Скажи изюм - Василий Аксенов
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
VIII
Михайла Каледин, как обычно после «большого шумства», пребывал в ужаснейшем состоянии. Разогнав всех своих «молодушек», лежал на чердаке один, бородой в потолок. Со стен наплывали дикие хари собственного производства. Здоровенный фонарь херачил с соседней стройки, освещая неуместным светом ошизденевшие предметы быта. В одном из окон торчал хвост не замеченного ранее омерзительного слова, да еще с гнуснейшей дубиной восклицательного знака. Дико шпарили батареи парового отопления. Ненавистная борода увлажнялась невыносимым потом. Встать, прикрыть шторой фонарь, открыть форточку, пустить с воли морозцу не было сил.
Ну почему я не эмигрировал, думал Михайла Каледин. Сил уже нет русского ваньку валять в советском царстве. Сил нет ни на что и на бессилье сил не хватает, спаси меня, Господи, дурака…
Художник-монархист даже не подозревал, что в этот момент он становится эпицентром настоящего театра военных действий.
А между тем несколько часов назад коллегия ГФИ дала генералу Планщину «добро» на проведение операции и закодировала ее двумя заглавными буквами МК, то есть инициалами терзаемого депрессухой художника.
Руководил операцией сам В. К. Планщин из своего оперативного кабинета с видом на рубиновые звезды Кремля. По рации генерал держал связь с несколькими оперативными машинами, в том числе с группой капитана Слязгина, который прикрывал высадку капитана Сканщина. Всего в этом деле было занято восемь машин и сорок человек.
Михайла в астральной тоске ждал чего-то уже знакомого, чего-то подобного эффекту левитации, когда казалось, что тяжелое тело отрывается от лежанки. В этот момент, бывало, звучал беззвучный хорал, и «депрессуха» малость отпускала.
Вместо хорала в ту ночь он услышал перезвон в дверях коровьих колокольчиков, затрубили пастушьи рожки, то есть сработала входная система. Какая сволочь тащится, подумал Ми-хайла, ведь всех уже отучил являться на следующий день. Вот сволочь, стучит, трубит, звонит – ни за что не открою.
Тут полы заскрипели, бухнуло что-то возле трапезного стола, как будто ящик с коньяком поставили, зацокали какие-то бабские каблучки, потом мужской голос проперхнулся:
– Миша, чего же ты дверь-то не закрываешь, когда спишь?
– Не принимаю, господа, катитесь в шерупу, – слабо отозвался Каледин.
Кто-то чиркнул зажигалкой. Огонек прошел вдоль полок, как бы инспектируя всю наставленную там дрянь – самовары, ступки, паровые утюги, граммофон, фотоальманах «Скажи изюм!»… Руки не доходят очистить полки, засасывает утиль…
Послышался металлический женский голос:
– А где здесь тепленький лежит? Хочу тепленького!
В трапезной, за выступом стены, зажглась лампочка. Теперь можно было увидеть плечистую фигуру в дубленке, обозревающую полки. Фарцовщик какой-нибудь, прикидывает стоимость «антиквариата» на валюту.
– Тепленького мужчиночку жалаю. – Из-за выступа появилась девка в пятнистой шубе искусственного меха и в здоровенных сапогах. Среднего роста девка с круглым лицом и выпученными, как солдатские пуговицы, глазами. Ярко-красная блямба рта.
– Смотри, Элка, влюбишься! – предупредил, не оборачиваясь, незнакомец. – Михайла – мужчина видный. Влюбишься по гроб жизни. – Он был как будто заворожен чем-то на полках.
– Кто вы такие, что вам угодно? – простонал художник. – А ну-ка убирайтесь! Стрелять буду!
Стрелять ему было решительно нечем, в отличие от незваного гостя, который при слове «стрелять» немедленно сунул руку в карман.
– Вот он! – Девка прыгнула, будто рысь, склонила над Михайлой Калединым немытые патлы. – Ах ты, моя лапочка бородатая! – Сбросив пошлейшую шубейку с пятнами грязной жизни и оказавшись в преотвратнейшем мини, она хапнула Михайлу за промежность. – Хуишко есть?
К удивлению распростертого художника, затребованный орган дал о себе знать с полной убедительностью.
– Ох, клевый кадр! – восхитилась девка.
– Я, кажется, тут лишний? – Посетитель мужского пола повернулся наконец своим гладко выбритым лицом с отчетливо русским выражением. – Третий лишний, да, ребята? О'кей, я в трапезной пока посижу, альбомчик вот полистаю, а вы пока позанимайтесь сексуальной революцией, а потом и на коньячок наляжем.
Сказано все это было с русской наивной задушевностью.
– Назовись, человече! – завопил тогда Михайла Каледин, пытаясь пробудить свою знаменитую сибирскую мощь. Рука его между тем вела рекогносцировку в слегка подванивающем, но почему-то дико желанном ущелье незнакомки.
– Кончай, Миша! – устыдил его незваный гость. – Вот когда ты ко мне на Северный Кавказ приедешь, я тебя узнаю.
– А, это ты, товарищ, – вспомнил наконец Каледин.
– А за Элку, Миша, не сомневайся. Она из нашего Карачаево-Черкесского актива, проверенный кадр.
– Ну, линяй, кавказец, линяй. – Михайла Каледин взял в ладони Элкино лицо, мягкое, как булка. – Эхма, лада моя, лесавка, ведьмушечка окаянная…
– Уррх, – прорычала активистка перед тем, как погрузиться в деятельное молчание.
IX
Жеребятников, словно огромная хоккейная шайба, вылетел из-под арки дипломатического дома. Такой же огромный, как и он, дежурный милиционер с некоторым опозданием вывалился вслед за ним из сторожевой будки, где едва помещался в своем тулупе и валенках с галошами. Бздык, ахнул мент, значит, правильно предупреждали, что этот элемент – самый подозрительный из гостей. Зря бензин органы не жгут. Ишь летит, будто шизданул что-то у сенегальца!
Шуз подскочил к своим «Жигулям». Что и требовалось доказать – замок замерз, ключ не лезет! Вытащил из кармана прихваченную на приеме бутылку джина «Палата лордов», плеснул на замок немалую толику, ключ влез! Ударим по рубцу! Глухо!
«Фишки», дежурившие неподалеку в своей «Волге», уж никак не ожидали внеурочного бегства объекта с капиталистического выпивона-закусона, и вот, пожалуйста, пролетает мимо, горячий, нажратый… чужой человек! И бутерброд падает маслом вниз, и «Волга», сучка, хоть и с финским движком, а заводится не сразу – пересосала!
Только уж на набережной, разогнавшись на шипованных по наледи и догнав беглеца, вспомнили мусорб: а баба-то где? Что же он бабу-то нарядную из «Тысячи мелочей» сенегальцам оставил? Вот «ходок» наглый какой живет в нашей столице! Наверно, все ж таки еврей этот Жеребец, да и не из наших, видать, жидов, а из древних.
– Голубь, Голубь! – сказал «фишка» в рацию. – Седой внезапно вышел. В настоящий момент едем за ним по Бородинскому мосту.
– В Замоскворечье едет, – сказал «Голубь», то есть сам генерал Планщин. – Смотрите, Ласточки, не потеряйте! У вас все?
– Там женщина осталась, Голубь, – не без заминки сказал оперативник.
– Какая женщина, Ласточки? Почему раньше о женщине не сообщали?
– Он нам голову заморочил со своими бабами, Голубь. Четвертая за день.
– Как выглядит баба, Ласточки? – рявкнул генерал.
– Какая? – спросил агент.
– Вы там не заснули за рулем?
– Мы у светофора стоим,
– Как выглядит баба, которую Седой оставил у Черного?
– Такая типичная, типичная… – забормотал недавний выпускник спецшколы.
– Типичная кто? – заорал генерал в ярости: с какими кадрами приходится работать, решать сложнейшие вопросы! – Типичная блядь, что ли?
– Вот именно, как вы сказали, Голубь! – обрадовался агент.
– Так называйте вещи своими именами! Не в детский сад играем!
Х
– Среди представителей западной молодежи, я уж хочу вас заверить в нижеследующем, весьма сексуальные взаимоотношения осуществляются без предрассудков на повестке дня, – так говорил международный человек Филип закутанной в канадское дубло хмельной и хохочущей Анастасии. Они прогуливались вдоль эспланады на Ленинских, бывших Воробьевых, горах над огнями Москвы, которая и раньше так называлась.
Включаем художественную литературу. Мороз крепчал. Он же щипал, вернее, пощипывал. В глубине экспозиции всякий бывавший здесь найдет ностальгически посвечивающего циферблатами часов истукана МГУ. Стрелки показывали полночь своего любимого 1952 года. До очередного снижения цен оставалось три с половиной месяца.
– Что же вы этим хотите сказать? – спросила Анастасия.
Филип, румяный и серьезный, серое пальто с большим плечами в обтяжку на узкой заднице, вышагивал рядом с ней, руки в карманах. – Я подчеркиваю, что среди многих московских памятных мест вы, Анастасия, что же прятать грехов, будете для меня выдающимся памятным подарком, хотя бы и бабушка надвое сказала.
– Ну и чешете вы, Филип! – восхитилась она. – Где вы учились русскому? Как мне стать вашим памятным подарком, Филип?
– Особа женского рода, Анастасия, это есть равный партнер в сексуальном мероприятии. Вот так уж, собственно говоря, поучают многие ученые у нас на Западе. Для вас это ново?
На смотровой площадке в этот час, как ни странно, было много народу, стояло несколько туристских автобусов.
