Нуар - Андрей Валентинов

Ричард Грай, промокнув платком мокрый лоб, поглядел на неспокойное море. Это еще не буря, к концу февраля загудит по-настоящему, от всей души. Тогда по набережной будет не пройти, мигом смоет, утащит в пучину. И – ни дна ни покрышки.

Буря еще впереди…

Возле старой мавританской пушки – памятника давно забытого сражения, было пусто и темно. Слева – горка чугунных ядер, покосившаяся табличка, опрокинутая ветром урна. Справа… Справа – фонарь, рядом же с фонарем… Вспомнилась немудреная песенка, которую сейчас пела вся Европа, от Бискайского залива до линии русских траншей. «Возле казармы, в свете фонаря…» В ином мире, в иной своей жизни, он, носивший совсем другое имя, не мог понять, почему «Лили Марлен» так и осталась для его соотечественников вражеской песней. Девушка, ждущая солдата с фронта, вошла в душу и немцев, и англичан, и французов, и залетных янки. «Обе наши тени слились тогда в одну, обнявшись, мы застыли у любви в плену…» Русские не услышали, для них Лили Марлен – презренная фашистская подстилка.

«Фонарь во мраке ночи у ворот горит. Твои шаги он знает, а я уже забыт…»

Женщина в модном американском плаще неуверенно повернула голову, немного подождала, словно боясь покинуть неровный круг желтого огня. Затем все-таки решилась и сделала первый шаг.

Он улыбнулся и пошел навстречу.

Знакомый силуэт, плащ, берет, сдвинутый на ухо… Лицо… Грубо лепленное, широкий лоб, чуть тяжеловатый «греческий» нос.

Губы, уже не бесцветные, а привычные, в яркой помаде.

Глаза…

– Добрый вечер, Мод! Я, кажется, говорил вам, что вы – очень красивая?

Губы дернулись, еле заметно дрогнуло горло.

– Не стоит повторяться, Рич. Добрый вечер!..

Ветер куда-то исчез, желтый свет фонаря поблек, превратившись в серый мигающий сумрак. Исчезли и тени. Остались только он и она.

Затемнение

Эль-Джадира

Февраль 1945 года

– Я видела фотографии. Из Верхней Савойи, с плато Веркор. Немцы выставили ваш…

– Мой труп, Мод. Не смущайтесь, в этом нет ничего стыдного. Это был всего лишь мой труп.

– Они согнали местных жителей, привели пленных. Вы же были там самым главным, специальным представителем лондонского штаба. Этих фотографий очень много, Рич.

– Мне повезло, не видел ни одной. Сочувствую, товарищ капитан. На вашем месте я бы крепко подумал, что именно докладывать в центр. А вдруг не угадаете?

– Доложили без меня. Моя задача иная.

– Определить, я ли это? Настоящий? Ничем не могу помочь, самому интересно. Но вам это вполне под силу, Мод. Сейчас ночь и ветер, но можно найти что-то более укромное, даже интимное, воспроизвести, так сказать, привычную обстановку. Я прошепчу вам на ухо что-нибудь из Бодлера. Вас, кажется, это весьма возбуждало.

– Я, кажется, говорила вам, что вы – фат? Могу добавить: вы еще изрядный пошляк, Рич! Были – и есть. Можем считать, что вопрос с вашей идентичностью полностью решен.

– Что следующее? Где я был все это время? Могу сформулировать еще понятнее: «Что же ты, собака, вместе с танком не сгорел?»

– Да. Но учтите, Рич, это не только мой вопрос, и даже не моего непосредственного руководства. Вами заинтересовалась самая главная… Главная Инстанция.

– Как торжественно! «Таварыш Гравыцкий, пачэму вас еще нэ расстреляли?» Передайте ему три слова: пребывал в аду. Именно так, без комментариев. Кстати, зачем было присылать сюда контуженного майора? Всех напугали, подняли шум. Непрофессионально как-то, даже глупо.

– А что было делать? Официально я числюсь всего лишь переводчиком при советской миссии. Пусть вас это не беспокоит, Рич, никаких бумаг он не привезет. Не это сейчас важно. Я спросила, вы ответили… Не уверена, правда, что ваш ответ понравится Инстанции, но я передам, как вы сказали, слово в слово. Это к вопросу насчет обязательных трех «У»…Как холодно, даже губы не двигаются… Черт вас побери, Рич, со всеми вашими укромными и интимными!

– Мод! Зачем мерзнуть? Интим можно ограничить обычным кафе. Тут есть одно рядом. Дыра, но там, по крайней мере, тепло.

– Погодите! Я должна сказать вам главное, чтобы вы запомнили. А заодно задумались.

– Главное? Не может быть! Значит, вы меня все-таки…

– Заткнитесь и слушайте. Инстанция… Да, именно та самая Главная Инстанция предлагает вам вернуться в СССР. Полная амнистия, трудоустройство, если пожелаете, служба в РККА. Но Инстанция предлагает в первую очередь подумать о научной работе. Всё, сказала! Теперь думайте, но решайте быстрее…

– Иначе майор привезет бумаги.

– Иначе бумаги привезу я. Не хочу пугать и тем более угрожать, но, знаете, Рич, после ада, в котором вы были, у вас слишком цветущий вид. Через неделю после начала следствия он станет несколько иным.

– Мод, ты великолепна!

– Господин Гравицкий! Мы с вами давно уже решили, когда на «ты», а когда на «вы». Данный случай под первую категорию никак не подходит. А как офицер советской разведки, я хочу предупредить, причем от чистого сердца. Вы будете полным идиотом, если откажетесь от этого приглашения. Все дальнейшие варианты много хуже… Ой, боже, как холодно!..

– Иди сюда, ближе. Нос можешь спрятать под плащом… Дыши одной ноздрей и слушай. Как офицер Русской армии я нужен вашей Совдепии только в виде трупа. И я буду полным идиотом, если поверю во что-нибудь другое. Или случилось нечто, о чем ты забыла сказать?

– Не забыла, Рич, просто не успела… Знаешь, и в самом деле теплее. Но мы так стоять не будем, сейчас пойдем в твое кафе, ты купишь коньяк… Инстанция ознакомилась с твоими материалами. Да-да, с теми, что ты передал в последнюю нашу встречу. Подробностей мне знать не положено, но тобою заинтересовались. Не белогвардейцем Гравицким, а Ричардом Граем, исследователем Ноосферы. Ведь ты хотел именно этого, Рич?

– Мод! Сейчас я хочу то, что куда ближе и доступнее. Прямо, знаешь, под рукой.

– Я тоже. Коньяк – и посидеть в тепле. А тебе интересно, что обо всех твоих идеях думает академик Вернадский?

Крупный план

Эль-Джадира

Август 1943 года

– Вернадский? – Мод удивленно хмыкнула. – Это который бывший сенатор? Не слишком авторитетная личность, я вам скажу. Держат старичка в Академии наук больше для мебели. Сынок его, эмигрант, иное дело, он у нас давно в разработке. Но причем тут Вернадский, он же, насколько я помню, геолог?

Между тем ее пальцы продолжали перебирать гравюры, быстро и ловко, одну за другой. На каждую Мод смотрела не больше секунды, но я был уверен: запомнила все. Даже сможет нарисовать, если не в деталях, то главное. Талантливый человек талантлив во всем.

– Много новых, – констатировала она, осторожно поднимая папиросную бумагу с очередного «сонного файла». – Рисунки по-прежнему так себе, но техника исполнения безукоризненная. Знаете, Рич, очень приятно, когда человек сходит с ума столь эстетично. Если бы вы рычали и кусались, работать было бы много сложнее.