Война Цветов - Тэд Уильямс

— Смещение?

— Разница между двумя мирами. Отсчет времени, возможно, самый очевидный симптом, но далеко не единственный. Однако принятие пищи никак не влияет на возможность возвращения — ни тогда, ни теперь. Это всего лишь хитрость, изобретенная смертными мудрецами, чтобы отбить у своих сородичей охоту задерживаться у нас. Если те ничего здесь не ели и оставались ровно столько, сколько могли выдержать на пустой желудок, разрыв получался не слишком большим.

— Разрыв?

Женщина-брауни вкатила в комнату сервировочный столик. Тео не слышал, как она вошла — с тем же успехом она могла материализоваться из воздуха. Пухлая и розовощекая, она не отличалась пропорциями от обыкновенной женщины, которую каким-то образом уменьшили до трех с половиной футов.

— Где мне накрыть, сэр? — спросила она, и Пижма указал ей на низкий столик.

Поставив на него фрукты и хлеб, женщина сделала реверанс и выкатила тележку за дверь. Эльф жестом пригласил Тео сесть в мягкое кожаное кресло — свое собственное, судя по его изяществу и удобству. Тео с легкой настороженностью сел.

— Мед эглантерии, — принюхавшись к тарелке, облизнулась Кочерыжка. — Красота.

— Угощайся, — сказал ей Тео и опять обратился к Пижме: — Так это ничего, если я поем? — Ему не хотелось показаться тупым, но очень уж подозрительным представлялось превращение давешнего холодного угрюмца в радушного хозяина. — Это не помешает мне вернуться домой?

— Ни эта пища, ни какая-либо другая на ваше возвращение не повлияет. Клянусь Вековыми Деревами.

Тео посмотрел на Кочерыжку, но она, ничуть за него не беспокоясь, обеими руками соскребала с его хлеба мед и масло, отправляя все это в рот. Значит, еда не отравлена — хоть за это можно не опасаться.

— Как он тебя называл — летуницей? — спросил Тео. — Именно так определяется существо с крылышками, матросским лексиконом и поросячьими манерами?

Кочерыжка ухмыльнулась с набитым ртом.

— Заткнись и лопай, большой дурень.

Тео отломил себе хлеба и взял плод, похожий на розоватую вишню. Хлеб был как хлеб, только гораздо вкуснее, а вот таких фруктов он еще не пробовал: чудесная сладость имела оттенок душистой экзотической остроты. Тео с новой силой ощутил голод и набрал полную горсть этих вишен.

— Я, как уже говорил, сожалею о своей первоначальной... резкости, — сказал Пижма. — Меня занимали другие проблемы. Но теперь я все обдумал и решил, что встреча с вами не утратила важности для моих принципалов и что вас нельзя оставлять одного в чужом для вас мире.

Это не до конца объясняло ситуацию. Пижма очень убедителен в качестве приятного собеседника, но забыть его прежнее поведение не так-то легко. Что могло вызвать в нем подобную перемену? Или это общее свойство всех Цветов — умение скрывать нежелательные эмоции и разыгрывать нужные, как это делают социопаты реального мира? Малоутешительная мысль.

«Либо я параноик, либо у них мозги набекрень. Выбирай что хочешь».

— А не могли бы вы просто отправить меня обратно? — спросил Тео. — Вы не обижайтесь, но ведь я сюда попал не по своей воле. И встречаться с кем-то мне совсем ни к чему...

— Очень даже к чему, — широко улыбнулся Пижма. Тео показалось даже, что сейчас этот аскет с белыми волосами подойдет и хлопнет его по спине. — Вы, я вижу, уже забыли про существо, напавшее на вас в вашем доме.

— Такое не очень-то забудешь.

— Подобное создание трудно сбить со следа надолго, и вы не уйдете от него, даже если будете каждый день перемешаться между двумя мирами. Стоит вам только вернуться к нормальной жизни, и оно сразу найдет вас. Только в следующий раз у вас не будет ни такой помощницы, как госпожа Кочерыжка, ни двери, в которую можно убежать.

Тео вспомнил раздутое лицо чудовища, и под мышками у него стало липко.

— Вы хотите сказать, что рано или поздно оно меня все равно достанет? Где бы я ни был?

— Будем надеяться, что нет. Но для того чтобы точно определить происхождение этого существа, а затем устранить его или утихомирить, нужен более острый ум, чем у меня, и лучше оснащенная лаборатория. Вот еще одна причина, по которой вам полезно будет встретиться с моими друзьями в Городе. Они ближе к власти, и связей у них больше, чем у меня. Я, как видите, избрал для себя жизнь скромного деревенского философа и ученого.

— Вы сказали «еще одна причина» — какова же главная? — «Может, Пижма и его сторонники сами же и напустили на меня это пугало, — подумал Тео, — чтобы добиться своего». — И почему именно я? Вы сказали, что кто-то из ваших политиков хочет поговорить со мной — почему?

— Я не уполномочен раскрывать кое-какие секреты на случай, если вы... Вам, видите ли, предстоит проделать долгий путь, и если... — Пижма выдвинул из-под ближайшего лабораторного стола табурет и сел, согнув в коленях длинные ноги. Домашней обувью ему служили очень дорогие на вид замшевые туфли, носков он не носил. — Позвольте мне объяснить. — Он надел очки, провел рукой перед одним из экранов, и тот из серебристого сделался синевато-зеленым. Легкое облачко поднялось от него и тут же испарилось.

— Обе наши расы, мастер Вильмос, очень долго жили в тени друг друга. И это, надо сказать, не всегда протекало гармонично. Когда мы начали замечать, что вы пошли в гору, некоторые из наших сочли, что нам следует...

— Что следует? — перебил его Тео. — Переморить нас, как клопов, так, что ли?

— Не будем отвлекаться на пустяки, — махнул рукой Пижма.

— Ничего себе пустяки!

— Несмотря на возникшие в то время сомнения, обеим расам еще долго удавалось уживаться в одном мире... не в том, который известен вам, мастер Вильмос, а в том, который известен нам обоим. Мир у нас не совсем общий — наши области пересекаются или, вернее, сосуществуют, но не всегда в физическом плане.

— Физический план? Пересекающиеся миры? — Тео раздражало, что Пижма уклоняется от главного предмета, то есть от намерения части эльфов перебить весь человеческий род. С ним обращались, как с ребенком, и это вызывало в нем желание делать все наперекор, как настоящий ребенок. — Это уже что-то астрологическое. Терпеть не могу астрологию. У меня была девушка, так она всегда обзывала меня ретроградом или чем-то вроде того. По-настоящему-то имелось в виду, что я засранец.

Улыбка Пижмы обрела частицу прежнего холода.

— Хорошо. Не будем углубляться в детали. Вы, без сомнения, устали, поэтому ограничимся следующим: за то время, пока мы с вами пользовались как физическими, так и метафизическими благами нашего общего мира, наши потребности изменились. Проще всего выразить это так: вы сейчас берете от земли намного больше, чем мы, — я говорю не только о нашей планете как таковой, о ее почве и воздухе, но и о чем-то менее материальном. Мы с вами — как два города, стоящие на одном озере, но ваш город потребляет намного больше чистой воды и возвращает ее в озеро загрязненной.