Витязи в шкурах - Анатолий Дроздов

Вольга бросил стрелу и рывком вздернул Василько на ноги. Ненавидяще глянул в побелевшие от страха глаза.

— И давно ты хочешь меня убить?

— В первый раз, когда Кузьму с Микулой пошли выручать. Дело опасное, думал, если что, никто и не спросит… Ну, попала половецкая стрела в волка… Не вышло. Тогда решил здесь.

— В спину?

— Спереди тебя не убьешь. Ты заговоренный — стрелы отскакивают.

— Что ж промахнулся? Первый стрелок в Путивле?

— Руки дрожали.

— Боялся?

— Боялся. Про Марфушу думал: вдруг узнает? И не пойдет за меня?..

— Да ты б ее бил каждый день — за то, что не был первым! — разъярился Вольга. — И за то, что она меня, чужака, приняла и полюбила… Это такая девочка! Добрая, чистая, умная… Ей бы врачом быть, хирургом. Ей люди руки целовали бы! А ты б ее сапоги заставил снимать и онучи свои вонючие раскручивать, как у вас, феодалов, принято! Да еще и покрикивал бы, плеточкой помахивал!

— Что ты, боярин! — Василько испуганно отдирал руки Вольги от своей брони. — Да я ее даже пальцем… Пусть бы только согласилась! Я ей сам ноги мыть буду…

— Повесить его? — деловито спросил позади Микула. — Или сам зарубишь, как Лисьего Хвоста?

Вольга обернулся и некоторое время непонимающе смотрел на Микулу. Разжал пальцы, выпуская железную рубашку Василько.

— Загостился я здесь, — сказал хрипло…

Глава семнадцатая

Русский был странный. Среди шумного многолюдья торжища, раскинувшегося на вытоптанном лугу под стенами Путивля, он один ничего не продавал и не покупал. И не суетился. Спокойно стоял в стороне, с любопытством поглядывая на Костаса. Купца это тревожило, мешая вести торг, он и сам украдкой поглядывал на незнакомца. Одет русский был небогато, но чисто, и почему-то без шапки — это на таком-то солнцепеке! На тиуна или мытника он не походил, на дружинника или боярина — тоже. Костас уже подумывал послать слугу — расспросить о странном госте, как тот вдруг подошел сам, улучив миг, когда покупатели рассеялись.

Вблизи Костас разглядел русского лучше. Он был средних лет — в красивых волнистых волосах уже заметны паутинки седины, небольшая борода с такими же паутинками, круглое загорелое лицо. Редкие даже в Руси зеленого цвета глаза смотрят умно.

— Салут! — поздоровался русский на латыни. — Можно поговорить с тобой, уважаемый!

Русский говорил медленно, старательно выговаривая слова. Его латынь была сухая, мертвая — такую Костас учил когда-то с ритором. Купец удивился еще больше. В южной русской земле латынь знают только монахи, да и то один из сотни. «Почему он не хочет говорить по-русски? — подумал купец. — Хочет щегольнуть, поговорив с иностранцем на его языке? Русские это любят. Но мой родной язык — греческий…»

Вслух Костас ничего не сказал, только поклонился. Когда ты двадцать лет ездишь с караванами от Понта Эвксинского в далекие северные земли да еще через дикое Поле, привыкаешь не удивляться. Даже древней латыни в устах русского.

— Тебя зовут Костас? — продолжил незнакомец (купец в ответ еще раз поклонился). — Слышал о тебе. Я Кузьма, боярин княгини Ярославны…

«Плохо одевает своих бояр княгиня, — хмыкнул про себя грек. — Надо будет предложить ему шелка на рубаху и порты, а то берут плохо. Скажу, что боярину негоже ходить в холстине…»

— Ты бываешь в Тмутаракани? — продолжал расспрос Кузьма.

— И в Тмутаракани, и в Тавриде, и в Константинополе, который вы, русские, называете Царьградом, — купец решил, что пора русскому понять, с кем имеет дело. — И в русской земле, и в греческой, и даже в Поле половецком все знают Костаса. У меня самый лучший товар и самый дешевый — таких цен ты не найдешь нигде, боярин! Смотри, выбирай!.. — грек повел рукой в сторону разложенных на повозках тканей и украшений. И себе, и жене, и детям, и матери с отцом — для всех найдется.

Но русский на товар даже не глянул.

— Есть ли где близ Тмутаракани большой каменный идол на морском берегу?

Костас удивился.

— Стоит такой близ города. С моря издалека видать.

— А почему поганые его поставили?

— Там раньше была статуя богини Ники, — Костас понял, что русский любопытен, а его интерес был приятен. — Языческой богини, — уточнил он на всякий случай. — Красивая была статуя. В руке Ника держала факел. Ночью факел горел — хороший маяк для кормчего, издалека видно. Поганые разрушили статую и поставили своего идола. Руки у него сложены на животе, поэтому маяка больше нет.

— Почему они его поставили именно на этом месте? Других не было?

— Из-за пещеры Змея.

— Какой пещеры?

— Есть там такая в скале, — грек погладил крашеную хной бороду. — Поганые говорят, что там чудище-змей живет. Сто лет тому назад он зашевелился в пещере — земля затряслась, дома попадали — много народу погибло. Из пещеры время от времени вырывается огонь и слышен грохот… Вот они и поставили своего идола — жертвы кровавые приносить, чтобы змей не гневался. Язычники! — Костас пожал плечами.

— Жертвы прямо в пещеру не носят?

— Поганые боятся к ней подойти! Страх у них великий…

— Спаси тебя бог! — прервал купца русский, схватил и обеими руками потряс кисть Костаса. Только сейчас купец заметил, что левая рука у русского больная — он двигал ей очень осторожно.

— Спаси бог и тебя! — ответил грек, заговорщицки наклонился к Кузьме и сказал уже по-русски: — Где ваши рабы, боярин? Большая битва была, большой полон взяли. Почему не ведут на торг? Я купил меньше десятка, да и те тощие, хилые — боюсь, что не доведу живыми. Где добрый товар?

— Ярославна велела оставить для обмена на воев, что в половецком плену, — ответил русский.

— Лучше продать, а на вырученные деньги своих выкупить… — начал было Костас, но Кузьма отвернулся.

— Уважаемый! А шелк?!. — крикнул вслед ему купец, однако боярин в холстине убежал, даже не оглянувшись.

Не успел Костас придти в себя после этого разговора, как на торгу появился другой странный русский. Этот был высокий, в блестящей кольчуге, но тоже без шапки. Русский был не один. За веревку он вел связанного по рукам мужчину в странной одежде и рыскал глазами по торговым рядам.

Костас сообразил первым. Выскочив из-за повозок, он побежал навстречу — чтоб другие не опередили. Без церемоний, сразу принялся ощупывать пленника, заглядывая ему в рот, глаза и уши. Раб, несмотря на бледность (по всему видно — в подвале держали!), был хорош. Крепкий, жилистый, со всеми зубами; по всему видать — выносливый. Лет пятнадцать будет работать, а при хорошей еде — все двадцать. На торге в Тавриде вырвут из рук. (В Тмутаракань везти нельзя, полон из Поля, признают поганые — заберут, было уже такое.) Русский не препятствовал осмотру, только странно посматривал на Костаса.

— Две ногаты! — решительно сказал купец и достал из кожаного кошелька монеты. Но русский на них даже не взглянул.

— Три! — заторопился Костас, видя, как у соседних повозок зашевелились другие купцы.

«Сейчас набегут, перехватят! Все приехали сюда за рабами, а их не продают! — заволновался купец. — За такого можно и пять дать, все равно в Тавриде будет вдвое! Но втрое — лучше…»

— Где твои возы, купец? — вдруг спросил русский, оглядываясь.

— Туда, боярин! — торопливо схватил его за рукав Костас — побыстрее увести его от других!

«Наверное, хочет товаром, в обмен! — торопливо размышлял грек по пути. — Так даже лучше. Лишь бы не запросил много! Хитрый, денег сходу не взял…»

Но этот русский, как и тот, давешний, на товар даже не посмотрел. Спросил, глядя в упор черными глазами:

— Где рабов будешь продавать, купец?

— В Тавриде, — неожиданно для себя сознался Костас.

— Кто их у тебя берет?

— У кого деньги есть, — удивился грек.

— Я хотел узнать, где он будет работать, — поправился русский.

— Смотря, кто купит. Может, будет за в виноградниками ухаживать или пшеницу сеять. Может, возьмут в каменоломню — тогда ему больше двух лет не протянуть, — Костас решил приврать, чтобы русский не торговался — пять лет в каменоломне пленник выдержит точно. — Если повезет — станет домашним рабом: помогать на кухне, носить покупки… Но этому не повезет, — оценил грек. — Вид у него диковатый, такого в дом брать боязно — еще зарежет! И языков цивилизованных, кроме своего, поганого, не знает.

— Знает, — сухо возразил русский. — Он и сейчас нас понимает.

Костас с любопытством посмотрел на раба. Но в глазах пленника не отражалось ничего. Русский сунул конец веревки в руки слуги Костаса и взял грека за локоть.

— На галеры у тебя рабов берут? — спросил, когда они отошли.

— Случается, — удивленно сказал грек, не понимая, что хочет от него странный продавец.

— Можешь целовать мне крест, что этот попадет на галеру? Что там его прикуют цепью к скамье, и он до конца жизни будет видеть небо только через решетку в палубе? Что будет сидеть в собственном дерьме, а надсмотрщик будет стегать его бичом за нерадивость?…