Повседневная жизнь русского средневекового монастыря - Елена Романенко

Поминание усопших — важнейший долг живых, нарушение этой святой обязанности всегда воспринималось как тяжелый грех. В Печенгском монастыре существовал благочестивый обычай служить панихиды в пустыни преподобного Трифона, гле лежали мощи святого и тела иноков, замученных шведами. Однажды пришлось одному печенгскому монаху Ионе (Сорокоумову) проезжать рядом с той пустынью. Он позабыл о заповеди и, не воздав должного усопшим братиям, продолжал свой путь. Но едва Иона отъехал немного от пустыни, как его постигла «паралижная болезнь» (то есть разбил паралич): у Ионы отнялось полголовы и половина туловища. Чуть живого его привезли в Печенгскую обитель. На четвертый день болезни Ионе Сорокоумову явился святой Трифон и убиенный инок Иона, которого он не захотел помянуть в своих молитвах. Они и исцелили больного (РНБ. Сол. № 188/188. Л. 22–22 об.).

Обязательное поминание усопших основано на непоколебимой вере в то, что Церковь своей молитвой может изменить посмертную участь умершего. В предисловии к синодику псковского Мирожского монастыря сказано: «Когда иерей служит Божественную литургию и вынимает частицы из просфор, говоря: о памяти и оставлении грехов усопших рабов Божиих, по именам перечисляя их, то эти имена ангел Господень невидимо начертывает в книги жизни и возносит на небо» (Серебрянский. Кн. 4. С. 382). В Иосифо-Волоцком монастыре существовали «сорокоустные списки», которые хранились в «церкви под колоколы», где каждый день служились сорокоусты.

Кроме того, уставщик монастыря записывал усопшего брата еще в другие списки: на три года — в «урочные тетради» для вседневного поминовения, а для вечного поминовения — в монастырский синодик и в особую игуменскую тетрадь. Если кто из монахов или родственников давал вклад в монастырь, то «урочные лета» для таких иноков продлевались. Каждый новый год в урочном списке стоил один рубль. Вклад давали не только деньгами, но и платьем, хлебом. Все это тщательно записывалось. Посоветовавшись с соборными старцами, игумен мог прибавить некоторым старцам «урочных лет» и без вклада, за особые труды на монастырь. По прошествии «урочных лет» уставщик должен был вычеркнуть из списка имя инока, но оно оставалось в вечном синодике. Вседневное поминание считалось самым важным, потому что оно читалось во все дни, когда служили литургию, не исключая и великих праздников. Священник или диакон прочитывал вседневные списки вслух или тайно на литургии два раза: во время проскомидии и после чтения Евангелия. Кроме того, их читали на утрене, на заупокойных литиях, которые служили после вечерни и утрени, на панихиде и над заупокойной кутьей после обедни.

Вечный же синодик читался не всегда: в Великий пост его читали только по субботам; от Лазаревой субботы до недели Фоминой и во все воскресенья, великие и большие праздники со всенощным бдением его не читали. Чтение синодика совершалось не священниками, а простыми монахами в таком порядке: начинали на часах перед литургией, а если не успевали прочитать за литургией, то продолжали на вечерне и панихиде. Иногда чтение синодика заканчивали уже на полунощнице (Шаблова. Практика поминовения. С. 56).

Три раза в неделю в Волоколамском и Кирилло-Белозерском монастырях пели большие соборные панихиды — вечером (перед мефимоном) в понедельник, среду и пятницу (если в этот день не случался праздник со всенощным, полиелеем и великим славословием, попразднество Владычных праздников или навечерие того дня, когда служба совершалась собором). В Кирилло-Белозерском монастыре во время царских панихид на столе ставили по четыре свечи, кутью и мед на блюде в большем количестве, чем на рядовых панихидах. А на каноне в чаше ставили квас. На рядовых панихидах на столе зажигали одну свечу, также ставили кутью и мед, а на каноне — рядовой квас. В понедельник, вторник и четверг служили заупокойные литии после вечерни и заутрени, половину списков прочитывали вслух, а половину про себя, чтобы ускорить службу (Обиходник Иосифова монастыря. XVI в. // Горский. С. 396–397).

Кроме того, в Православной Церкви существуют дни сугубого поминовения усопших: Дмитровская суббота (суббота перед 26 октября), мясопустная (перед Великим постом), все субботы Великого поста (кроме Лазаревой и Похвалы Пресвятой Богородицы), Троицкая (перед Троицей). В субботу мясопустную в Кирилло-Белозерском монастыре на клирос приносили две «коробьи» свертков с поминальными записками, монахи читали их на вечерне, заутрене и на обедне, а оставшиеся — на панихиде (Сводный устав Кириллова и Троицкого монастырей. XVII в. // Горский. С. 383). А каждую пятницу Великого поста пели панихиду перед повечерием (Там же. С. 384). В Волоколамском монастыре панихиды Великим постом служили по субботам перед обедней. В пятницу накануне Троицкой родительской субботы на ектеньях прочитывали сначала монастырский синодик, а потом «кормовой» (где были записаны имена всех благотворителей обители, велевших после своей смерти «кормить» братию монастыря). После вечерни служили панихиду во время которой братия вычитывала поминальные списки из всех монастырских церквей. Их чтение продолжалось и на утрене субботы.

Дмитровская суббота всегда была особым днем в Троице-Сергиевом монастыре. Вселенская панихида накануне праздника святого воина Димитрия Солунского была установлена при великом князе Димитрии Донском в память воинов, убиенных на Куликовом поле. Из Жития преподобного Сергия Радонежского известно, что во время битвы преподобный молился в алтаре и называл имена павших в сражении. В Дмитровскую субботу в монастыре молились «об оставлении согрешений и блаженной памяти преставившихся иноков обители, воинов, на поле брани убиенных, и повсюду православных христиан» (Горский. С. 380).

Иноки и богомольцы монастыря могли подавать за плату и на определенный срок поминания (записки с именами) за своих родственников и знакомых. Формула этих записок не изменилась до наших дней. На обложке переплета Апостола, принадлежавшего церкви, сохранилось поминание XVI века: «Фетенью, Матруны, Селифонтея младенца, Костка» (Серебряиский. Кн. 4. С. 383). Поминание одного имени для мирянина стоило в Волоколамском монастыре «четверть» рубля, а для инока — две гривны. Записать одно имя на год в повседневные списки для инока и мирянина стоило одинаково — один рубль. Кто хотел, чтобы его имя, а также и весь род поминали вечно, должен был дать монастырю вклад на 100 или 200 рублей, или село, или деревню за ту же цену. В этом случае имя этого человека и весь его род записывали в повседневный список, в синодик и в «кормовые книги». За помин его души каждый год в монастыре устраивался «корм» для братии. Точно такой же тариф существовал и в Кирилло-Белозерском монастыре.

Кто давал 200 рублей, за того в Волоколамском монастыре устраивалось два корма, а кто 300 — три корма больших и три имени записывали в повседневный список. Пожертвовавший на монастырь 50 рублей получал право записать только свое имя в повседневный список и в вечный синодик, а кормы за него не устраивали (Горский. С. 396–397). Пожертвовавший меньше пятидесяти рублей по правилам Кирилло-Белозерского монастыря записывался после своего преставления во вседневный синодик на столько лет, сколько дано рублей, а в вечный — «без выгладки», но кормы за него не устраивались.

Записи монастырских кормов об упокоении располагались в месяцеслове (то есть в календаре), здесь указывалось, сколько дано вклада, когда совершать корм. Так, в кормовых книгах Волоколамского монастыря под 21 мая записан корм по благоверной княгине Елене — жене великого князя Василия Иоанновича, здесь сказано: «Кормити доколе и монастырь Пречистой стоит» (Горский. С. 400). 4 декабря, на праздник великомученицы Варвары, в монастыре был большой корм за великого князя Василия III Иоанновича, во иноках Варлаама (ум. в 1533 году). Панихиду служил игумен в больших «камчатых» ризах. Значительность службы подчеркивалась тем, что она проходила в главной церкви монастыря. Вся братия стояла с зажженными свечами, а игумен кадил храм серебряным кадилом (Волоколамский обиходник. С. 10). В этот день братии на трапезе подавалась свежая жареная рыба в сковородах, два рыбных блюда (из хорошей рыбы) с горчицей или хреном, два вида пирогов: одни — с вязигой и перцем, другие — с горохом, оладьи с медом и квас паточный.

Кормы устраивали не только за упокой, но и за здравие. Корм за здравие государя назывался «За приливок о здравии государя». Он также совершался на трапезе, после чина Панагии. Сначала служили молитвенное последование о здравии государя, царицы, их благородных чад, благоверных князей и бояр, христолюбивого воинства и всех православных христиан, которое завершалось пением многолетия. Потом всей братии раздавались «чаши заздравные» или «ковшы заздравные». Игумен поднимал кубок и провозглашал заздравную речь: «Дай, Господи, государь наш Богом избранный и Богом венчанный, благоверный и благородный и христолюбивый царь и великий князь (называлось имя. — Е.Р.) всея России самодержец здрав был на многа лета с своею благоверною и христолюбивою царицею и с великою княгинею (имя), и с своими благородными чады (имена), и с своим отцем и богомольцем святейшим (имя) патриархом московским и всея России, с митрополиты и со архиепископы и епископы, со архимариты (архимандритами. — Е.Р.) и игумены, и со всем священным собором, и с своими благоверными князи и боляры, и с христолюбивым воинством, и з доброхоты, и со всеми православными християны» (Шаблова. Практика поминания. С. 65–66). На это братия отвечала своему игумену: «Буди по глаголу твоему, честный отче». После этого провозглашалось здравие игумену и всей братии. Чин «За приливок о здравии государя» совершался с конца XVI века во всех крупных монастырях в дни великих праздников, в день именин царя и царицы, а также в день памяти святого, во имя которого в обители был храм, и «аще когда восхощет настоятель».