Зеленая брама - Евгений Долматовский

Вот один пример, что называется, из литературы.

Счастливая случайность, журналистское везенье натолк­нуло моих товарищей Михаила Котова и Владимира Ляс- ковского, фронтовых корреспондентов «Комсомольской правды», на следы краснодонской организации «Молодая гвардия» сразу же после освобождения шахтерского го­родка.

Газета опубликовала их большую статью. Ознакомлен­ный с привезенными в Москву материалами, загорелся те­мой писатель Александр Фадеев. По командировке ЦК ВЛКСМ он немедленно направился в доселе почти никому неведомый Краснодон.

Фадеев считался в нашей среде едва ли не самым медленно работающим писателем. А тут за несколько месяцев была создана замечательная «Молодая гвардия», роман, документальный в основе.

Деятельность подпольной комсомольской организации стала всенародно известна именно в фадеевской трактовке, некоторые литературные герои действовали на страницах романа под подлинными именами краснодонских юношей и девушек, иные были одарены чуть измененными фами­лиями.

Через годы события и судьбы, связанные с организа­цией «Молодая гвардия», в результате проведенного рассле­дования потребовали частичного пересмотра.

Помню, как переживал Александр Фадеев, узнав, что юноша, которого он изобразил (почти не изменив фамилию) малодушным и даже показал виновным в провале организа­ции, на самом деле чист перед Родиной и товарищами. Были обнаружены и преданы суду подлинные предатели и палачи.

Но коллизии романа и репутации его действующих лиц были уже слишком широко известны читателям знамени­той книги...

Я помню и противоположные случаи. Мы, газетчики, как поется в песне, «первыми въезжали в города» и поспеш­но собирали сведения — что тут было. Однажды, в первые минуты нашего пребывания в освобожденном городке, ко мне подошел разбитной парень в папахе с нашитой поперек красной лентой и стал торопливо рассказывать про «парти­занщину». Мне не понравился такой оборот речи, мы так не говорили, но корреспонденцию я все же написал, новый собеседник фигурировал в ней в лучшем виде. К моему счастью, корреспонденция опоздала в редакцию и не была опубликована (шло бурное наше наступление, освобожда­лось много городов). А через несколько лет я узнал, что мой тогдашний собеседник — из числа хитрых и предпри­имчивых полицаев, накануне нашего прихода нацепивших красные ленточки на папахи.

Что и говорить, время было сложное.

История борьбы с оккупантами в Умани исследуется и поныне; вероятно, не все факты уже известны прежде всего потому, что противостояние оккупантам не считалось по­ступком выдающимся и особенным. Это было бытие, по­вседневность. Два года, семь месяцев и девять дней ок­купации Умани — срок серьезный, а обстоятельства жизни города и требования конспирации не позволяли вести летопись. Теперь приходится выискивать очевидцев, кото­рые способны вспомнить и рассказать о событиях той поры, теперь даже газеты первых и не только первых послевоенных лет — архивная редкость, бесценный мате­риал.

Хорошо, что есть товарищи, добровольно принявшие на себя обязанности летописцев.

1-го сентября 1983 года я ездил в Подвысокое, чтобы провести в школе-десятилетке «Урок мира», а потом, по приглашению студентов сельскохозяйственного института проехал в Умань, еще раз убедившись, как коротко расстоя­ние между Зеленой брамой и белым городком.

Мне посчастливилось встретиться с бывшей связной и разведчицей партизанского отряда, действовавшего в Браме. В первые послевоенные годы она работала в селе секрета­рем райкома комсомола, ныне является историком и краеве­дом и, между прочим, бабушкой, Марией Михайловной Мельниченко.

Она стояла в кругу студентов, стройная, с красивой се­диной в прическе, исполненная достоинства, и, честное слово, глаза ее показались мне такими же юными, как у окружавших нас первокурсниц, начинавших в тот день студенческую жизнь.

Оказалось, что Мария Михайловна — собиратель исто­рических сведений и документов о своем родном городе, а собирательство, особенно за последние пятьдесят лет, помножено и на собственную память — все происходило на ее глазах, с ее товарищами, с ней самой.

Мария Михайловна пообещала мне поделиться нахо­дящимися в ее распоряжении материалами, бесценными выписками из архивных фондов, газет и своими воспоми­наниями. Вскоре я стал получать от нее пакеты с точно документированными страницами, позволяющими хоть как-то представить картину непокоренной Умани.

М. М. Мельниченко рассказывает об одном из роман­тических героев городка. Его звали Николай Иванович Лихота, он в армии (нашей 6-й) был младшим лейтенантом, раненный на Синюхе, попал в плен. До Умани его не до­вели — бежал из колонны. В «яме» он появился позже при обстоятельствах удивительных и невероятных.

Лихота сколотил группу воинов, поставивших перед собой задачу связаться с узниками.

На листах из школьных тетрадок было много раз пере­писано воззвание, в нем оставшиеся на свободе обещали вызволить товарищей:

«Наш пароль — Виктория! Смерть немецким оккупан­там!»

Самодельные листовки в точном смысле слова забрасы­вались на территорию лагеря: приютившая Лихоту колхоз­ница оборачивала тетрадными листиками с воззванием печеную картошку, швыряла через проволоку.

Укоренившись в селе под Уманью, Лихота с товарищами изловил полицая, хорошенько его припугнув, отобрал у пре­дателя униформу и документы, переоделся и явился к Беккеру, коменданту лагеря.

От имени сельского старосты он выпросил у комендан­та группу пленных якобы для уборки урожая и сдачи хлеба великой Германии.

Полицая, у которого Лихота конфисковал форму, он заставил работать на партизан, а сам вошел в доверие к коменданту, не раз вновь появлялся в Уманской яме в форме полицейского с бляхой на груди. Видели его и в форме фельджандармерии. Зато по окрестным селам он всегда ходил в аккуратно пригнанной своей лейтенант­ской форме, в фуражке с красной звездочкой. И не прос­то ходил, а ездил на коне. Открыто рискуя, он не таился: завидев группу молодежи, подъезжал, призывал ребят к борьбе. Постепенно в селах активизировались подпольные группы, и в 1943 году они объединились в партизанский отряд имени Сталина. Николай Лихота был избран началь­ником штаба отряда.

Николай Иванович Лихота был дважды тяжело ранен в партизанских боях. Второе ранение — в грудь — свалило его в тяжкий для отряда момент, и, чтоб не оказаться обузой для товарищей, он застрелился.

Мне бы очень хотелось стать рассказчиком легенды. Но невероятные подвиги младшего лейтенанта и гибель его — только правда.

Вот какие люди были в городке и вокруг него!

Я правильно называю Умань городком, но хочу подчерк­нуть не столько его размеры, сколько выразить свою неж­ность в уменьшительной форме слова.

До войны в Умани числилось 50 тысяч жителей. Какая- то часть населения успела эвакуироваться, другие встали в ряды армии. А около 20 тысяч жителей городка было расстреляно оккупантами, из них не менее половины — узники еврейского гетто (их могилой стало урочище Сухой яр, расстреливали их и в «яме»).

Никогда не будет забыт и подвиг уманчан, спасавших и прятавших обреченных своих земляков-евреев.

Об одном из скорбных и прекрасных подвигов сооб­щала 27 июля 1944 года газета «Колхозная правда».

Инвалид первой мировой войны Антон Иванович Дят­лов оборудовал в своем доме тайник и укрыл четыре еврей­ских семьи — двенадцать человек.

Кто-то донес в гестапо.

Спасенных вновь водворили в гетто, бросили туда же и жену Дятлова с тремя детьми.

И квартиранты Дятлова, и его семья были уничтожены фашистами.

После освобождения городка инвалид обратился к Вер­ховному Главнокомандующему И. В. Сталину с письмом:

«Немцы убили мою жену и троих детей. Вместо венка на их могилу прошу принять в фонд обороны пять тысяч рублей и драгоценности: два обручальных золотых кольца, изделия из серебра — графин с подносом, два подстакан­ника, пудреницу, солонку, два бокала, три ложки.

Пусть мой скромный взнос поможет нашей доблестной Армии добить фашистов.

19 июля 1944 года. Умань, ул. Пролетарская, 41

Дятлов.

Приписка: деньги и ценности приняты Уманским отде­лением Госбанка».

Так жил, страдал и боролся городок Умань.

Одни обстоятельства и события становились известны, другие открылись значительно позже, а некоторые и по­ныне не обнародованы.

Почему?

Наверное, и потому, что уманчане, подобно жителям многих других городов и сел, оказавшихся под немецким сапогом, считали и считают, что вели себя так, как и следует вести себя советским людям в суровых и страшных об­стоятельствах.

Не этой ли сдержанностью и скромностью объясняется то, что об иных подпольных организациях и одиночных героях борьбы стало известно через годы и десятилетия, благодаря поискам красных следопытов, краеведов, а то и случайно.