Полное собрание сочинений. Том 89 - Толстой Л.Н.

* 895.

1910 г. Июля 16. Я. П.

Чувствую себя хорошо, милый друг. Немного слабее обыкновенного, но действительно оч[ень] хорошо. Работал приятно над корректурами.1 Потом беседовал с вчерашним америк[анцем]2 и еще с оч[ень] милым Вятск[им] учителем,3 к[отор]ого направил к вам не я. Он мне оч[ень] понравился, и он и его жена, по его контрасту с амер[иканцем]. Я говорил с тем и другим о религиозных вопросах. И насколько искреннее наш русский простой человек.

С[офья] А[ндреевна] уехала, как было решено, с Таней в Тулу.4 Как мне жаловаться, имея таких друзей, как вы и Галя, и таких дочерей, как Т[аня] и С[аша]. По плаксивости своей, слезы выступают сейчас на глаза, думая или, скорее, чувствуя это. Ну, право, когда спокоен, прямо чувствую, что во всем этом больше хорошего, чем дурного, несравненно больше. Смешно даже сравнивать: маленькие неприятности, тревоги, лишения — и сознание приближения к богу.

Нынче с утра мечтал о том, что поеду к вам, если меня пустят, т. е. сама С[офья] А[ндреевна] скажет об этом. Но она торопилась, уезжая, и ничего не сказала, и я нынче не приеду, се qu’est retardé n’est pas perdu.5 До другого раза. Благодарю оч[ень] Лиз[авету] Ив[ановну], что она вспомнила обо мне, и уверен, что место, к[отор]ое она покажет мне, нужное и полезное. Уверен в этом п[отому], ч[то] то, что она сказала Саше о том, что одно средство во всем «любить, любить и любить», мне б[ыло] оч[ень] и дорого и полезно услышать от нее. Поблагодарите ее от меня.

То, что в том, что меня не пустила нынче к вам С[офья] А[ндреевна], было бы что-то унизительное, стыдное, если бы я не знал, что не пускает меня нынче к вам не С[офья] А[ндреевна], а бог. Всё, даже нынешнее письмо ваше, может раздражить ее, привести опять в то ужасное, мучительное, болезненное душевное состояние, именно тем, что она во всем видит хитрые уловки людей, к[отор]ым незачем хитрить.

Скажите Гале, что спасибо ей за письмо6 и что я вполне понимаю ее и что мне более всего больно за вас. Но я недаром верю в вас и люблю вас. — И говорить, что это дурно (я это не вам, а себе говорю). Дурно то, что только больше и больше соединяет с близкими людьми и с тем, во имя чего мы близки!

Посылаю вам письмо японца, оно пустое. Я перечел его и вижу, что можно отвечать на него учтивостью и больше ничего.7

Если ничего не случится и я ничего вам не дам знать, то приезжайте, как обыкновенно.8 До свидания.

Л. Т.

1 Над корректурами книжек «Пути жизни».

2 Американец из штата Небраска (США), магистр права Эдинбургского университета Матью Геринг (Matthew Gering). См. т. 82, письмо № 50, и т. 58, стр. 454 и 455.

3 Гавриил Акинфиевич Комаровских (1862—1921), крестьянин-учитель из Вятской губ. Находился в переписке с Толстым с 1897 г. См. т. 58, стр. 455, и тт. 70, 76 и 81. Г. А. Комаровских приезжал в Ясную Поляну вместе с женою 16 июля и, поговорив с Толстым, в тот же день отправился в Телятинки к Чертковым.

4 С. А. Толстая и T. Л. Сухотина ездили 16 июля в Тулу.

5 [отсроченное еще не потеряно.] См. Записи А. Б. Гольденвейзера, 2, стр. 126.

6 Письмо А. К. Чертковой от 15 июля.

7 Какое письмо имеет в виду Толстой, не установлено.

8 16 июля вечером В. Г. Чертков приезжал в Ясную Поляну.

* 896.

1910 г. Июля 20. Я. П.

Не переставая думаю о вас, милый друг. Благодарен вам за то, что вы помогали и помогаете мне нести получше мое заслуженное мною и нужное моей душе испытание, несмотря на то, что это испытание не менее тяжело для вас. И помогайте, пожалуйста, вам обоим не слабеть и не сделать чего-нибудь такого, в чем раскаемся. Я рад, что понимаю ваше положение, к[отор]ое едва ли не труднее моего. Меня ненавидят за то, что есть, смело скажу, во мне хорошего, обличающего их, но ко мне, и по моим годам, и моему положению, они все — а имя им легион — чувствуют необходимость иметь некоторые égards1 и сдерживаются. Вас же за то высокое, святое, что есть в вас — опять смело скажу — им нечего опасаться, и они не скрывают свою ненависть к добру или скрывают ее под разными выдуманными обвинениями вас. Я это понимаю и больно чувствую за вас. Но будем держаться. Пожалуйста, помогайте мне, а я вам. Собой не похвалюсь. Не могу удерж[ать] недоброго чувства. Надеюсь, пройдет.

Письмо было написано карандашом на вынимающихся листках из Записной книжки во время прогулки в «елочках» (дальняя часть яснополянского парка), куда Толстой любил уединяться. См. Дневник, т. 58, стр. 80. Дата рукой А. П. Сергеенко: «20 июля 1910 г.».

1 [знаки уважения]

Под «испытанием» Толстой подразумевает свои переживания, связанные с напряженной атмосферой яснополянского дома. См. об этом запись в Дневнике от 21 июля (т. 58, стр. 82). О тяжелой обстановке в яснополянском доме Толстой писал также П. И. Бирюкову 19 июля: «Софья Андреевна взволнована, раздражена, почти душевно больна — ненависть к Черткову, ревность к нему, и мне очень трудно. Но я чувствую, что это и поделом и на пользу мне» (т. 82, письмо № 95). Чертков отвечал Толстому письмом, писанным в течение четырех дней, 21—26 июля. Письмо это приведено в прим. 1087 к Дневнику Толстого (см. т. 58, стр. 84 и 471).

897.

1910 г. Июля 26. Я. П.

Думаю, что мне не нужно говорить вам, как мне больно и за вас, и за себя прекращение нашего личного общения, но оно необходимо. Думаю, что тоже не нужно говорить вам, что требует этого от меня то, во имя чего мы оба с вами живем. Утешаюсь — и, думаю, не напрасно — мыслью, что прекращение это только временное, что болезненное состояние это пройдет. Будем пока переписываться. Я не буду скрывать своих и ваших писем, если пожелают их видеть. Милый Ал[ександр] Бор[исович] передаст вам все подробности вчерашнего дня.1 Вчера весь вечер мне было оч[ень] xopoшo. Думаю нынче решить и приготовить мой отъезд к Тане.2 Здоровье мое лучше.

Сердечный привет Гале. Неприятно писать вам то, что пишут в концах писем, и потому просто подписываюсь Л. Т.

Утро 26 июля.

Впервые опубликовано: Записи А. Б. Гольденвейзера, 2, стр. 168.

Письмо это, как пишет А. Б. Гольденвейзер (стр. 168), было написано взамен другого, несохранившегося, письма, приблизительно такого же содержания, но менее спокойного по тону, и было передано В. Г. Черткову через него (А. Б. Гольденвейзера). Все обостряющееся раздражение С. А. Толстой против Черткова, который продолжал ездить в Ясную Поляну, привело Толстого к решению временно прекратить личное общение с Чертковым.

1 А. Б. Гольденвейзер в своих Записях (2, стр. 161—163), подробно излагая события 25 июля в яснополянском доме, пишет, что Лев Николаевич «очень расстроен происшедшим, беспокоится, как бы Софья Андреевна не сделала чего-нибудь над собой. Кроме того, у него стеснение в груди, и он очень слаб».

2 Толстой уехал к дочери Татьяне Львовне в Кочеты 15 августа.

* 898.

1910 г. Июля 29. Я. П.

29 июля 1910. Утром.

Мне всё нездоровится: печень, и нет не только бодрой, но никакой умственной деятельности. Положение, не только хочу думать, но думаю, не таково, как вы его себе представляете, т. е. дурно, но не так, как вы думаете. Теперь совсем спокойно. И мне хорошо, и я рад. В случае же возобновления я решил и надеюсь исполнить твердо молчание.1 Ну да всё это неважно. Будем стараться каждый из нас поступить как должно (простите, что говорю вам такие пошлости), и будет всё хорошо. И я из всех сил стараюсь и чувствую, что одно это важно.

Теперь дела: оч[ень] благодарю за англ[ийские] письма. Вчера только что просмотрел весь 1-й выпуск Кр[уга] чт[ения], хотел просить вас поощрить Сытина, а вы сами это сделали. Пожалуйста, устыдите его. Это жалко.2 Если можно, отданное мною вам ваше же перо для починки, возвратите мне. Еще два дела есть. Я их передам словесно через кого-нибудь.3

Я почти ничего не делаю: письма,4 коректуры Ив[ана] Ив[ановича].5 Иногда думаю, что довольно, иногда хотелось бы. Как бог велит. Как вы? Напишите про себя и про Галю — ее здоровье.

Ну, прощайте, милый друг. Будем переписываться.

Л. Т.

Ответ на письмо Черткова от 27 июля, в котором он утверждал, что все сцены, происходившие в последние недели в Ясной Поляне, имеют одну определенную цель.

«Цель же,— пишет Чертков,— состояла и состоит и том, чтобы, удалив от вас меня, а если возможно и Сашу, путем неотступного совместного давления выпытать от вас или узнать из ваших дневников и бумаг, написали ли вы какое-нибудь завещание, лишающее ваших семейных вашего литературного наследства; если не написали, то путем неотступного наблюдения над вами до вашей смерти помешать вам это сделать; а если написали, то не отпускать вас никуда, пока не успеют пригласить черносотенных врачей, которые признали бы вас впавшим в старческое слабоумие для того, чтобы лишить значения ваше завещание».