тут же черная лавина, разбрасывая копытами мелкий речной песок и взбивая воду ковром из мелких брызг, потекла через мелкий Сейм.

Запоздалый залп русских лучников только на короткий миг приостановил ее. Второй залп накрыл половцев, когда их передовые ряды уже с воем врезалась в русское войско. Удар плотно сбитой массы конницы был настолько силен, что вои и дружинники, топча своих раненных и мертвых, попятилась назад. Все быстрее и быстрее.

— Так мы и до леса добежим! — зло крикнул Улеб Вольге, крутя головой. — Перекроем путь Тудору. А поганые обложат нас и будут стрелять издали. На выбор, как у себя в Поле. Нет уж… Эй, грачи путивльские!

Пришпорив жеребца, Улеб пробил изнутри пеший строй русских и во весь опор поскакал к откатившимся хоругвям Олега. Бросая время от времени взгляд в ту сторону, Вольга видел, как Улеб машет руками и что-то кричит, стоя перед сотнями; потом рядом с князем появился Олег, подтянулись знаменосцы со стягами-хоботами и хоругвями…

Наскок пришедшей в себя русской конницы был стремителен, как неожиданный удар ножа, и на короткое время отбросил половцев от начавших прогибаться передовых рядов пешего войска. Объезжая строй и наводя в нем порядок, Вольга то и дело поворачивал голову в сторону кипевшей перед его хоругвями злой схватки. Первые ряды конников с обеих сторон уже сломали или потеряли копья, и теперь ожесточенно секли друг друга мечами и саблями. Задние напирали, стремясь хоть как-то достать врага. Ржали кони, вопили люди, звенело железо, встречаясь с железом, и этот гул перекрывали предсмертные крики и хрипы. Теснота не позволяла коням, потерявшим всадников, вырваться на простор, обезумев от боли и страха, они бросались из стороны в сторону, сбивая крупами других коней вместе с всадниками. Копошащиеся груды тел людей и животных, мертвые и живые, красные ручьи, устремившиеся в мутный Сейм…